В начале 1730 года в России возникла уникальная политическая ситуация. После краткой болезни умер 15-летний император Петр II, члены высшего правительственного органа империи — Верховного тайного совета — выбрали в императрицы вдовствующую герцогиню Курляндскую Анну Иоанновну, дочь всеми уже забытого брата-соправителя Петра Великого царя Ивана Алексеевича. Выбрали не просто так, а на определенных условиях, записанных в «кондициях». Ими власть Анны была ограничена в пользу Верховного тайного совета, представлявшего интересы узкого кружка высшей знати.
Верховники скрыли от общества подписанные новой государыней условия, рассчитывая втихомолку контролировать власть императрицы, за что и получили модное ныне прозвание олигархов. Но шила в мешке не утаишь: слухи об их «затейке» быстро разошлись по Москве, а как раз на несостоявшуюся коронацию Петра в старую столицу собралось все дворянство. И тут началось…
Для начала люди были оскорблены «верховным хамством». Развивая мотив гражданской обиды, которая охватила тех, кому не была безразлична судьба Отечества, один из современников упрекал верховников в обмане, суетливости, постыдной в таком великом деле: «Если бы искалося от них добро общее, как они сказуют, то нужно было бы такие вопросы не в узком кружке решать, а от всех чинов призвать на совет по малому числу человек», то есть провести совещание выборных. И далее автор выражает чувства, которые испытывали поколения русских людей всегда, когда власть имущие, действуя от их имени, прикрывали фразами о «общем желании и согласии» наплевательское к ним отношение: «И хотя бы и прямо искали они общей государству пользы (что весьма возможно есть), то, однако ж, таковым презрением всех… обесчестили, понеже ни во что всех ставили или в числе дураков и плутов имели».
Сотни дворян стали собираться в домах крупных вельмож и сутками напролет обсуждали проекты переустройства России. Чем-то эти 34 дня без самодержавия напоминали события весны 1917 года.
Почему так забурлило общество? Петровские реформы принесли новые нравы, понятия и ценности человека, дворянина, а не «государева холопа». К тому же общество устало от гримас самодержавия, когда порой от каприза ничтожной личности на троне зависела судьба человека или всей страны… Вдумчивому человеку было о чем поразмышлять, поспорить, сравнить с другими странами. И если пример Речи Посполитой, где властвовала шляхетская анархия, не прельщал прожектеров, совсем иначе оценивали они устройство Англии, Голландии и Швеции. Все это, вместе взятое, сделало междуцарствие 1730 года удивительным временем. Впервые в русской истории люди могли открыто высказывать свои политические убеждения и не бояться клещей и дыбы сыска. Глоток воздуха…
За короткое время было составлено не менее 12 проектов, под которыми подписались почти тысяча человек! Главное, чего требовали все, — это ликвидировать Верховный тайный совет, создать высший законодательный орган из двух (верхней и нижней) палат из числа выборных от дворянства. Кроме того, прожектеры требовали гарантий неприкосновенности личности, имущества, словом, эмансипации.
Конечно, людьми владели сомнения: новое дело всегда кажется рискованным. Некоторые боялись, что с демократией будет утрачена могучая сила империи, но главные сомнения выразил казанский губернатор Артемий Волынский, выпустивший своеобразный «манифест сомневающегося». Он опасался, как бы в России свобода не привела к беде, «не сделалось вместо одного самодержавного государя» множества «главных» и тогда «мы, шляхетство, совсем пропадем и принуждены будем горше прежняго идолопоклонничать и милости у всех искать, да еще и сыскать будет трудно», ибо «главные» будут ссориться, а чубы будут трещать, как всегда, у «холопов» — дворян. Волынский отражает тогдашний менталитет дворянства, для которого пресмыкание перед сильными, «искание милостей» было нормой, не унижающей человека, а наоборот — облегчающей ему жизнь. Циник Волынский — сам бывалый искатель милостей у «главных» — не видел в своем сословии искренних сторонников парламентаризма. Представительное правление сразу же будет в России извращено, объяснял он, «понеже народ наш наполнен трусостию и похлебством, и для того, оставя общую пользу, всяк будет трусить и манить главным персонам для бездельных своих интересов или страха ради». Так же будет, по мнению Волынского, и на выборах, пусть даже и свободных: «Бездельные ласкатели всегда будут то говорить, что главным надобно, а кто будет правду говорить, те пропадать станут». Неизбежной представлялась ему и бесчестная партийная борьба: «главные для своих интересов будут прибирать к себе из мелочи больше партизанов (сторонников — Е. А.), и в чьей партии будет больше голосов, тот что захочет, то и станет делать, и кого захотят, того выводить и производить станут, а безсильный, хотя б и достойный был, всегда назади оставаться будет». Ничего не напоминает? Ну и главное: России демократия не подходит — другой народ! Без кнута жить не сможет: «Ежели и вовсе (людям) волю дать, известно вам, что народ наш не вовсе честолюбив, но паче ленив и нетрудолюбив…»
Мнение, что мы, россияне, «не доросли» до истинного парламентаризма и гражданских свобод, угнетает сознание и в наши дни. В 1730 году на фоне таких настроений резко выдвинулась самодержавная партия, и, когда в обществе наметился раскол, она получила большинство, которое написало челобитную Анне, слезно прося ее вернуть России самовластие, что государыня, при поддержке гвардии, и охотно сделала 25 февраля 1730 года….
Эх! А если бы в 1730 году наши предки все-таки рискнули, не слушали бы Волынского и любителей кнута, то за эти 280 лет в нашей стране выросло бы такое гражданское общество, что не дрожали бы мы теперь за наши призрачные свободы… Может, еще не поздно попробовать?
Автор — профессор Европейского университета, главный научный сотрудник Санкт-Петербургского института истории РАН, доктор экономических наук