Нынешний кризис оживил дискуссии о Великой депрессии. Один читатель сообщил мне, что по запросам «Великая депрессия» и «Новый курс» Google выдает на несколько миллионов больше страниц, чем год назад. И хотя нынешние события куда безобиднее депрессии, их часто сравнивают, особенно когда речь заходит о том, что следует или не следует делать правительству. Сравнения прекратятся нескоро, поскольку кризис продолжается и кто-то уже призывает правительство снова увеличить расходы, чтобы восстановить экономику.
Некоторые комментаторы и члены Конгресса предостерегали против масштабных государственных вливаний, ссылаясь на мои исследования Нового курса. Сторонники масштабного стимулирования экономики за счет бюджета цитировали других экономистов — в частности, председателя экономического совета при президенте Кристину Ромер. И я, и Ромер представили свои взгляды перед банковским комитетом сената. Ее аргументы можно увидеть здесь, мои — здесь.
Стоит ли говорить о том, что наши взгляды на Новый курс и его последствия существенно разнятся. Моя работа (выполненная совместно с Гарольдом Коулом из Университета Калифорнии в Лос-Анджелесе) показывает, что некоторые программы Нового курса, в частности повысившие монополизацию и увеличившие уровень зарплат по сравнению с производительностью труда, значительно задержали восстановление экономики, которое в противном случае происходило бы куда быстрее и завершилось к 1937 году. Я также утверждал, что восстановление, случившееся в результате нового курса, не имеет ничего общего с повышением совокупного спроса, лежащим в основе кейнсианской доктрины. Ромер, напротив, утверждает, что восстановление экономики было быстрым, реальный объем производства на душу населения рос темпом 6% в год, а источником роста было увеличение совокупного спроса за счет бюджетной экспансии.
Так почему же я и Ромер (и шире — экономическая наука в целом) спорим по поводу Великой депрессии? И что это значит для понимания нынешнего кризиса? Для начала оценим значимость повышения совокупного спроса в восстановлении экономики во время реализации Нового курса президента Рузвельта. Я не считаю его особо важным по той причине, что оно не привело к существенному изменению числа рабочих часов. При этом с точки зрения защитников теории совокупного спроса он должен расти благодаря увеличению занятости, а значит, и отработанных часов.
Между 1929 и 1933 годами количество часов, отработанных взрослым американцем, включая государственных служащих, сократилось примерно на 27%, и к 1939 году оставалось на 22% ниже уровня начала депрессии. Для многих, включая экономистов, эти цифры становятся сюрпризом, потому что безработица в то время сократилась, а это происходит обычно вместе с увеличением числа рабочих часов. Но уровень безработицы не лучший индикатор количества работы в годы Нового курса, потому что некоторые программы правительства были открыто нацелены на разделение одного и того же объема работы между большим количеством занятых. Укоротив среднюю рабочую неделю, власти увеличили занятость, но это не значит, что общее количество работы выросло.
Однако если работы не стало больше, то почему увеличился объем производства? Ответ: благодаря росту производительности, которая в 1933-1939 годах увеличилась на 30%. Большая часть роста ВВП объясняется именно этим фактором. Это важно, поскольку на производительность труда влияют не совокупный спрос, а технологический прогресс и инновации. Поскольку восстановления занятости не произошло, экономика и во время быстрого роста производства оставалась заметно ниже долгосрочного тренда, даже в конце 1930-х. ВВП на душу населения в 1933 году был ниже тренда на 38% , в 1939-м — на 27%.
Критика Нового курса нереалистична, возражают нам: в те годы экономика не могла расти быстрее, столь глубокой была депрессия. Но нет никаких сомнений, что она могла расти быстрее, хотя бы потому, что рынок труда должен был восстанавливаться более энергично. Более того, мысль о том, что депрессивная экономика не может расти быстро, ошибочна. Быстрый рост свойственен как раз депрессивным экономикам при улучшении фундаментальных показателей, таких как производительность труда. Между серединой 1932 года и серединой 1933 года, как раз перед принятием закона о восстановлении национальной промышленности (NIRA), промышленное производство выросло на 62%. Да-да, на 62% за один год, и как раз тогда, когда депрессия достигла своего дна. Что могло бы вызвать такой бурный рост? Мильтон Фридман считал, что производители наращивали производство в свете скорого принятия закона о восстановлении, который, как они понимали, повысит издержки и ограничит конкуренцию.
Сторонники бюджетной накачки любят приводить рост занятости и ВВП в подтверждение успешности Нового курса. Ничего не скажешь: статистика, на которую они ссылаются, выглядит убедительно. Но, глубже изучив источники роста ВВП и заметив, как мало рабочих часов было восстановлено, мы видим совсем другую картину и должны извлечь из нее совсем другие уроки. Сомневаюсь, что сейчас производительность будет расти так же быстро, как в 1930-е годы. Обычно во время рецессии производительность и вовсе сокращается, а сейчас находится на нормальном уровне, но вряд ли стоит ждать ее существенного роста. Это означает, что для выхода из кризиса, увеличения доходов и роста производства нам придется полагаться исключительно на восстановление объема рабочего времени. А в этом Новый курс как раз не преуспел.
Автор — профессор Калифорнийского университета в Лос-Анжелесе.