Посторонняя Россия

На заре путинской эры, когда Россия была скромной, Европейский Cоюз уверенным в себе, а дружба российского президента с Герхардом Шрёдером только зарождалась, появилась удивительная формула «долги в обмен на инвестиции». Экономический смысл сделки, при которой активы обмениваются на пассивы, уловить было трудно. Зато политическая задумка читалась легко: за облегчение долгового бремени Россия соглашалась бы на трансформацию под европейским патронатом. Правда, дальше разговоров дело не пошло.

Минула пара лет. Россия нарастила нефтегазовые бицепсы, Европа ощутила на себе негативные аспекты изменения мировой ситуации. Возник новый лозунг «обмен активами». Здесь все было понятно и с экономической, и с политической точек зрения. В экономике — доступ европейского капитала к добыче сырья в России за допуск российских денег в инфраструктуру ЕС. В политике — равноправная интеграция путем взаимопроникновения в стратегические отрасли. Красивая идея, созвучная идеологии отцов европейской интеграции в конце 1940-х, но ее осуществление застопорилось из-за низкого уровня доверия и нежелания это преодолевать.

Сегодня Россия и Европа погружены в экономический кризис, при этом парадоксальным образом вернулась изначальная схема «долги в обмен на инвестиции». Только теперь все наоборот — правительство Германии (уже давно без Шрёдера) прилагает титанические усилия для того, чтобы привлечь российского инвестора для спасения обанкротившегося концерна Opel. У сторон есть свои экономические резоны, но они затмеваются политическими. Берлин не может допустить социальных осложнений, особенно накануне выборов, а Москва пользуется возможностью подпитать традиционную лояльность Германии на случай дальнейших осложнений с Евросоюзом и НАТО.

Чем последний случай отличается от первых двух? Раньше речь шла об интеграции — подчиненной или равноправной — между Россией и ЕС. Сейчас Россия перешла в категорию важных, но посторонних партнеров — держателей крупных свободных средств, наподобие, например, Китая или арабских стран. Экономическое и политическое взаимодействие с ними может быть интенсивным, но оно по определению не переходит в другое качество — симбиоза, как это происходит внутри Европейского Союза и со странами, входящими в зону его гравитации.

Разговоры об интеграции и стратегическом партнерстве, которые почти полтора десятилетия были неотъемлемой частью отношений России и Евросоюза, совсем прекратились. Консультации по новому базовому соглашению буксуют, а саммиты Россия — ЕС, проводимые два раза в год, стали испытанием для дипломатов: повестку дня приходится изобретать на пустом месте. Европейцы объясняют стагнацию непреодолимым расхождением ценностей. Россияне ссылаются на предвзятое отношение европейцев. У сторон больше нет общей цели, которая существовала до второй половины нынешнего десятилетия. «Европейский выбор» России, возможно, был иллюзорным, но провозглашался он последовательно, составлялись даже «дорожные карты» движения к нему.

Глобальный экономический кризис вызвал в России совсем не ту реакцию, на которую рассчитывали на Западе. Вместо уступчивости повысилась наступательная активность. Теперь она не разбросана по миру, а сфокусирована — укрепление позиций страны как самостоятельного центра притяжения. Иными словами — расширение рынка и политического влияния на сопредельные территории.

Удививший многих зигзаг с заменой ВТО на Таможенный союз, активность по превращению ОДКБ в дееспособный военный альянс, шаги на турецком направлении, громкая заявка на новый курс в отношении Украины — элементы одной стратегии. В период кризиса, когда основные игроки заняты решением собственных проблем, открываются возможности, которых не было еще год назад, полагает Кремль.

Такой подход не исключает тесного взаимодействия с отдельными европейскими державами. Германия, Италия, Франция и некоторые другие заинтересованы в конкретных сделках с Россией — экономических или политических. Но институциональное сближение с Евросоюзом исключено; напротив, он уже включился в открытую конкуренцию с Россией за совместное «ближнее зарубежье».

Новый курс Москвы опирается на две составляющие — азарт в наверстывании некогда упущенного и наличие свободных финансовых ресурсов для его обеспечения. Первого, похоже, не занимать. Но вот второго может и не хватить.