Спорные вопросы: какое юридическое решение кажется более логичным

Банкротство холдинга: единая процедура или раздельное банкротство обособленных юрлиц

Модератор этих дебатов Максим Стрижак, управляющий партнер юридической группы «Стрижак и партнеры», считает банкротство корпораций одной из наиболее актуальных и животрепещущих проблем. «Ведение бизнеса через группу компаний, через холдинговую структуру, которая более или менее прозрачна для внешних контрагентов и внешних кредиторов, как правило, сопровождается свободным движением средств, активов, обязательств, денег, запасов и всего остального между членами этой холдинговой группы. И это вполне нормально. Но это все создает условия, чтобы в рамках банкротства бенефициары, используя взаимную кредиторскую и дебиторскую задолженность, попытались получить некое незаконное преимущество перед независимыми кредиторами, для которых это движение средств внутри группы компаний было непрозрачным или недоступным», — обрисовывает он тему.

Сергей Колтунов, заместитель генерального директора по правовым и корпоративным вопросам «Росагро», привел аргументы в пользу введения единой процедуры: исключены или минимизируются риски злоупотребления за счет исключения асимметричного положения кредиторов и должников, решается проблема внутри групповой задолженности и так называемых рекурсионных требований: когда должники, удовлетворив требования кредитора по поручительству в порядке регресса, встают в реестр кредиторов основного должника, и так продолжается до бесконечности. «И в значительной степени решается проблема с привлечением к ответственности контролирующих должника лиц. Объединение позволяет избежать злоупотреблений, когда подставные лица, номинальные владельцы холдинговой структуры, несут основную ответственность, а контролирующие лица должников от ответственности уходят», — отмечает Сергей Колтунов. 

Николай Покрышкин, партнер адвокатского бюро «Кульков, Колотилов и партнеры», парирует: если вводить неформальный критерий объединения активов в группу для целей единого банкротства, из-за банкротства бенефициара какого-то из активов будут страдать совершенно обособленные, самостоятельные и вполне платежеспособные бизнесы. 

А вот Игорь Вирфель, арбитражный управляющий, выступает против единой процедуры: «Текущий закон «О банкротстве» позволяет полностью использовать все необходимые источники для погашения требований по банкротству: реализация имущества, оспаривание сделок и последующая реализация имущества, привлечение к субсидиарной ответственности. Усложнение процесса не приведет к достижению главной цели — максимальному погашению требований кредиторов». 

Адвокат Анастасия Шамшина, партнер правового бутика K'AMELAWT, не согласна: «Процедура банкротства любой хозяйствующей единицы всегда стресс. Процедура банкротства холдинга — стресс в кубе. Все участники процесса заинтересованы в скорейшем выходе из этого состояния. Очевидно, что кратчайший путь к этому — единая процедура банкротства холдинга: актив представляет интерес именно при приобретении целиком для более эффективного использования в хозяйственной деятельности».

Андрей Резниченко, партнер адвокатской практики Reznichenko Law Offices, представляя позицию «против», приводит и такой аргумент: объединение кратно увеличивает риск субсидиарной ответственности для менеджера одной компании по обязательствам другой компании, к которой он может вообще не иметь никакого отношения. 

Один в поле: банки и крупные системные кредиторы должны действовать вместе, наполняя конкурсную массу, или каждый сам за себя?

Модератор дебатов Алексей Дудко, старший партнер, глава практики разрешения споров и расследований LEVEL Legal Services, отмечает, что тема о том, должны ли крупные кредиторы действовать порознь или сообща, связана с инфраструктурой рынка в целом.

Евгений Акимов, управляющий директор, начальник управления принудительного взыскания и банкротства департамента по работе с проблемными активами Сбера, привел доводы в пользу совместных действий с точки зрения скорости и уровня возврата, информационной прозрачности и даже полезной судебной практики: «Совместные действия облагораживают культуру банкротства, судебную практику. На мой взгляд, когда банк или крупный кредитор думает, как вести себя в той или иной процедуре, какую позицию занять, нужно думать еще и о том, как желаемое им решение отразится на всем, например, банковском сообществе. Можно выиграть одно сражение, но проиграть войну, сформировав практику, которая сыграет против него в других процедурах банкротства».  

Дмитрий Мигель, директор по реструктуризации бизнеса компании «Технологии доверия» (ранее PwC Russia), в качестве контраргумента приводит дилемму заключенного из теории игр — даже рациональные игроки не готовы сотрудничать друг с другом: «В условиях повышенной неопределенности и незнания в точности позиции оппонента нужно, конечно, всех «сливать» и действовать крайне эгоистично, защищая только свои интересы». Да и на практике, по его словам, для незалоговых кредиторов нет смысла формировать альянс, потому что в лучшем случае он получитвозмещение в размере 5–6%. А вот при индивидуальных действиях у него есть шанс быть инициатором процедуры и ждать, что его откупят, либо оказаться в ситуации, когда мажоритарному кредитору не хватает голосов для принятия какого-то решения, и выторговать себе какое-то погашение сверх статистики банкротства. Да и мажоритарным кредиторам, по мнению Дмитрия Мигеля, лучше с самого начала играть в свою игру: в случае альянсов им придется за это тоже чем-то платить. К тому же есть кредиторы, которые в принципе не могут формировать альянсы, например Федеральная налоговая служба.

Антон Красников, партнер юридической компании «Сотби», напротив, считает, что совместные действия кредиторов позволяют быстрее, в большем объеме и дешевле получать те денежные средства, которые они вложили в своего должника: «Действуя совместно, кредиторы не распаляются на войны между собой, не усложняют и не удлиняют процедуру банкротства. По статистике, средняя продолжительность конкурсного производства в 2021 году составляла 954 дня. Жалобы на управляющего, несогласие с его действиями, разногласие по вопросу реализации имущества, оспаривание тех же самых торгов — все это затягивает дело. Все мы знаем концепцию стоимости денег во времени. Кредиторам выгоднее получить деньги сегодня, вложить их дальше в оборот и получить выгоду. Со временем деньги просто обесцениваются точно так же, как и активы, которые не работают». И приводит пример из своей практики с компанией на Урале, где было 15 юридических лиц, и у всех свой перечень системно значимых кредиторов (банков). Но ни у одного из них не было большинства голосов для того, чтобы определять кандидатуру управляющего. Объединив голоса и поставив управляющего по предложению кредитора, залогов которого в этой процедуре больше, удалось в течение года реализовать активы. 

Адвокат Олег Пермяков, партнер юридической фирмы «Рустам Курмаев и партнеры», говорит, что есть проблема закона «О банкротстве», которую объединение системных кредиторов только ухудшит. Эта проблема — мажоризация реестра, которая имеется в корпоративном праве (мажоризация при голосовании), то есть ситуация, когда те, кто имеет больше голосов, диктует, какие решения должны быть приняты. «Мы должны разрешать маленьким кредиторам подавать голос и в том числе доказывать, что происходит некий сговор во вред всем остальным. У банков, например, мажоризация позволяет диктовать сроки процедуры безотносительно к тому, соответствует ли это интересам должника, его имущественному комплексу и интересам его более мелких кредиторов. Когда же мажоритарные кредиторы, а это, как правило, системные кредиторы, объединяются, то они превращаются в максимально неудобную группу кредиторов: судья, управляющий вынуждены прислушиваться к их мнению. Эффект мажоризации — проблема и корпоративного права, и конкурсного производства, и внешнего управления», — отмечает эксперт.

Ольга Савина, управляющий партнер юридической фирмы SAVINA LEGAL, напоминает, что процедура банкротства имеет два формата: в одном случае должник реально хочет реструктуризироваться и работать дальше, в другом — просто уйти от долгов. «В обоих случаях объединение системных кредиторов, таких как банки, обеспечивает больше информационной открытости. Они сложат картинку, как пазл, и смогут достичь определенного результата», — подчеркивает она.

А вот Наталия Окунева, директор юридического департамента ЮниКредит Банка, высказала предположение, что каждый кредитор действует, прежде всего, в своем интересе: «Когда мы говорим о залоговом кредиторе, требование которого в полном объеме обеспечено залоговым имуществом, то зачем ему заключать союз с миноритариями, помогать искать иное имущество должника, тратить на это время и деньги? Да, в идеальной картине мира, объединившись, кредиторы действуют совместно и в едином интересе. Но в реальности так, к сожалению, не получается. Каждый кредитор действует, прежде всего, в своем интересе, выбирая наиболее правильную для себя стратегию».

Доктор Зло: бенефициарный владелец — полноправный участник процесса или лишь ответчик за совершенное?

Владимир Назаренко, главный судебный юрист правового блока ВЭБ.РФ, модератор дебатов, отмечает, что тема многим близка в разных ипостасях: «На мой взгляд, мы ищем ответы на традиционные вопросы: что делать и кто виноват?»

Наталья Колерова, советник адвокатского бюро «S&K Вертикаль», первой выступала в команде, настаивающей на позиции обвиняемого. Она напомнила, что у бенефициаров вполне достаточно прав: это и возможность выбора представителей участников, и подача жалобы в СРО в отношении действий арбитражного управляющего, и заявление в правоохранительные органы. «Если вы посмотрите практику, в процентном соотношении приговоров в отношении конкурсных управляющих по 195 статье УК достаточно», — говорит эксперт. А самые главные процессуальные права предоставлены в рассмотрении обособленного спора привлечения к субсидиарной ответственности. Может быть даже поставлен вопрос об освобождении от субсидиарной ответственности, если доказать наличие экономически обоснованного плана по выходу из кризиса, который не сработал по каким-то объективным причинам. 

Николай Покрышкин, партнер адвокатского бюро «Кульков, Колотилов и партнеры», согласен с тем, что права у бенефициара есть, но отмечает, что его роль в процессе недостаточно эффективна. «Часто в силу того, что имеет место тот или иной корпоративный конфликт: разные бенефициары не могут согласовать, кто будет ходить на процесс. Но чаще всего бенефициары вспоминают о том, что у них есть компания в процедуре банкротства, лишь когда на второй-третий год конкурсного управления им «прилетает» привлечение к субсидиарке». 

Марк Каретин, старший партнер компании «Юков и партнеры», приводит в качестве контраргумента для вовлечения бенефициаров случай из практики: активное сопротивление контролирующего должника лица сильно затягивает процедуру: «Уже произошел коллапс, уже компания — банкрот, ты не справился и отвечаешь за это. Какой смысл отодвигать его от управления, если он начинает быть полноценным участником процесса, включаться в него, оспаривать? Я напомню, что результат процедуры — удовлетворение требований кредиторов. Включая бенефициара в процесс, мы добежим до него нескоро».

Ольга Савина, управляющий партнер юридической фирмы SAVINA LEGAL, напоминает, что КДЛ (контролирующее должника лицо) отвечает за всю сумму непогашенного реестра. «В общем деле о банкротстве устанавливаются те самые обстоятельства, за которые потом, возможно, будет отвечать КДЛ, привлекаясь к субсидиарной ответственности. Участвуя в общем деле о банкротстве, он мог бы, например, отстаивать определенную позицию, предоставлять доказательства, которые потом могут помочь ему в обособленном споре. Например, мог бы подать заявление об оспаривании включения того или иного кредитора в реестр требований, пересмотрев сумму на этом этапе. Постзащита, которую вроде бы КДЛ предоставили, к сожалению, сильно неактуальна», — говорит Ольга Савина. 

Зоя Галеева, управляющий партнер Центра по работе с проблемными активами (ЦРПА), приводит статистику: в 66% банкротных процедур в 2021 году были поданы заявления о привлечении КДЛ к ответственности, это в 2,5 раза больше, чем в 2016 году. В 46% случаев они были удовлетворены. «КДЛ не только могут, но и действуют недобросовестно, обладая всей полнотой власти», — резюмирует она. 

«Практика злоупотребления со стороны контролирующих лиц привела к тому, что сформировалось устойчивое мнение, что их всех нужно поголовно привлекать к субсидиарной ответственности, не давая им при этом никаких прав. А на самом деле это не совсем правильно, — отмечает Сергей Водолагин, управляющий партнер юридической фирмы «Вестсайд». — Привлекаемое к субсидиарной ответственности лицо зачастую не имеет права участвовать в процедурах, где его интересы затронуты. Например, без него может быть сформирована конкурсная масса. Или включены в реестр кредиторы и установлен размер их требований, что влияет на его обязательства».

Переход на личности: конституционные права супругов на неприкосновенность частной жизни или права кредиторов на раскрытие? 

Эти дебаты модерировал Евгений Акимов, управляющий директор и начальник управления принудительного взыскания и банкротства Сбера. 

Сергей Домнин, арбитражный управляющий, начал с цитирования Тристана Бернара: банкротство — это законная процедура, в ходе которой мы перекладываем деньги в брючный карман, а пиджак отдаем кредиторам. И напомнил, что последние 10 лет банкротное законодательство в России активно развивалось. «Вектор очевиден. Государство говорит: не надо прятать или выводить активы, вот что тебе за это будет. И расширяет инструментарий для того, чтобы активы вернуть. Если наш правопорядок достаточно жесткими механизмами борется с прямыми или кривыми схемами по выводу активов, с проявлением любой недобросовестности в рамках банкротных процедур, то почему из этой борьбы должна исключаться ситуация, когда брачно-семейные отношения используются с целью причинения вреда? И коль скоро мы призываем защищать интересы кредиторов, поскольку они уже один раз потеряли деньги, мы должны использовать все законные методы для того, чтобы активы вернуть». 

Мария Любимова, руководитель практики «Международный арбитраж и трансграничные споры» коллегии адвокатов «Регионсервис», полагает, что кредиторы, как и все другие участники гражданского оборота, должны действовать добросовестно и в рамках правового поля. «Для этого у них есть все механизмы. Пусть ими и пользуются», — говорит она. 

А Сергей Завьялов, начальник управления правовой защиты Промсвязьбанка, ссылаясь на правоприменительной практику, отмечает, что брак — это право, которое старше, чем билль о правах, союз, который поддерживает образ жизни, а не является его причиной. «Но мы часто сталкиваемся с ситуациями, когда брачно-семейные отношения используются как ширма для того, чтобы спрятать за них активы. Мы детально изучили практику по этой категории споров. И нашли в России всего два судебных дела, где кредиторам удалось доказать, что именно их должен защитить суд. То есть судились между собой истец и ответчик, супруга и супруг по разделу имущества, а победило в этом деле третье лицо — их кредитор. Кредиторам не надо бояться брачных уз, особенно когда эти брачные узы используются не в тех благородных целях, ради которых создается брак», — говорит Сергей Завьялов.

Анастасия Шамшина, партнер правового бутика K'AMELAWT, делится стойким ощущением, что кредиторы и арбитражные управляющие, когда прибегают к таким методам, как использование услуг частных детективов, слежки и т. д., просто пытаются продемонстрировать должнику, что такое вендетта. «В более обыденном понимании это длительный конфликт, который выражается в том, что стороны мстят друг другу и стараются причинить противнику максимальный ущерб. А имущественные притязания кредиторов — это притязания на активы, но не на личность. В иерархии прав человека, которая изучается со времен школьных уроков по обществознанию, личные права человека — лидирующие права, кредиторы и арбитражные управляющие должны уважать конституционные права супругов на неприкосновенность частной жизни», — уверена эксперт. 

Денис Алмакаев, партнер, глава практики международных судебных споров LEVEL Legal Services, признается, что пока еще не встречал ни одного кредитора, который бы искал активы должника просто из праздного интереса. Интерес обычно возникает, когда должник начинает их прятать. «То же самое с частной жизнью. Кредиторам в принципе неинтересно лезть в семейные отношения супругов. Но все меняется, когда сами уважаемые должники начинают ссылаться в суде на свою семейную жизнь», — говорит Алмакаев.

Завершила дебаты Юлия Литовцева, партнер «Пепеляев Групп», выступающая за неприкосновенность частной жизни. «Фундаментальный принцип права — гуманизм. Человек — это самая высшая ценность в нашем обществе. Кредитор как минимум должен был бы задуматься о такой вещи: а не надо ли до того, как я достаю и предъявляю эти фото суду, сделать так, чтобы процесс стал закрытым? — говорит Юлия Литовцева. — Есть еще очень важный сугубо фактологический правовой момент: те самые директора, их жены не присутствуют. Кредиторы вторгаются в их жизнь, лишая возможности защитить информацию. Я хочу призвать всех к тому, что прежде, чем мы захотим прочитать чье-то интимное письмо, давайте примерим последствия подобных методов на себя. И скорректируем свою тактику в судебном процессе».

18 +