В этом году китайский лидер Си Цзиньпин впервые опередил Владимира Путина в подготовленном американским Forbes глобальном рейтинге The World’s Most Powerful People. Данное изменение закономерно и необратимо. Более того, оно отражает тенденции, которые являются безусловно позитивными с точки зрения российских интересов. Как авторитарные лидеры Путин и Си закономерно опережают в этом списке президента США Дональда Трампа.
Трамп — лидер самой могущественной страны мира, но его реальное влияние на американскую политику ограничено. Отсутствие китайских лидеров на верхней позиции рейтинга, которую на протяжении последних четырех лет занимал Владимир Путин, связано с многолетней инерцией курса КНР на пассивную внешнюю политику, заданного еще Дэн Сяопином в начале 1990-х годов. Курс, известный как «таогуан янхуэй» («скрывать возможности, держаться в тени»), был завещан патриархом китайских реформ наследникам как временная мера.
В 1989-м Пекин столкнулся с массовыми выступлениями на площади Тяньаньмэнь и жестко подавил их, страна попала под западные санкции. В 1991-м распался СССР, к нормализации отношений с которым КНР до этого приложила значительные усилия. Китай рассчитывал опираться на Советский Союз как на противовес США и проводить политику балансирования, поддерживая хорошие отношения с обеими сверхдержавами. Крах этой концепции заставил Китай затаиться, резко ограничить международную активность более чем на 20 лет. Вплоть до недавнего времени КНР, оставаясь постоянным членом Совета безопасности ООН, ядерной державой и самой быстрорастущей из крупных экономик мира, не играла видимой роли практически ни в одной международной проблеме.
Исключение составляли лишь темы, напрямую затрагивавшие безопасность и территориальную целостность Китая, например вопросы, связанные с Тайванем, Южно-Китайским морем, ситуацией вокруг КНДР.
В прочих международных проблемах, таких как решение судьбы саддамовского Ирака, иранская ядерная проблема, югославский вопрос, Китай занимал практически идентичные российским позиции, но ограничивался лишь тихой, незаметной поддержкой российских инициатив. В результате Россия воспринималась как задиристый и порой иррациональный игрок, постоянно выступавший на уровень выше своей реальной весовой категории. О Китае как о крупном политическом игроке почти забыли, и недооценка его политической и военной мощи стала почти такой же традицией, как идеализация его экономических успехов. Отчасти такое восприятие сознательно поддерживалось самими китайскими властями и китайским академическим сообществом.
Курс на уход от активной внешней политики и полной концентрации на решении экономических вопросов оказался невероятно успешным для Китая. Он дал возможность осуществить быструю урбанизацию и технологическую модернизацию с опорой на сотрудничество с ведущими индустриальными странами.
Этот курс также создал ситуацию максимального комфорта для китайской элиты, которая получила возможность относительно свободного вывода за рубеж капитала (не всегда полученного законным путем), его легализации, покупки недвижимости и предметов роскоши. Легко забылось, что два с лишним десятилетия тишины и экономического роста для Китая были не результатом простого желания, а следствием довольно уникального стечения обстоятельств.
Отчасти эти обстоятельства были связаны с заинтересованностью транснационального бизнеса США в китайском рынке и китайской рабочей силе. Другим фактором стала догматическая вера американцев в неизбежную мирную трансформацию китайского режима в либеральную демократию под влиянием изменений в экономике.
Вместе с тем десятилетия тишины были обеспечены и крайне активной, агрессивной и затратной китайской политикой дореформенного периода. Именно тогда Китай смог завоевать право на независимую от сверхдержав внешнюю политику, занять уникальное, выгодное положение между СССР и США, создать собственное ядерное оружие, мощную военно-промышленную базу и жесткую систему государственного управления. Поначалу предполагалось, что период пассивной политики «таогуан янхуэй» будет временным. Подготовка к возвращению Китая на мировую арену в качестве одной из ведущих держав велась еще с 1980-х годов. Именно тогда в бедной и отсталой стране стартовали амбициозные программы по созданию нового поколения стратегических вооружений, вынашивались долгосрочные планы развития прорывных технологий, программа создания авианосца, началось реформирование и расширение разведслужб. Разумеется, китайская элита была экономически заинтересована в том, чтобы удерживать ситуацию комфорта как можно дольше. Но политически она не могла себе этого позволить уже с начала 2010-х. Китай обрел глобальный экономический вес и глобальные экономические интересы, которые входили в растущее противоречие с интересами США и других развитых стран. Старый курс не позволял обеспечить их защиту.
Более того, власть коммунистической партии уже не могла основываться на марксистской догматике, превратившейся для большинства населения в пустой звук. Экономических успехов уже было недостаточно, чтобы полностью обосновать сохранение нынешнего политического устройства — экономический рост замедлялся при сохранении сильнейшего неравенства и коррупции и при обострении ряда структурных и экологических проблем. Тематика национализма и построения сильного государства стала приобретать все больший вес.
Трансформация китайской внешней политики и переход к «политике крупной державы с китайскими характеристиками» развернулись вскоре после прихода к власти Си Цзиньпина в 2013 году. Она сталкивалась и сталкивается с колоссальным сопротивлением значительной части экономической и интеллектуальной элиты страны, сформировавшейся в созданную Дэн Сяопином эпоху «реформ и открытости». Изменения накапливались постепенно, но 2018 год стал поворотным.
В этом году, как и в прошлые годы, нет дефицита международных событий, связанных с Россией: демонстрация Путиным новых систем стратегического оружия, военное противостояние с США после химической атаки в Сирии в апреле 2018-го, дело Скрипалей, новая волна санкций и шпионских скандалов, саммит в Хельсинки, чемпионат мира по футболу и многое другое. Однако все это лишь эпизоды по сравнению с главным международным событием текущего года, способным сильно повлиять на будущий миропорядок, а именно с американо-китайской торговой войной.
Китай из потенциального главного оппонента США превратился в основного реально действующего противника. Конфликт с Россией сопровождается большим эмоциональным накалом, драматизмом и бряцанием оружием, но природа американо-китайского конфликта серьезнее и глубже.
С занятием Китаем принадлежащего ему центрального места в мировой политике у России в долгосрочной перспективе появится больше возможностей для маневра и — при самом идеальном стечении обстоятельств — для «ухода в тень» по образцу Китая 1990-х.