В последние годы вопрос демографии и населения российских городов вышел на одну из ведущих позиций в политике и экономике. Власти тратят огромные деньги на реанимацию вымирающих городов и поддержание в строю устаревшего коммунального хозяйства в отдаленных поселениях.
Численность тех или иных городов и регионов не постоянна и зависит от множества факторов. Часть из них можно назвать объективными, другие — субъективными. В первом случае речь идет о росте и возникновении населенных пунктов, обусловленных географическим положением, транспортной доступностью, климатом и другими объективными факторами. Во втором — о волевом решении, связанном с политическими и неотложными экономическими факторами.
В Советском Союзе решения последнего рода принимались сплошь и рядом. СССР стал уникальной страной, где за полярным кругом и около него вырастали огромные города. Норильск, Воркута, Мурманск, Магадан стали настоящими памятниками подобной политике, в основе которой лежали не экономические расчеты, а политические побуждения. Такие города возникали и развивались благодаря тому, что требовалось любой ценой обеспечить добычу полезных ископаемых или функционирование транспортных узлов. В СССР в силу разных причин не прижился вахтовый метод эксплуатации природных богатств, распространенный в капиталистических странах.
В результате шахты, карьеры и копи обрастали капитальными жилыми домами и социальной инфраструктурой — школами, больницами, учреждениями культуры. К примеру, численность «алмазной столицы» России — находящегося в Якутии города Мирный, составляет 35 000 жителей. В то же время население всех Северо-западных территорий Канады, отдельного региона размером с Польшу, равно 42 000 человек. Половина из них — местные народы, исторически проживавшие в этих местах: эскимосы, дене, кучины и другие. Северо-западные территории Канады похожи на Якутию добычей алмазов, но, в отличие от российского региона, в североамериканской провинции живут лишь около двадцати тысяч приезжих.
Возникновение города, похожего на 180-тысячный заполярный Норильск, в Канаде невозможно представить. Да и в царской России чрезвычайное строительство Мурманска в условиях военного времени не предполагало его значительного роста. Не случись революции, Мурманск остался бы стратегическим портом с небольшим населением. То же касается Петропавловска-Камчатского на другой оконечности России.
Как и зачем заселяли север
До революции Архангельск был небольшим городком. В советское время он получил непропорционально большое развитие, а рядом даже вырос город-спутник – огромный по северным меркам Северодвинск. Этот тандем стал наглядным свидетельством неумения советской власти рационально развивать судостроение.
При советской власти освоение севера шло в два этапа. На первом, с тридцатых до пятидесятых годов ХХ века, Воркуту, Магадан, Норильск и другие заполярные города заселяли заключенными и их охранниками. В дальнейшем арестантов заменили вольнонаемные сотрудники, которые выбирали суровый климат ради северных льгот и денежных надбавок, положенных за работу в экстремальных условиях.
Второй этап был связан с развитием добычи нефти и газа в Западной Сибири. В СССР вновь продолжили строить города в условиях болотистой тайги и тундры, и в шестидесятые-семидесятые года возникли еще большие населенные пункты — Сургут, Нижневартовск и многие другие. Здесь первопоселенцами были изначально «вольные» люди.
В постсоветское время население Магаданской и Мурманской области, а также Камчатского края резко сократилось — скажем, популяция Камчатского полуострова уменьшилась на 35%. При этом население областных центров и городов, завязанных на добыче ресурсов, напротив, устойчиво растет. Таким образом, советская система размещения населения демонстрирует свою устойчивость и тенденцию к воспроизводству. Люди выбирают достаток любой ценой.
Это говорит о нездоровой ситуации в России в целом. Регионы с благоприятным климатом и природой не способны предложить россиянам возможности для работы. Сохранение огромных городов в тундре и тайге ложится тяжелым бременем как на государственный бюджет, так и на бюджеты корпораций, ведущих там работу, делая более дорогой производимую там продукцию. Также это порождает массу экологических проблем ввиду высокой нагрузки на хрупкие экосистемы. Проживание миллионов людей в неблагоприятных условиях — лучшее доказательство сохранения и упрочнения сырьевой направленности экономики.
Переход народного хозяйства России к модели меньшей зависимости от добычи углеводородов, угля, руд и заготовок леса (то есть основных факторов, способствующих проживанию сотен тысяч людей в тайге), неизбежно повлечет необходимость перестройки демографической модели.
В девяностые годы Россия оказалась не готова ни к приему миллионов человек из бывших союзных республик, ни к оттоку населения с Крайнего Севера. Крупный капитал подключился к последней проблеме с опозданием, но частный сектор априори не способен решить такую задачу в одиночку. Государство же не думает о полноценном расселении городов Заполярья — напротив, представители власти то и дело озвучивают желание поддержать и даже увеличить количество людей в труднодоступных районах страны.
Массовые переселения в Европе
Любопытные демографические изменения происходили не только на севере. В ХХ веке в европейской части России произошли не менее важные сдвиги в распределении людей по регионам. По сути, в советские годы произошла полная ломка привычной иерархии городов.
Мощный губернский центр Орел, притягивавший людей в царское время, стал маленьким городком без реального влияния. В 1897 году население Орла соответствовало Воронежу: 70 000 и 84 000 человек соответственно. В советское время Орел отстал в несколько раз, а огромную Орловскую губернию существенно сократили, отделив наиболее значительные населенные пункты, Брянск и Елец.
Но и Ельцу не повезло. До революции он был в три раза больше Липецка, своего нынешнего областного центра. До начала двадцатых годов Липецк представлял собой мелкий уездный городок. В советское время здесь открыли несколько крупных фабрик, и население Липецка в четыре раза превзошло показатели Ельца.
Зато повезло Брянску, который был меньше Орла в три с половиной раза, а теперь превзошел его. Советская индустриализация привела к значительному росту значимости и заселенности Белгорода, в то время как соседний Курск прочно закрепился в статусе дотационного. До революции Тамбов был почти на равных с Мичуринском (в то время город назывался Козлов), сейчас между ними громадный разрыв. Некогда развитая Тула оказалась на периферии советской индустриализации, а потому этот город вскоре догнали и перегнали другие областные центры — Рязань, Тверь, Ярославль, Нижний Новгород.
Уездный Царицын, получивший название Волгоград, перегнал бывшую столицу своей губернии, Саратов. Отчасти свою роль сыграла простота освоения и индустриализации территорий. В купеческом Саратове была сложившаяся с царских времен городская среда, куда просто не вписывались гигантские заводы советского времени. Зато разрушенный во время Второй мировой войны Волгоград оказался отличной площадкой под застройку: в сороковые-пятидесятые годы город почти с нуля заполнили фабриками и предприятиями, предопределившими нынешний облик города.
Рекордная для Европы протяженность Волгограда вдоль Волги обусловлена не историческими реалиями, а тем, что советским заводам было проще сбрасывать отходы в реку – а значит, появлялась логика в возведении цехов у самой воды. Негативные последствия от такой застройки проявились в двухтысячные годы, когда город встал в постоянных пробках из-за распластанности своих районов.
Портовые города оказались не нужны
Демографические сдвиги стали прямым следствием правительственных решений о размещении тех или иных предприятий. До революции быстро росли не столько промышленные, сколько портовые и торговые города: Одесса занимала четвертое место по количеству жителей, Рига была на шестой строчке, важную роль играли Тифлис, Ташкент, Ростов-на-Дону, Саратов и Астрахань. Развитие перечисленных городов объяснялось географией.
В советское время в основе лежала величина предприятий. Огромные города, такие как Тольятти и Набережные Челны, возникли буквально с нуля — в силу строительства там гигантских автозаводов. Это происходило тогда, когда в западном мире население мигрировало из старых промышленных центров и тот же Детройт начал приходить в упадок. После 1991 года это обернулось головной болью для мэров — чем занять население моногородов?
Кроме того, создание автономий заставило развивать их столицы, которые прежде были еле заметными селениями — это случай Саранска, Чебоксар, Йошкар-Олы, Сыктывкара и Улан-Удэ. Все они не могли бы существовать как крупные города без волевого решения советского правительства. Нынешний областной центр Ижевск до 1918 года даже не считался городом.
Долгая дорога на юг
Бросается в глаза, что до революции население России тяготело к южным районам. При естественном пути развития страны современные уральские и сибирские миллионники не были бы таковыми даже с учетом появления Транссибирской железнодорожной магистрали и переселения миллионов крестьян в Южную Сибирь. Для того, чтобы представить, какой могла бы быть Россия без 70 лет советской индустриализации, достаточно взглянуть на карту Канады. В стране, размер и климат которой максимально похожи на Россию, население жмется вдоль южной границы. Самый северный из крупных городов, Эдмонтон, находится на широте Пензы.
Даже в США, где северная граница проходит по широте Волгограда, подавляющее большинство проживает значительно южнее. Флорида и Калифорния стали одними из самых населенных штатов страны именно по соображениям климата. Одно это обстоятельство повлекло за собой развитие IT-индустрии и развлекательной сферы. Сегодняшнее мощное развитие Краснодарского края с одновременным ростом населения — закономерное следствие победы климата над плановой экономикой.
Можно сказать, что советское время с идеей гипертрофированной индустриализации сильно исказило естественный демографический облик России. После падения административно-командной системы управления экономикой начался процесс возвращения к исходному, естественному балансу размещения населения. Процесс происходит неравномерно, порой с задержками и даже частичным регрессом, но в долгосрочной перспективе от этого все равно не уйти.
Тем не менее нынешние власти зачастую демонстрируют упорную приверженность к старым схемам. Всеми правдами и неправдами руководство моногородов и вымирающих областных центров стремится сохранить численность своих поселений на прежнем уровне. Федеральные власти поддерживают это стремление, пытаясь помочь давно отжившим свое предприятиям и городам.
Так, теряющие население Воронеж и Волгоград сделали миллионниками путем нехитрых манипуляций со статистикой – местная администрация просто включила в состав городов окружающие села и поселки. Точно так же Туле сохранили население в полмиллиона человек путем присоединения окружающего сельского района.
Но что толку в искусственном поддержании былой численности? В странах со стабильной и развитой рыночной экономикой никто не гонится за сохранением количества жителей в конкретных городах. Бывшие промышленные центры типа Питтсбурга теряют население, а местные власти стремятся не спасти численность, а улучшить качество жизни остающихся в городе. В США и Европе уже осознали: процесс невозможно повернуть вспять и в сокращении жителей бывших индустриальных центров нет ничего постыдного. Вопрос в том, когда это поймут в России.