Исследование: насколько российские компании готовы к энергопереходу и тренду на ESG

Рейтинг готовности к энергопереходу отражает уровень энергоэффективности компаний и учитывает факторы, которые могут поспособствовать переходу на возобновляемые и низкоуглеродные источники энергии. Среди критериев исследования — динамический ряд энергоэффективности за 15 лет, доля моторного топлива, уровень автоматизации труда и другие. В тройке лидеров — компании «Полюс», «Транснефть» и «Россети», однако, по словам авторов исследования, важно понимать, что все участники, вошедшие в топ-50, — это наиболее готовые к энергопереходу холдинги в России. Руководитель «Мониторинга устойчивого развития» (сервис, предоставляющий доступ к экспертизе, аналитике и услугам в области устойчивого развития для бизнеса и государства. — Forbes Life)  Юлия Шульга рассказала Forbes, по каким критериям можно оценивать ESG-стратегии компаний, почему на рынке пока творится хаос, каких целей мы достигнем к 2050 году и почему начинать нужно с образования и культуры в обществе. 

— Почему именно сейчас вы решили провести это исследование? Связано ли это в том числе с новыми международными законами, которые требуют от российских компаний соответствовать определенным критериям ESG?

— Конечно, связано. Я считаю, что в принципе все, что связано с ESG, — от пиара и маркетинга до производства — формируется сейчас такими ускоренными темпами именно потому, что на уровне государства это принято как вид деятельности. Есть рекомендации к раскрытию нефинансовой отчетности, есть определенные годовые цели, к которым мы двигаемся. Сейчас как раз самое интересное время для того, чтобы такое исследование провести, потому что мы должны посмотреть, кто может возглавить этот процесс из тех, кто уже готов к энергопереходу. Мы понимаем, что это в первую очередь будут крупные отрасли и крупные предприятия. 

Перед Россией стоит задача — увеличить долю возобновляемых источников энергии на основе солнца и ветра с текущего 1% до 12% к 2050 году. А для таких больших изменений это очень небольшой период времени, только кажется, что 30 лет — это много. При условии, что мы должны повысить эффективность всех энергоемких секторов экономики и перейти в сторону водородной державы или ее альтернативы, если что-то новое появится. Конечно, это самое время для того, чтобы замерить некую точку, в которой мы все находимся, и дальше иметь возможность наблюдать в динамике все эти изменения. Потому что все равно кто-то будет развиваться быстрее, а кто-то будет внедрять новые практики. И наблюдать за этим удобнее, когда у тебя есть первичное исследование.

— Что означает «готовность» к энергопереходу? 

— Смотрите, энергопереход — это большой технологический процесс, который во многом зависит от того, в каком состоянии находится компания прямо сейчас. Можно много спорить методологически, что важнее — уровень прозрачности, уровень автоматизации, количество и виды потребляемых энергий, количество и виды подходов переработки, поиск альтернатив. На самом деле все это мы можем посмотреть и в комплексе оценить. Очень важно, когда ты оцениваешь какие-то такие фундаментальные показатели компании, делать некую корректировку самого исследования на поправочный коэффициент прозрачности. Что я имею в виду? Если компания заявляет, что она устойчива, если она двигается в эту сторону — она с точки зрения отчетности должна быть прозрачна: показывает данные, раскрывает свою документацию и так далее. Если этого не происходит, у конечного потребителя возникают вопросы и рождается недоверие. Так что если компания проводит все мероприятия по ESG, но не раскрывает данных, к сожалению, это снижает ее баллы с точки зрения исследования.

— Если мы говорим про лидеров вашего исследования — эти компании готовы к энергопереходу?

— Для расчета этого ренкинга были использованы данные более 5000 предприятий нашей страны из Базы мониторинга устойчивого развития. И для наиболее полного отображения ситуации с потреблением энергоресурсов промышленными компаниями мы использовали все возможные компании промышленного сектора России. И здесь нужно сказать самое главное: те, кто попал в топ-50, все готовы к энергопереходу. То есть это достаточно позитивное исследование, исходя из того, что мы все сейчас находимся на точке старта. То есть эти 50 компаний готовы к старту. 

— Что привело эти 50 компаний к такому результату? Какие критерии самые главные?

— Мы выделили семь взаимосвязанных критериев, и все они важны, и их надо рассматривать в комплексе. Это динамика энергоэффективности за последние 15 лет, значение внешней инфраструктуры энергоснабжения, доля моторного топлива, выручка на единицу потребленной энергии, показатель автоматизации труда и динамика автоматизации труда за 15 лет. И потенциал адаптации. Если стараться объяснить это совсем простыми словами, то показатели иллюстрируют технологический процесс предприятий с привязкой к отраслевой специфике и способность предприятий переключиться на возобновляемые и альтернативные источники энергии. Мы полагаем, что чем более компания технологична и энергоэффективна, тем проще ей совершить энергопереход. Ну и важный для нас параметр — поправочный коэффициент на прозрачность раскрытия нефинансовых данных. Да, потенциал к энергопереходу напрямую не связан с прозрачностью, но мы можем говорить об устойчивом развитии и не обращать внимания на трансперенси.

Все это мы считали на основе огромной базы, которая создавалась в течение последних 20 лет. Над ней работали уникальные специалисты-экологи, которые ее собирали еще тогда, когда ESG не был трендом и рынок не был в этом заинтересован. Мы рассматриваем работу компаний за 15 лет, и за эти 15 лет были очень разные периоды с точки зрения того, как себя чувствовала промышленность. 

— Правильно ли я понимаю, что сейчас лидерами являются те компании, которые задумались об энергопереходе и вообще устойчивом развитии раньше, чем это стало модным? Когда в России начались эти процессы и кто был первым?

— Я бы сказала, что вообще все промышленные компании задумались об этом чуть раньше, а кто-то и гораздо раньше, чем это стало трендом. Поэтому так промышленность оценивать неправильно. Большинство из наших промышленных компаний торгуются на глобальном рынке, и поэтому они принимают правила игры глобального рынка. А это значит, что ты должен быть интегрирован в повестку устойчивого развития. Ты должен таким образом показывать, какие практики есть у тебя, как ты работаешь в этом направлении. Это правила нового времени — просто для российских промышленников новое время началось гораздо раньше, чем это стало модным. Я знаю потрясающие кейсы с точки зрения того, насколько в компаниях эта тема проработана. Самое раннее, что я видела, — один крупный промышленный холдинг с 2003 года активнейшим образом интегрировал в себя sustainable development и до сих пор развивает. 

Но тут важно понимать, что с точки зрения выбросов и загрязнения — в нашем ренкинге те компании, которые серьезнейшим образом влияют на нас с вами, на нашу страну и на нашу планету. То есть они лидеры и в лучшем, и в худшем. 

— Понятно, что большая часть предприятий достались современному бизнесу в постсоветское время в очень плохом состоянии. И прежде чем делать их экологичными, надо было вообще привести их в какое-то рабочее состояние и вложить в это огромные суммы. И главной целью была все-таки максимальная прибыль, а не забота об окружающей среде. Что было триггером для внедрение ESG для первых компаний в то время? Стремление торговаться на глобальных рынках?

— Стратегия получения максимальной прибыли с минимальными инвестициями, мне кажется, где-то в 2008 году  в чистом виде закончились. Может быть, я слишком позитивно смотрю на текущую картину мира, но все же убеждена в своей точке зрения. Те компании, которые трансформировались и вышли на глобальный рынок, –- это компании, которые инвестировали в самих себя, в автоматизацию, в обновление. Потому что вот здесь очень важно сказать, что наш рэнкинг указывает на прогрессивность технологий и баланс. То есть конечно, это не полностью sustainable development компании. Мы все-таки с вами пока еще до этого не дошли. Но та самая прогрессивность уже является важнейшим фактором готовности к энергопереходу, да и в принципе к переходу в область устойчивого развития. Это становится понятно, если посмотреть на процесс сертификации организации, чтобы быть признанной зеленой. Компания вынуждена в течение двух лет полностью проаудировать собственную отчетность, уставные материалы, локальные нормативные акты, всю документацию — и все поменять. Представляете, какой это огромный труд, если это один из тех холдингов, которые представлены в исследовании? Поэтому просто ради торгов на глобальном рынке стать устойчивыми невозможно,  потому что глобальный рынок это оценивает очень внимательно. И так легко эти темы с помощью маркетинга и пиара не протащить на серьезный уровень. 

— В чем вообще российская специфика ESG?  В каком мы состоянии относительно мировых стандартов?

— Во-первых, мы большая и очень разнородная страна. У нас отличаются между собой регионы и территории, у нас очень много национальностей и культур. И поэтому фактически каждая территория нуждается в своем уникальном подходе. Поэтому просто взять и стандартизировать сейчас под одну гребенку невозможно. И это хорошо, потому что означает поиск наиболее интересных решений в зависимости от того, какое дано у тебя в задаче. И это большой интеллектуальный труд. Если вернуться к тем показателям, от которых мы отталкивались в исследовании: например, автоматизация труда критически зависит от того, какой у вас тип производства, на какого потребителя вы работаете, насколько разрознены предприятия в одном холдинге. Потому что изначально исследование проводилось от предприятий к группировке в холдингах. Показатели для каждой отдельной единицы получаются очень разные. И дальше ты пытаешься их усреднить на холдинг, потом на отрасль и так далее. Я вижу, как наши европейские партнеры стандартизируют наборы решений, но у нас так не работает. Я пока не видела в своей практике простых кейсов.

Во-вторых,  у нас хорошо развивается показатель S (social), потому что наши предприятия часто работают в моногородах, и в мире мало стран, где мы можем найти что-то подобное. У нас есть инфраструктура, которая давно нуждалась в поддержке и в изменениях, — и эти компании берут их на себя. И если мы говорим о конечном потребителе и его недоверии к теме ESG,  на мой взгляд, он заметит реальные социальные перемены где-то в течение ближайших 10 лет. Потребитель их почувствует — и сопротивление снизится. 

— Кажется, еще одна наша страновая особенность — любой наш крупный бизнес сильно привязан к государству. Один из критериев вашего ренкинга — значение внешней инфраструктуры энергоснабжения предприятий, то есть процесс энергоперехода невозможен без определенных условий, от компании часто не зависящих. Насколько сегодня в России есть такие условия и насколько государство заинтересовано в процессе создания устойчивого бизнеса? 

— Конечно, да. Я считаю, что в последние два года у этих компаний фантастическая поддержка с точки зрения государства. Мы, во-первых, как государство подписались на определенные сроки энергоперехода — к 2050 году, как и весь мир. 

Но коммитмент — это одно, а исполнение — другое. Я вижу сейчас большую деятельность, в рамках которой государство поддерживает подобные инициативы производства. Есть субсидии, есть выпуски рекомендаций, при этом нет четких законов и рамок. Я считаю, что это плюс. Потому что это дает возможность любой отрасли развиваться гораздо более гибко, чем если бы у них был очень узкий коридор. 

— При этом скептики говорят, что все, что связано с ESG, будет в России просто пиаром, сделанным для того, чтобы получать зеленые инвестиции и делать классные отчеты перед инвесторами, а реального импакта не будет. В том числе потому, что никто не знает, что это, на рынке хаос и паника. Есть ли возможность этого избежать и как это вообще можно регулировать? 

— Что значит «реального импакта не будет»? Без реальной стратегии или хотя бы без реального проекта невозможно активно выступать на рынке с точки зрения концепции устойчивого развития. Без концепции и ее интеграции и реализации вы никогда не выйдете на глобальный рынок. Конечно, среднему бизнесу проще двигаться в сторону маркетинга. Но мой опыт говорит, что когда компания начинает интегрировать хотя бы в маркетинг, она выходит на другой уровень осмысления и понимания проблемы. И одно начинает подтягиваться за другим. Поэтому когда кто-то говорит, что это в чистом виде маркетинг, я говорю: «Подождите, будет еще следующий шаг». Например, что будет, когда этот маркетинг принесет результаты и компания увидит, что их социальная деятельность дает экономическую эффективность? Приходит новая аудитория, гораздо более молодая, более включенная, более осознанная, более требовательная к продуктам, к среде, к быту и так далее. И если она приходит на твой продукт, который сделан «слегка зеленым» с помощью маркетинга, компания думает: «Окей, давайте будет следующий шаг, мы что-то сделаем более осмысленно».

Я уже вижу компании, которые, поменяв определенным образом подход к своему производству, получают гораздо больше вовлеченной аудитории. Я уже вижу компании, которые, перерабатывая энергию, используют эту энергию вторично, что дает им оптимизацию. У меня уже идет диалог с компаниями, которые никакого отношения в прямом виде к энерго переработке не имеют, но находят способы использовать энергию, выделяемую в процессе производства продуктов. Значит, что импакт уже есть. Вопрос в том, насколько это популяризируется, насколько это доносится до нас с вами в правильном виде. Вот это серьезная проблема. 

Я спокойно отношусь к тому, что в ESG много маркетинга сейчас. И прекрасно. Если это способ продвинуть эту концепцию, способ эту философию в людях зародить — прекрасно. Появился тренд на отказ от полиэтилена. Появились места для сортировки мусора — я знаю, что это очень спорная тема с точки зрения конечной утилизации, но у людей хотя бы появляется навык сортировки. Значит, впоследствии сдвинутся с мертвой точки более фундаментальные, сложные процессы. Поэтому я считаю, что у нас за последние два года уже есть прогресс фантастический. Но скептики должны быть, без них невозможно. Без критики очень скучно и сложно жить.

— Раз мы заговорили о скептиках. Еще один важный фактор, который заставляет усомниться в стремлении российских компаний к ESG, огромные финансовые убытки, которые должна понести компания ради «благих целей». О каких суммах мы говорим? Насколько это сегодня действительно убыточно? 

— Инвестиции в устойчивое развитие — это действительно инвестиции. Но у инвестиции всегда отложенный во времени результат. Было бы здорово, если бы мы с вами могли инвестировать, а завтра получить все обратно. Но так не работает. Когда мы инвестируем, мы обычно рассчитываем перспективы, риски, время возврата и тп. Да, ESG — это сейчас экономически достаточно затратная часть для компаний. Более того, когда ты разговариваешь с компаниями про экономический эффект в чистом виде, ты не можешь ответить им: вот так прямо сейчас и будет. Но уже есть примеры компаний, которые получили достаточно быстрый экономический эффект от своих пилотных проектов по ESG. Например, создание собственных углеродных единиц и продажа их на бирже.

Я всегда говорю компаниям: у вас есть сверхприбыль, вот ее и интегрируйте в пилотные проекты. Тогда для того, чтобы попробовать, у вас есть замкнутый цикл, в котором фактически вы пошли в эксперимент, который для вас стоит только трудозатрат. Поэтому если компании, которые пошли в эту сторону, терпят только убытки, это вопрос исключительно к их менеджменту, на мой взгляд.

— О каких суммах инвестиций сегодня идет речь? 

— Bloomberg оценивает, что в 2021 году мир инвестировал рекордные 755 миллиардов долларов в зеленый энергопереход. Представляете, это насколько масштабный рынок создается?  Мы все двигаемся в 2050 год и нулевым выбросам. 

— Цели у всех к 2050-2060 годам одинаковые, но в Европе и США эти процессы начались на много лет раньше. Сможет ли Россия сократить этот гэп в такие короткие сроки? 

— Мне кажется, что за последние два года мы прошли лет 10, мы эволюционировали с сумасшедшей скоростью. Нам кажется, что это десятилетие — решающее. Это, кстати, еще одна удивительная страновая характеристика России — мы двигаемся позже, но с фантастической скоростью. У нас есть цель — препятствий не видим. Крупные производства и большие индустриальные компании уже летят в эту сторону, малый и средний рынок подтягивается. Важно, что сейчас катализатором становятся финансовые структуры, в первую очередь банки, которые активным образом начали продвигать зеленую экономику, зеленое кредитование. Поверьте, сниженная процентная ставка — это потрясающий мотивационный фактор для малого и среднего бизнеса. И наше исследование в том числе должно стать для них инструментом оценки компаний при принятии решений об инвестициях. 

— Вы сказали, что даже самые прогрессивные компании среди крупных производителей — базово все равно источник колоссального экологического вреда.

— Да.

— Что мы тогда считаем достижением для них? Мы же, очевидно, не придем к нулевому уровню загрязнения, не остановим производства ради спасения экологии. 

— В абсолютно чистое производство вот в той точке, где мы находимся сейчас, если даже говорить не о России, а о мире, я не верю. Поэтому мы говорим о компенсации и балансе. Цели, поставленные к 2050 году, — это не цели создания абсолютно идеального мира. Мы с вами развиваемся, технологии меняются, все меняется, и я вообще не уверена, что в 2050 году мы придем в какую-то точку, где все будет идеально и экологично. Скорее, мы достигнем определенного баланса и выработаем систему компенсации –- это самое важное. Сколько загрязнили  — столько эквивалентно внесли в сохранение планеты. 

А если в целом говорить про глобальные цели, то их 17, и они все очень разные, часто между собой не связанные. Поэтому, конечно, если глобальную цель обсуждать, то с каждым производством или с каждой компанией отдельно. Но если целиком на эту картину посмотреть, то в идеальном мире в 2050 году мы придем к компенсационному балансу.

— К углеродно нейтральной экономике?

— Да. С очень четким пониманием углеродного следа. Когда мы будем не просто думать, как сократить углеродный след в компании, а когда каждый человек будет реально понимать, сколько воды ушло на выращивание пшеницы, сколько топлива потребовалось, чтобы эта пшеница была доставлена, какие ресурсы энергии были включены для того, чтобы эта пшеница была переработана, то есть, какой углеродный след у элементарного хлеба, который лежит у нас на столе. 

Вторая важная задача к 2050 году — поднять уровень образованности населения в отношении ESG. Потому что когда эта инициатива будет поддерживаться еще и потребителем, когда появится на массовом уровне правильное осознанное потребление, которое мы сейчас извратили как понятие, что-то изменится. Тогда, кстати, и не будет работать пустой пиар, потому что люди начнут анализировать и разбираться. Для этого нужна популяризация темы и повышение грамотности в этом вопросе среди конечного потребителя продукции и услуг компаний. Уже к 2030 году, я думаю, у нас с вами будет уже более качественный разговор, когда мы сможем посмотреть назад и оценить собственные кейсы, российские.

— Что нужно сделать сегодня компании, которая хочет внедрять в свою работу принципы устойчивого развития? Кажется, на рынке пока просто хаос. 

— На рынке действительно хаос. Это минус и плюс рынка. Те, кто предоставляет достаточно качественные услуги, выживут и будут развиваться. Остальные просто сойдут на нет. И это просто естественный путь развития, это прекрасно. Дальше все зависит от того, чего компания хочет. Базово нужно начать с образования как минимум линейки менеджмента, а как максимум — интегрировать его в компанию. Это, в первую очередь, помогает ответить на вопрос, что из этого мне нужно и что из этого применимо в моем бизнесе. Дальше нужно провести аудит компании и понять, насколько она готова к тому, чтобы перейти в устойчивое развитие. Затем нужно понять, какие направления ESG подходят именно вам, нужно подобрать цели, которые могут быть интегрированы в стратегию компании. Потому что ESG не должен идти вразрез стратегии компании, он должен идти вместе. А дальше я всем компаниям советую попробовать сделать некий пилотный проект и посмотреть, что лучше заходит, что дает больший эффект, что легче интегрировать в компанию, потому что важно, какое количество ресурсов ты потратил. И уже от этого отталкиваться в долгосрочной стратегии. 

— Все, что связано с устойчивым развитием и инвестициями в ESG, — это про долгосрочные перспективы, про инвестиции в будущее. При этом кажется, что мы живем в стране, где люди мыслят — и в бизнесе, и в жизни — в рамках «дожили до утра, и хорошо». Могут ли работать долгосрочные, социально значимые темы в стране, где все живут одним днем, под страхом завтрашней войны, инфляции и всего прочего? 

— Я могу про это спорить часами. Смотрите, очень многие компании, крупные компании, драйверы рынка перешли на долгосрочные стратегии. И это очень важное изменение. Я вижу кейсы, когда стратегия рассматривается даже не на 3-5 лет, а на 10 лет и больше. Когда я первый раз увидела десятилетнюю стратегию в России, я была страшно удивлена. И это говорит о том, что компания определилась, компания видит свой путь. Это большая заслуга менеджмента и собственников компании. Таких примеров становится все больше и больше. Потому что подход «живем одним днем, прямо сейчас, а завтра гори оно  огнем», к счастью, уходит в прошлое. Это очень опасный подход, этот подход не дает эволюционного развития. Более того, мне нравится, что даже в головах людей эта парадигма начинает меняться. Когда люди начинают думать о завтрашнем и послезавтрашнем дне, они учатся планировать, а значит, эволюционировать в правильную сторону. Моделировать разные варианты развития этого будущего. Да, наши план может  не осуществиться. Да, есть огромное количество факторов, которые могут в один день разрушить огромное количество бизнесов, судеб и так далее. И, конечно, это зона риска, которую правильным образом нужно оценивать. Но все-таки мы двигаемся в эту сторону и как компании, и как бизнес, и как государство, и как люди. Так что я смотрю на наши перспективы оптимистично.