В воскресенье, 15 августа 1971 года основатель компании Townsend-Greenspan Алан Гринспен, будущий легендарный председатель Федеральной резервной системы США, включил телевизор, чтобы посмотреть популярный вестерн «Бонанза». Но вместо обветренных ковбойских лиц на экране появилась физиономия президента Ричарда Никсона, которого он многократно консультировал и даже работал в его предвыборном комитете в 1967 году. В своей речи президент рассказывал о необходимости введения регулирования зарплат и цен.
Гринспен в некотором изумлении резко потянулся за каким-то предметом и повредил себе спину. Двойной шок: регулирование цен и спина.
Несколькими годами позже, когда затея Никсона уже давно с треском провалилась, а Гринспен служил в администрации сторонника свободной экономики Джеральда Форда главой Экономического совета, финансовому гуру приходилось время от времени ложиться на пол прямо в офисе, чтобы дать отдых больной спине: эксперимент с контролем цен и зарплат эпизодически давал о себе знать.
Регулируемые бизнесы сворачивались, контролируемые товары исчезали. Это, писал в мемуарах Гринспен, «называлось проблемой централизованного планирования в условиях рыночной экономики».
Недавно старику Гринспену исполнилось 96 лет. Сейчас, полагаю, инициативы господ Сергея Неверова и Вячеслава Володина по регулированию цен отдались болью у него в спине. Классик и гуру даже не догадывается, наверное, о причинах: флюид пришел из далекой России.
«Рынок, — писал Гринспен, — всегда срывает попытки установить контроль над ним». Любая заморозка цен, хоть на бензин, хоть на продовольственные товары, возвращается набравшим силу и вес бумерангом. Но всякий раз политики возвращаются к популистским идеям административного сдерживания цен. «Дефицита нет», — заявил г-н Неверов, анонсируя инициативу по заморозке цен на продукты, точнее на ограничение наценок «на каждом этапе товаропроводящей цепочки». Так будет — непременно будет дефицит. Это железный закон экономики. Исчезнут и пресловутый имбирь, и лимоны, о ценах на которые рассуждал спикер Думы Володин. Как говорил Джеймс Карвилл, архитектор предвыборной кампании Билла Клинтона, «It’s the economy, stupid» («Это экономика, глупышка!»).
Власть своей непоследовательной политикой «помощи» населению и бизнесу уже потеряла класс предпринимателей. Социальный контракт нарушен теми, кто собирает с работающего класса налоги, а потом в трудную минуту не может помочь тем, кто кормит государственный бюджет. После этого бизнес, то есть социальная группа «жуликов», вряд ли проголосует за партию власти и за действующего президента. Власти остается опираться на бюджетозависимых и подкупать их популистскими решениями.
Удивляет не популистский цинизм, а безграмотность. Замороженные цены — это дефицит. Если дефицит сочетается с инфляцией — получается Советский Союз последних трех лет своего существования. Административное повышение цен с отказом — из трусости — от их либерализации привели к тому, к чему они привели: развалу экономики СССР и того, что «единороссы» называют «товаропроводящей сетью». Каждый член правительства и каждый депутат и сенатор Федерального собрания обязан прочитать с карандашом в руках «Гибель империи» Егора Гайдара. А вместо этого они двигаются по модели «Можем повторить». В смысле повторить последние гибельные шаги советского колосса на глиняных ногах.
«Мы диалектику учили не по Гегелю», а по развалу экономики советской империи. Танец на отравленных граблях давно приобрел у нас статус национального, «переданного нам предками» обряда. Но после почти трех десятилетий рыночной экономики можно было бы учиться если уж не по Самуэльсону, то хотя бы по истории собственной страны.
Возможно, меры по сдерживанию цен будут краткосрочными и по узкому кругу товаров, и рыночная экономика выстоит. Потребитель, обнаружив исчезновение того или иного товара, купит другой, на который цены не заморожены. Но где гарантия, что прекрасное «правительство технократов», согласившихся с этой чудовищной идеей, не войдет во вкус?
Власть, которая давила бульдозерами еду, способна заморозить на нее цены и способствовать исчезновению этой самой еды. Хотя мы не пропадем даже с таким правительством. Заморозят полумертвый скрюченный целлюлитный лимон, так все пойдут, как в том же каком-нибудь 1990-м, на «колхозный» рынок и купят нормальный лимон, без целлюлита. Были бы деньги. Но в отсутствие и денег, и нормальных товаров потребитель попадет в ловушку зрелого «единороссовского» госкапитализма.
Даже кризисы в России носят не оздоравливающий и очистительный характер, а лишь способствуют дальнейшему окостенению административной системы, обогащающей одних и обедняющей других.
Никогда такого не было, и вот опять. В январе 1993-го председатель Госкомцен (тогда еще не упраздненного) Лира Розенова прорвалась к новому премьер-министру Виктору Черномырдину и убедила его в том, что надо заморозить цены, а это развернуло бы экономику назад, в поздний руинированный СССР. Тогда множество людей, от Анатолия Чубайса до Якова Уринсона, не поленились сесть со Степанычем и объяснить ему азы рыночной экономики. И ЧВС, по-настоящему разобравшись, отменил собственное же решение о замораживании.
Теперь, судя по всему, некому сесть и поговорить всерьез с нынешними великими технократами и цифровизаторами и объяснить, чем окончатся их эксперименты с административным ограничением цен. Это серьезная коммуникативная и образовательная проблема, равно как и проблема политического масштаба тех, кто принимает решения. Виктор Степанович все-таки был личностью. Но как объяснить то, что каждое новое поколение управленцев обречено на то, чтобы учиться исключительно на своих ошибках и за счет обычных граждан Российской Федерации, всякий раз ставя на них бессмысленные социалистические опыты? Чем провоцируя боль в спине великого Гринспена.