Александр Шохин: «Токсичность российского бизнеса стала очевидной»
Уже в ближайшие месяцы Вашингтон может ввести против России новые санкции: минфин США с конца прошлого года работает над вторым пакетом ограничительных мер по делу Скрипалей, а в конгрессе обсуждаются санкции против российских госбанков, суверенного долга и компаний Олега Дерипаски. Еще в прошлом году бизнес понял, что санкции отнюдь не так безобидны, как могло казаться в 2014-2015 году, говорит глава РСПП Александр Шохин. В некоторых случаях российские компании даже начинают управляться из Вашингтона, считает он. О том, как теперь крупный бизнес воспринимает американские санкции, чего ждет от новых ограничительных мер и как намерен жить в их условиях, глава РСПП рассказал в интервью Forbes
Александр Николаевич, мой первый вопрос связан с международной ситуацией вокруг России. Наверное, в 2018 году слово «токсичный» стало словом года применительно к российскому бизнесу. Какие вы видите выходы из этой ситуации?
Действительно, это так. «Токсичность» российского бизнеса и российских политиков в 2018 году стала очевидной. Если в 2014-2015 годах многие политики радовались тому, что они попадают в те или иные санкционные списки, то в 2018 году эта радость исчезла. Под апрельские санкции против ряда компаний и физических лиц у нас попали два члена бюро РСПП, Олег Дерипаска и Виктор Вексельберг. Так вот, события показали, что это серьезные санкции, ведущие к серьезным потерям — и финансовым, и технологическим. Не говоря уже о том, что в сложном положении оказались конкретные предприниматели: их активы замораживаются, они вынуждены уменьшать долю в тех или иных активах ниже контрольной, чтобы компании не страдали. По сути дела, приходится дарить часть этих активов. Санкционная конструкция в 2018 году стала довольно жесткой, и не приходится ожидать, что в 2019 году она будет смягчаться. В случае с UC Rusal и другими публичными компаниями Олега Дерипаски до сих пор идет позиционная война, и кто ее выиграет, — американский минфин или конгресс, — пока еще до конца не ясно.
Насколько такое ущемление интересов отдельных бизнесменов может оказать влияние на экономику страны в целом?
Возражения демократов в Палате представителей, как правило, сводятся к следующему: а не будет ли Олег Дерипаска, даже в случае выполнения достаточно жестких условий минфина США, увеличивать свое богатство и по факту контролировать компанию? То есть речь вообще-то идет о перехвате управления. Тут дело не только в токсичности российских активов или их обладателей, а в том, что возникает другая конструкция: крупные транснациональные российские по происхождению компании, такие как UC Rusal или En+, начинают управляться из Вашингтона.
Наверное, «управляться» — это все-таки некоторое преувеличение?
Совет директоров формируется так, что британские граждане должны составлять не менее половины, а это уже управление. На самом деле мы часто сетуем, что в российской экономике преобладает ручное управление, а сейчас к этому чисто российскому изобретению как бы добавляется и международный геополитический аспект.
Но члены совета директоров — это все же не политики, а бизнесмены.
Тем не менее, будет происходить согласование с американским казначейством. Я хочу сказать, что не просто российским компаниям будет труднее работать, а действительно меняется конфигурация всей деятельности. Если и смягчатся санкции, то опять-таки речь идет об учете интересов американских инвестиционных фондов. К примеру, резкое падение цен на акции «Русала» не в интересах американских инвесторов, которые через инвестиционные и пенсионные фонды зашли в эти публичные российские компании. Поэтому ситуация действительно не простая, и мы не можем сказать, что в этой ситуации есть просветы.
Что делать конкретному бизнесмену? Может быть, уже есть какие-то стратегии выхода из этой ситуации?
Мы исходим из того, что рано или поздно санкции будут отменены. Мы рассчитываем на то, что все-таки торговые, санкционные и иные войны — это некий временный период жизни глобальной экономики. Российско-американские отношения здесь не исключение: достаточно вспомнить американо-китайские отношения, с введением пошлин, с долгими переговорами об их снижении. Понятно, что здесь пересекается геоэкономика и геополитика, и безусловно, что мы не самые главные в этих полувоенных экономических и торговых действиях. Опять-таки нужно иметь в виду, что господство доллара в мировой финансовой системе не позволяет тем же азиатским и другим финансовым институтам заходить на российские рынки, потому что есть режим так называемых вторичных санкций, когда санкции распространяются не только на российские компании или на российских граждан, но и на любые компании мира, которые работают с этими токсичными компаниями.
Как бизнесмену освободиться от этой токсичности? Отказаться от гражданства?
Речь ведь идет не об этой краснокожей книжице, речь о близости к российским лидерам, президенту, правительству и так далее. От этой близости никто не отказывается. Я не уверен, что ни у кого из участников традиционных новогодних встреч с президентом Путиным нет иного гражданства, кроме российского. Тем не менее, они встречались с президентом, реализуя те или иные проекты государственно-частного партнерства. По состоянию на 2014-2015 год под угрозой были так называемые «друзья Путина», а сейчас это все, кто так или иначе близок к элите.
За основу санкционных списков США взял фактически российский список Forbes. Это, видимо, и есть элита?
С чем, собственно, вас и поздравляю.
И в чем смысл такого неразборчивого давления на эту элиту?
На самом деле, никто из инициаторов санкционных механизмов не скрывал, что речь идет о том, чтобы эту бизнес-элиту отвернуть от действующей российской политической элиты, подтолкнуть ее к тому, чтобы она в свою очередь подталкивала власть к правильным решениям, в том числе и в геополитике. Конечно, я думаю, что этого не будет. Очень трудно добиться тех результатов, на которые рассчитывают инициаторы санкционных режимов. Но, безусловно, это усложняет жизнь российским предпринимателям, поскольку на поводу у заокеанских дирижеров они вряд ли пойдут.
Какие выводы? Главное направление — это создание привлекательных условий для деятельности внутри России. Вот буквально на прошлой неделе на заседании правительства объявлено об утверждении документа под названием «Трансформация делового климата». Это то, что в предыдущем политическом цикле называлось «Национальная предпринимательская инициатива», реализация которой позволила нам со 121 места в 2012 году перейти на 31 место в рейтинге условий ведения бизнеса. В «Трансформации делового климата» тоже 12 направлений, как и в «Национальной предпринимательской инициативе», и реализация этих направлений должна вывести нас на то место, на которое планировал президент — 20-е место в мире в рейтинге Doing Business. Но проблема, на самом деле, не только в месте: ведь когда мы были на 120-м месте, у нас темпы роста были выше, а сейчас мы на 31-м месте, а темпы чуть выше одного процента. Речь идет не только о формальных условиях ведения бизнеса, но и о том, насколько бизнес воспринимает эти условия как благоприятные. А здесь вступает в силу другой фактор: неопределенность геополитики, неопределенность экономической политики, которая частично связанна с неопределенностью геополитики.
По какому пути пойдет экономическая политика? Будем ли мы репатриировать капитал в Россию, будем ли выстраивать государственную экономику, поскольку частным компаниям трудно бороть с внешним вызовом? Или, наоборот, будем двигаться в сторону рынка, конкуренции, создания условий для того чтобы малый и средний бизнес чувствовала себя комфортно, снижения доли государства и расширения сферы частной инициативы? Такая развилка есть, и не только лица, принимающие решения, раздумывают об этом, но и простые граждане понимают, что эта развилка реальна. И такая неопределенность заставляет многих повременить с реальными инвестициями.
То есть, получается, все равно все упирается в геополитическую напряженность?
Да, безусловно, так. Это не значит, что мы обречены на какую-то паузу, какую-то экономическую или технологическую паузу в ожидании того, что скоро все успокоится. Мы вполне можем по ряду направлений двигаться достаточно энергично. И если мы будем иметь конкретные преимущества в тех или иных видах деятельности, прежде всего высокотехнологичных и интеллектуальных, нам легче будет преодолевать эти барьеры . Ведь когда мы встречались с президентом в январе, он одним из первых пунктов сказал, что никакого изоляционизма не будет, открытость российской экономики сохранится.
Но разве дедолларизация, о которой говорил недавно [премьер Дмитрий] Медведев на Гайдаровском форуме, — это не начало изоляционизма?
Дедолларизация — это попытка реализовать идею многополярности глобальных финансовых рынков. Ведь Европа страдает от долларизации не меньше нашего. Когда иранская сделка стала разваливаться по инициативе США, европейцы жестко заявили, что будут продолжать сотрудничать с Ираном и начали придумывать некие схемы, чтобы избежать экстерриториального применения вторичных американских санкций. Оказалось, что это очень трудно сделать. Все финансовые институты этих стран работают через корреспондентские счета в американских банках. Выяснилось, что Европейскому союзу нужно создавать аналог многих структур в евро — и систему SWIFT в евро, и расчеты со многими странами в евро. Замена доллара в торговых и инвестиционных расчетах — это в принципе попытка выйти из-под диктата той финансовой системы, которая сложилась начиная с 70-х годов и которая ограничивает торгово-экономический суверенитет всех стран мира.
То есть мы не окажемся в изоляции, если выйдем из долларовой зависимости не в одиночку?
На самом деле, в одиночку выходить нельзя. Тот факт, что европейцы идут по тому же пути, означает, что здесь мы не изобретаем никакие велосипеды и не пытаемся выстроить китайские стены вокруг своей денежной системы и вокруг своей экономики. Я не вижу здесь ничего противоречащего нормальному курсу выстраивания конкурентных финансово-экономических отношений. Более того, Россия во взаимодействии с Китаем неожиданно для многих либеральных экономистов является пропонентом универсальных стандартов в торговле, поскольку ВТО благодаря усилиям американцев теряет свою универсальность. Благодаря таким станам, как Китай и Россия, удается удерживать на плаву идею универсальных стандартов и правил игры, реализуемых ВТО и другими международными организациями. Если эти организации недостаточно эффективно работают, нужно думать о том, что сделать, чтобы их полномочия расширялись. Кстати, в этой связи мы сами начинаем аккуратнее смотреть на свои технологии защиты интересов. Например, американцы вводят санкции, ссылаясь на интересы национальной безопасности, и это разрешено в ВТО. А мы вводим контр-санкции, ссылаясь на то, что они ввели что-то против нас, как ответные меры, — а это запрещено в ВТО. Нам нужно тоже научится ссылаться на интересы национальной безопасности и на такие правила, которые действуют в международных организациях, которые мы не должны нарушать.
Во время Российской недели бизнеса у вас будет встреча с президентом. О чем вы планируете поговорить?
Мы, безусловно, будем говорить о необходимости рывка в создании благоприятных условий для ведения бизнеса. Здесь один из ключевых моментов, кроме фискальной и налоговой нагрузки, — это административно-надзорная нагрузка и правоохранительное давление на бизнес. Эту тему мы поднимали год назад в рамках съезда РСПП и закрытой встречи с президентом. Одна из тем — как вывести экономику из тени. Считается, что у нас 15 млн человек, а по другим оценкам — 40% экономики — в теневом секторе. Теневой сектор — это не подпольная мафиозная экономика, а сокрытая регистрация, деформализация части экономики. В частности, есть целые отрасли, где преобладает серая занятость: люди нанимаются не по трудовым соглашениям, где платятся все страховые взносы и налоги, а нанимаются люди самозанятые, под 6% налогов.
Как вывести многие отрасли и компании в белую зону? Речь, прежде всего, идет о малых и средних компаниях, потому что крупный бизнес давно уже прозрачен. А малый бизнес видит, что нужды прятать что-то нет, потому что и так все видно, и многие хотят выйти из тени, платить нормальные налоги и так далее. Возникает один вопрос: что делать с прошлыми грехами? Если вы вдруг начинаете платить на 30-50% больше налогов, ясно, что раньше у вас что-то было не так, и для правоохранительных органов это хороший повод зайти и посмотреть. В итоге эффект от выхода на свет теряется, потому что действует механизм самодонесения. Это одна из тем которую мы год назад ставили перед президентом, но мы не знаем ответов на эти вопросы. Здесь речь должна идти о своего рода моратории на такого рода проверки в течение какого-то времени. Мы бы сейчас эту конструкцию хотели обсудить.
Второе — это пресловутая «регуляторная гильотина», о которой председатель правительства заявил на Гайдаровском форуме. Мы не первый год обсуждаем такую схему: каждый нормативно-правовой акт, будь то приказ министерства или законопроект, бизнес оценивает с точки зрения того, как он влияет на условия ведения предпринимательской деятельности. С 2010 года мы довольно много этих предложений по тем или иным нововведениям отсеяли. Есть идея: давайте все, что было принято до введения этого механизма ОРВ, «оценки регулирующего воздействия», отменим и дадим ведомствам некий срок, — например, год. Возможно, не все, что отменено, было плохо, но давайте проведем это через процедуру публичного обсуждения. А сейчас премьер предложил более радикальную меру: давайте дадим федеральным органам исполнительной власти год, и пусть они пересмотрят все свои требования, по которым проверяется бизнес.