Кабинет оперативного реагирования. Что предстоит сделать правительству за 6 лет
Тема формирования нового правительства вызвала огромный ажиотаж во всех возможных кругах. Нервничали чиновники и сотрудники госкомпаний, терялись в догадках и прогнозах журналисты и эксперты. В большой степени к этому привела дискуссия об экономическом курсе страны и конкуренция соответствующих концепций за авторством Центра стратегических разработок, Столыпинского клуба и так далее. Сыграла свою роль и конфликтная новостная повестка — прежде всего вокруг свалок в Подмосковье, ареста предпринимателей Магомедовых и даже обвинений в адрес депутата Леонида Слуцкого. За всеми этими событиями некоторые наблюдатели увидели борьбу за министерские портфели.
Но ажиотаж во многом оказался искусственным, хотя это и легко констатировать, как говорится, задним умом. Во-первых, странно было ожидать однозначного выбора в пользу любой из предложенных экономических повесток, хоть из недр правительства, хоть из-за его пределов — это обычно не в правилах президента Владимира Путина.
Во-вторых, ни один из называвшихся возможных кандидатов (Максим Орешкин, Алексей Кудрин, Эльвира Набиуллина, Сергей Шойгу), кроме, возможно, Кудрина, не демонстрировал претензий на премьерское кресло. Впрочем, кажется, их не демонстрировал и Дмитрий Медведев. И третье, самое главное: с 2000 года в России только один раз был «суперкабинет министров», который явно доминировал над всеми остальными центрами принятия решений — тот, который возглавлял сам Владимир Путин. Во всех остальных случаях альтернативы разной степени публичности были всегда.
При премьере Медведеве государственные компании и госкорпораций стали де-факто едва ли не влиятельнее, чем само правительств, что особенно ярко проявилось во время борьбы за «Башнефть» и приватизации «Роснефти». По понятным причинам многократно усилилось влияние Администрации президента. В итоге, если сравнивать российскую госмашину со структурой управления в крупной компании, правительство сейчас — это правление, орган, ответственный за операционный менеджмент, в то время как стратегические решения принимает совет директоров или даже собрание акционеров. В результате, если не брать отдельных «тяжеловесов», таких как Сергей Шойгу или Сергей Лавров, работа в правительстве, в общем, даже утратила какую-то часть своей статусности.
«Загробная жизнь» чиновника
Есть и другие, не говорящие в пользу кабинета министров обстоятельства. В частности, колоссальный дисбаланс в зарплатах чиновников и сотрудников государственных компаний привел к феномену, который один видный российский экономист назвал концепцией «загробной жизни чиновника». В правительстве работы много, она неблагодарная и малооплачиваемая, но если хорошо трудиться, то в «загробной» жизни», то есть по окончании службы, можно попасть на работу в государственную компанию.
В этом смысле интересны два момента. Первый — дальнейшая траектория карьеры кадровых чиновников Аркадия Дворковича, Игоря Шувалова и Александра Ткачева, которые, судя по всему, красивую «загробную жизнь» пока не заслужили. Дворкович к позиции председателя оргкомитета «Россия-2018» пока прибавил только должность сопредседателя фонда «Сколково», однако это больше похоже на временную меру. Шувалов возглавил ВЭБ, который хоть и является в своем роде госкорпорацией, но имеет настолько проблемный шлейф, что в некоторой степени назначение выглядит скорее как наказание, а не поощрение. Что касается Ткачева, то его фигура пока собирает лишь слухи.
Второй момент — переход в правительство из Россельхозбанка Дмитрия Патрушева. В этом назначении удивительно широкий простор для толкования. Здесь и неожиданный сельскохозяйственный тандем с «тяжеловесным» Алексеем Гордеевым, и двоякость перехода с (извините за тавтологию) хлебной позиции главы Россельхозбанка на менее благодарный пост министра, и первый представитель второго поколения российской элиты на столь высоком государственном посту.
Под прессом
Места покинувших его министров заняли или замминистры, или представители региональных властей. То есть во всех случаях для новых членов кабмина это повышение. Обратная сторона медали состоит в том, что новое правительство не получило дополнительной инъекции статуса или лоббистского ресурса извне. В ближайший шестилетний срок, если не будет реализован сценарий досрочной отставки после проведения непопулярных реформ, усиления несколько технической роли правительства не предвидится — притом что давление на него со всех сторон будет только ужесточаться. В этом смысле кабинет министров с некоторым преувеличением и вовсе больше напоминает штрафбат и невыгодно отличается от всех остальных ключевых акторов российской политики и экономики.
На этом фоне говорить о приоритетах правительства на новый срок, стоящих перед ним вызовах и задачах можно довольно условно. Программный документ — новый майский указ — готов, однако реализовывать его предстоит в условиях максимальной неопределенности, прежде всего геополитической. В ситуации, когда американская администрация одним росчерком пера может уронить капитализацию российских голубых фишек на миллиарды долларов или даже поставить под вопрос сам факт их существования, велик риск того, что вместо реализации майского указа придется решать аврально сваливающиеся на страну проблемы. Это, в свою очередь, сильно сокращает пространство для маневра, оставляя особенно мало надежд на решение таких проблем, как развитие транспортной инфраструктуры и экологии, которые решаются скорее по остаточному принципу. Поэтому не исключено, что новый кабмин окажется не столько правительством цифрового рывка, как его скоропалительно успели окрестить, сколько правительством «оперативного реагирования» — на задачи с периодически меняющимися переменными.