Читая и слушая победоносные интервью и доклады западных военных и политиков о победе над ИГИЛ (запрещена в РФ), не перестаёшь удивляться насколько их заявления далеки от реальности. Региональные СМИ и личные впечатления от регулярных посещений региона с 2010 года рисуют совсем другую картину.
Газ
За последние годы политика бывшего американского президента Барака Обамы привела к отсутствию сдерживания фундаментальных конфликтов, тлеющих в регионе последние 50-70 лет. К 2011 году и Россия практически ушла из региона. После распада СССР она растеряла всех своих союзников, оказалась в весьма непростых отношениях с Дамаском и по большей части пассивно наблюдала за развитием радикально-консервативного ислама в Сирии, Ираке и Северной Турции. Российская военная база в Тартусе в составе четырех матросов и одного мичмана представляла собой всего лишь объект по обеспечению пресной водой кораблей российского флота, выходивших из Черного моря. Москве оставалось только надеятся, что её доморощенные российские джихадисты и разномастные фрики, устремившиеся в Сирию, чтобы отточить своё боевое мастерство, не вернутся в обратно для распространения идей радикального ислама и возрождения кавказского халифата.
Неудивительно, что в качестве причина вмешательства Москвы в гражданскую войну в Сирии, как правило, называют желание оградить Россию от распространения на её территории джихада или создать на Ближнем Востоке механизм диалога между прозападными и происламистскими суннитскими режимами с одной стороны и шиитами с другой. Но была и еще одна причина, по которой российское вмешательство было неизбежным.
Дело в том, что с увеличением потребления газа в Европе, Сирия оказалась в центре борьбы двух гигантских газовых проектов. Один проект лоббируют Катар и Саудовская Аравия, для которых увеличение добычи газа становится экономически целесообразным, если основной его обьем будет доставляться европейским потребителям по трубе, а не СПГ-танкерами, строительство и эксплуатация которых — достаточно дорогостоящее занятие. С ним активно конкурирует проект газопровода из Ирана, который контролирует около 18% мировых запасов газа, но экспортные возможности которого сильно ограничены пропускной способностью Ормузского пролива. Интересно, что оба этих проекта предусматривают Алеппо в качестве ключевой точки, в которой оба трубопровода будут расходится на два направления.
Безусловно, было бы верхом наивности, полагать, что конфликт в Сирии возник вследствие конкуренции трубопроводных проектов. Но несомненно и то, что борьба за контроль над запасами углеводородов и маршрутами их доставки в Европу сыграла свою роль в процессе принятия решений об участии в том или ином виде в сирийском конфликте.
Война
Юго-восточная часть средиземноморского бассейна (от Ливии до Турции) сейчас рассматривается как одна из наиболее перспективных территорий для разведки и разработки запасов углеводородов. Крупные нефтяные и газовые месторождения за последние 10 лет были обнаружены в Египте, Израиле и на Кипре. Эти открытия подтверждают предположения, высказанные еще в 1968 году, о том, что вдоль юго-восточного побережья Средиземного моря располагается гигантская углеводородосодержащая формация. Как только эти прогнозы начали сбываться в середине 2000-х годов, в регион потянулись как мелкие по сути венчурные компании, так и крупные мировые нефтедобытчики. Российские нефтяные компании не остались в стороне. В 2011 году компании получили права на разведку нескольких участков в прибрежных водах Сирии и начали переговоры о получении таких прав на несколько участков в территориальных водах Турции.
Российские интересы присутствовали и в иных сегментах сирийской нефегазовой отрасли. Когда большая часть нефтяных месторождений в Восточной Сирии попала под контроль джихадистов (не обязательно ИГИЛ), российские нефтяники и газовики просто не могли спокойно смотреть, как уничтожаются совместные проекты, на получение которых иногда были потрачены годы переговоров.
Поэтому неудивительно, что выбор объектов для авиаударов российскими ВКС (связанные с ИГИЛ чеченские, татарские и кавказские боевики, базировавшиеся в северо-западной Сирии) и фокус дипломатических усилий были направлены в том числе на лишении джихадистких сил возможности добывать и продавать углеводороды. При этом, весьма энергичная военная кампания ВКС России проходила на фоне неуверенной и непоследовательной политики американской администрации. С точки зрения борьбы за контроль на углеводородными ресурсами это вполне объяснимо. Сланцевая революция сделала Ближний и Средний Восток менее значимым для США источником энергии. Этим же можно отчасти обьяснить и постоянно сдвигавшиеся «красные линии» Белого Дома, и нежелание посылать в Сирию сколько нибудь значимый воинский контингент.
В итоге, в результате двухлетней кампании джихадистским силам было нанесено убедительное военное поражением. России удалось добиться сокращения объемов помощи, оказываемой Катаром, Турцией и Саудовской Аравией ИГИЛ и прочим джихидистским группировкам.
Это однако не означает конца войны. В ближайшем будущем в сирийские конфликты могут превратиться в партизанскую войну, борьба умеренной оппозиции с режимом Башара Асада переместится в политическую плоскость, курды, заняв круговую оборону, будут пытаться создать в Сирии автономию.
Мир
Несмотря на хрупкий мир (в лучшем случае), реализация трубопроводных проектов будет отложена на неопределенный срок. Что в принципе, устраивает как американских экспортеров СПГ так и Россию, и Алжир с Тунисом, являющихся основными поставщиками трубопроводного газа в Европу. Разведка на сирийском шельфе будет происходить, но, видимо, в минимальных объемах до лучших времен. С похожей ситуацией геологоразведчики столкнулись в Египте, где на время беспорядков 2011-2014 годов нефтяные компании практически заморозили разведку и разработку двух самых крупных месторождений нефти и газа открытых за последние 20 лет (супер-гигант Зор и Южный Балтим). Учитывая общую нестабильность в регионе, которая отнюдь не уменьшится с прекращением «классических» боевых действий в Сирии эксплуатация этих месторождений по всей вероятности будет ограничена удовлетворением местного спроса на нефтепродукты и газ. Экспорт будет осуществляться средиземноморским танкерным флотом, а планы строительства газопровода соединяющего Зор, газовые месторождения Кипра и терминалы южной Европы будут ожидать более подходящей для их реализации обстановки.
Несмотря на относительно скромные показатели добычи углеводородов, в мирное время державшиеся на уровне 5,5 млрд кубических метров газа в год и 380-390 млн баррелей в день, Сирия была единственным производителем нефти и газа в Восточном Средиземноморье, чьё стратегическое положение делало ей ключевым экспортером нефтепродуктов и газа в соседние страны, Турцию и Южную Европу. Теперь ситуация может измениться.
Нефте- и газодобывающая промышленность Сирии сосредоточена в ее восточных районах, большая часть попала под контроль различных групп джихадистов, которые не имели ни опыта ни знаний необходимых для нормальной эксплуатации как месторождений так и НПЗ. Поскольку за время контроля ИГИЛ над приблизительно 60% нефтяного сектора Сирии никаких работ по поддержанию наиболее оптимального уровня производительности скважин не проводилось, а нефтепереработка проводилась в основном кустарными методами, потребуется значительное количество времени и денег для того, чтобы вывести добычу и переработку на довоенный уровень. А масштаб ущерба, нанесенного бомбардировками региона Дейр-эр-зор его нефтяным месторождениям, еще только предстоит установить. Как показывает опыт Второй мировой войны, последствия интенсивных бомбардировок нефтеносных районов могут ощущаться десятилетия после окончания боевых действий.
За время сирийского конфликта ЕС и США, а также Лига Арабских Государств и Турция ввели против Сирии достаточно жесткие санкции (причем, первые американские санкции были введены еще в 1979 году). Санкционный режим включает полный запрет на экспорт нефти и газа из Сирии в ЕС, США и большинство арабских государств. Дальнейшее сохранение санкций затруднит финансирование восстановления сирийской нефтегазовой промышленности и вероятно заставит сирийцев искать деньги и помощь в Китае, Индии или России. Необходимость восстановления нефтегазовой промышленности может также послужить причиной дальнейшего сближения «пост-ИГИЛовской» Сирии с Ираном и Ираком, которые уже накопили достаточно солидный опыт в ремонте и восстановлении разрушенных в результате военных действий нефтегазовых промыслов в очень похожих условиях.
Не поставлена точка и в противостоянии двух проектов газовых трубопроводов не окончено, просто потому, что их строительство – это обьективная реальность, вызванная стратегией большинства крупных экономик на увеличение доли газа в энергогенерации при сохранении доступных для большинства населения цен на энергию.
Убежденность в том, что сирийский шельф хранит значительные запасы газа растет по мере приближения новых месторождений к сирийским границам. В 2013 году уже Ливан выдал первые лицензии на геологоразведку в своих территориальных водах. Если, при обнаружении газовых месторождений возле сирийского побережья, их характеристики будут схожи с кипрскими, израильскими или египетскими, то стратегическое значение и инвестиционная привлекательность сирийского нефтегазового сектора возрастет в разы. И вполне вероятно, что мы увидим новый, но в этот раз чисто «газовый» джихад в Сирии. Рано гадать каким он будет, но уже сегодня понятно, что даже процесс восстановления нефтегазового сектора Сирии будет трудным, противоречивым и небыстрым. А его дальнейшее развитие зависит от стольких переменных, что ценность любых прогнозов равна ценности гадания на кофейной гуще.
Однако, уникальность расположения и потенциал сирийского нефтегазового сектора заставляют внимательно наблюдать за его развитием, направление которого способно оказать значительное влияние на будущее региона.