Фильм «Матильда» не оправдал ожиданий ни одной из сторон бурной публичной полемики. Критический настрой профессионального сообщества и невысокие финансовые результаты вызвали эффект общественного самокодирования: о фильме говорят плохо уже все, поскольку негативный тон начал доминировать на старте показа, и по-другому думать теперь не получается. За первые дни проката, включая уик-энд, сборы составили около 200 млн рублей. С одной стороны, показатель вполне приемлемый для российского кино — по крайней мере, он не сильно отстал от широко рекламируемого «Викинга» (249 млн рублей сборов за первый уик-энд). Однако предпрокатные прогнозы давали вдвое больше. И хотя коллеги Алексея Учителя сообщают о локальных успехах, например об отличном приеме фильма в Германии, общая ситуация получилась смазанной.
Одновременно картина утратила потенциал катализатора общественной полемики — многие фобии и надежды оказались лишь ранними набросками, которые не получили своего развития. Было о чем говорить до выхода фильма — не о чем после. Иными словами, принцип «Скандал — двигатель торговли» в данном случае показал свою ограниченность. Что послужило причиной сбоя? Ведь можно ведь предположить, что общественная критика со стороны условной группы Поклонской работала в обе стороны — как на сокращение спроса со стороны традиционалистской части общества, так и на концентрацию интереса у другого лагеря. Разогретая в течение года почва могла сформировать устойчивый поток зрителей и кэша.
Много творят о художественных слабостях фильма: смешении жанров, ненатуральности сцен и языка, оторванности от реальности и почвы (действие легко перенести в какое-то вымышленное княжество), неровном составе актеров, водевильном характере постановки и проч. Однако помимо режиссерских просчетов сказались и независимые от авторов обстоятельства. Среди них — заранее сформированные оценочные установки, завышенные ожидания, напряженный и необязательный для искусства поиск исторических соответствий — как будто Александр Дюма или Вальтер Скотт делали точные реконструкции. Накопилась усталость от избыточно длинной и сложной дискуссии. Тему слишком «заговорили», стерев эффект новизны. Для определенной аудитории смотреть «Матильду» стало немодно — как бы принять участие в массовке или политической постановке. Если коротко — на фильм перестали смотреть просто как на фильм, нагрузив его избыточным символическим содержанием, которое интересно далеко не каждому.
Правда, режиссер Алексей Учитель находит иные причины, например отсутствие рекламы. Но в эпоху сетевых технологий это слабый аргумент. У многих продуктов, собирающих колоссальные просмотры, нет никаких рекламных бюджетов. Их заменяет волна, сетевое движение смыслов. По сути, у «Матильды» рекламы было с избытком — многие бы позавидовали такой активной раскрутке. Другое дело, оказался упущен момент, когда можно было точно и красиво сыграть эту партию. Стать не просто режиссером, но и драйвером значительной общественной дискуссии, войти активным игроком в ситуацию столкновения идей. Фильм не стал сообщением, чего от него все ждали. И все же, независимо от текущих результатов, сама по себе эта история является крайне интересным общественным явлением. Она вскрыла ряд тенденций и обострила реакции, подтвердив особенности российского публичного пространства. И в этом аспекте фильм оправдывал свое производство.
Отметим вначале бенефициаров и лузеров данного проекта. На позитивный результат могут претендовать: Наталья Поклонская (развитие персонального образа, укрепление своей целевой группы и выход на федеральный уровень), идеологический блок администрации президента (смещение некомфортный дискуссии в отношении 100-летия революции на периферийный уровень), православно-патриотическое крыло общества (консолидация, фиксация вокруг объединительных символов). Наконец, символическим бенефициаром является сама Матильда Кшесинская (в форме сгустка исторической памяти) — благодаря воскрешению из небытия в эстетически привлекательном образе.
Проигравшая сторона: режиссер Алексей Учитель (низкие оценки творческого продукта, слабая общественная линия), либеральная общественность (из-за низких художественных достоинств фильма не удалось представить оппонентов в виде мракобесов), российский кинематограф и министерство культуры (подтверждена версия о глубоком кризисе в кинематографической отрасли). В символическом плане к числу проигравших можно отнести императора Николая Второго — образ его представлен слабо и невыигрышно для исторического прототипа.
Деление на выигравших и проигравших могло бы показаться абсурдным в отношении искусства — но не в России, где фильм сыграл провоцирующую роль. Подтвердилось типичное национальное явление: искусство берет на себя функции консолидации общественных позиций. Фотовыставка, концерт, театральная или кинематографическая премьера, перформанс начинают легко обрастать общественными смыслами, деля аудиторию на «чужих» и «своих», требуя прямого действия — протеста, обращений в прокуратуру и тому подобное. Этот феномен возник в России еще в позапрошлом веке и затем периодически воспроизводился. «Зато делился мир на тех, кто любит и кто не любит, скажем, Пастернака», как писал поэт Александр Кушнер.
Почему происходит такая трансформация искусства в общественные события? Потому что слабо развиты общественные институты, которые могут брать на себя эту функцию. Если, к примеру, у Поклонской нет возможности концептуализировать свою картину мира на политическом уровне (нет признанной структуры консервативного уровня), она делает это ситуативно, следуя политическому инстинкту. Ее сакральной жертвой становится довольно невинная и слабая работа. Однако эта жертва только запускает процесс, который еще непонятно куда выведет.
Характерно различие, которое демонстрировали в полемике различные ее субъекты и которое объясняет фатальные расхождения между ними. Они использовали различные способы описания реальности, принятые в культурной практике, — символический и реалистический. Символический способ — это линия Поклонской. При таком подходе вещи не равны себе, своей эмпирической видимости. Многие детали, которые можно видеть в повседневной жизни персонажа, стерты или вынесены за горизонт восприятия. Сам предмет ценен лишь в той степени, в которой он служит заложенной в него высшей идее. Для такого типа сознания как минимум безразличны, а как максимум отвратительны низовые проявления реальной жизни личности, которой выпало играть роль символа. Любовные истории, разные жизненные шалости, хобби пострелять в ворон (которым отличался последний император), комичная демонстрация спиритических сеансов и многое другое — все это никак не может попасть в поле такого взгляда.
Сама «Матильда» оказалась при этом зажатой между двумя типами мышления, что привело к дезориентации аудиторий. Император в фильме перестал быть символом, но не стал историческим персонажем. Однако нынешнее общественное сознание испытывает тягу к определенности, к точно обозначенным акцентам. Еще одна его характерная особенность — стирание полутонов, желание иметь жесткую систему координат, латентная партийность. «С кем вы, мастера культуры?» Водевильный характер работы, в котором все вращаются в каком-то танцевальном вихре, лишает аудиторию такой фиксации. Наступает явление, которое в психологии называют когнитивным диссонансом (несоответствие ментальных установок наблюдению, конфликт внутренних смыслов).
Если прогнозировать дальнейшие сценарии — уже не в отношении «Матильды», но будущих произведений других авторов, — можно полагать, что будет развиваться две линии. Одна из них — угасание интереса к работам, которые неспособны захватывать широкое пространство общественных смыслов. Публика хочет видеть в кино больше чем кино — выход из ситуации, в которой нет ориентиров и понятной перспективы. При этом исторический ресурс уже практически отработан: не потому что не осталось сюжетов, а потому что возникает усталость от самого концепта — утилизации истории под решение текущих задач. Вторая линия — когда искусство уже всерьез, а не в качестве симуляции, как это случилось с «Матильдой», начнет брать на себя повышенную смысловую нагрузку, компенсируя слабость политического пространства.
И здесь короткое лирическое завершение. Если бы у меня, как автора данной колонки, были призвание и возможности, я бы снял фильм с названием «Революция». Я бы показал, как в человеке вызревают воля к действию, решимость и безоглядность. Как прежние символы теряют свою символичность. Как пространство внезапно расширяется, и в эту широту врываются: людские потоки и вихри, несущиеся тачанки, лязг затворов, перевернутые судьбы, декреты и приговоры. Главная идея —все может быть в одночасье опрокинуто. Мир очень хрупкий, и под ним, как под настом, накоплены совсем другие энергии. Фильм показал бы события столетней давности на уровне энергий, которые не вмещаются в привычную шкалу измерений. Вместо этого нам подсунули балерину.