Война и мир

Теперь-то имя Города знают все. Знают и боятся, как будто сам Город ополчился на мир. Кажется, надо было случиться такому несчастью, какое произошло в конце ноября, чтобы Город наконец-то перестал быть Бомбеем и теперь уже навсегда стал Мумбаи (или просто Мумом, как его тут коротко, по-свойски, зовут). Ведь тогда, в последние дни осени именем Города начинались все сводки новостей, огромными буквами оно было выведено в каждой газете, на каждой страничке в интернете, о нем, как о погоде и цене на водку, говорили по радио и в таксомоторах.

Когда там все случилось, я как раз планировал свое следующее путешествие, собираясь начать его из Мумбаи, проехать потом штаты Махараштра, Мадхья-Прадеш, Агра, оказаться в Дели и после окончания бессмысленных и беспощадных новогодних каникул вернуться домой. Составляя маршрут, я радовался, что снова окажусь в Мумбаи, пройдусь по полумесяцу Марин-драйв, накуплю пахучих фруктов на Кроуфорд-маркет, поболтаю с торговцами фальшивым антиквариатом на Чор-базаре, съезжу куда-нибудь ночью на аляповатой, украшенной фонариками и портретами звезд Болливуда карете.

Планировал вдохнуть смесь гари, городских испарений и морского бриза. Планировал, радовался, когда вдруг кто-то позвонил и огорошил: «В твоем (заметьте: в моем!) Мумбаи творится что-то ужасное. В Taj и Oberoi заложники, на Виктория-терминус погибли люди, у «Леопольда» стреляли». Я зашел на сайт CNN и потом уже двое суток не выключался из потока новостей. На моих глазах клубы черного дыма выбивались из-под купола Taj и ночной Город включил иллюминацию пожаров. Я стал писать письма, и заблокированные сайты гостиницы Oberoi, где я жил в мае в угловом номере с видом на Марин-драйв, возвращали мои вопросы без ответов.

Потом все закончилось. Пожары потушили, осколки смели в кучи и вывезли, погибших предали огню. Друзья мои, целые и невредимые (слава сорока миллионам индийских богов!), нашлись. Город стал выкарабкиваться: в огромных общественных прачечных добби-гатах опять забурлил кипяток, а дабба-валлы, разносчики ланчей и школьных завтраков, понеслись по заученным маршрутам с судками, наполненными домашней стряпней.

Конечно же, мы с друзьями снова поехали в Мумбаи. Как можно было отказать Городу, вернее, как можно было отказаться от Города, бросить его сейчас, когда ему трудно?

И была зима — сонная в Москве и такая жаркая и суетливая в Мумбаи. Следов того ужаса уже видно не было. На улицах. В глазах же и жестах людей по-прежнему сохранялось напряжение. В этих бездонных карих бесхитростных глазах все читалось, даже без перевода с хинди или местного маратхи. Торговцы, таксисты, дабба-валлы, крикетисты, адвокаты в мантиях, студенты, биржевые игроки — все они сильно изменились с мая, с моего первого знакомства с Городом.

Первый раз я был в Мумбаи весной. Тогда, до стрельбы и пожаров, я прилетел из Колькаты, и два присланных в аэропорт шофера, грозно вращая глазами, никак не могли разобраться, кому же из них везти меня в Oberoi. Я ткнул наугад, и вскоре мы тряслись по забитым народом и разномастным транспортом улицам. Проехали мумбайский пригород, миновали стыдливо прикрытые рекламой болливудских шедевров трущобы, въехали в даунтаун, оттуда — на Марин-драйв и уже с набережной, идеальной дугой соединяющей Нариман-Пойнт с пляжем Чоупатти, вывернули к мраморному кубу Oberoi.

Степенный портье в чалме с плюмажем открыл дверцу моего преста-релого лимузина, а красотка в фор-менном сари мазнула по лбу красной краской. Спустя полчаса мы с профес-
соршей-гидом уже неспешно (единственное средство от жары — степенность) прогуливались по викторианскому Бомбею. Этот город, вернее, эту часть Города, зажатую меж двумя заливами и двумя набережными, называть Мумбаи было бы неверно. Даже сейчас. Эта часть Города похожа на другую столицу мира, на Лондон, по образу и подобию которого она создавалась. Теперь, впрочем, уже Лондон дрейфует в бомбейскую сторону: глобальное потепление, массовая иммиграция, неуспехи коммунальных служб скоро, лет через пятнадцать, сделают имперскую столицу похожей на Бомбей.

Уверен, так и будет. Все тут, в викторианской части Города построено по-лондонски: вокзал Виктория-терминус слизан со станции Святого Панкрата, часовая башня Университета — с Биг-Бена (и даже играет God Save The Queen). Про Почтамт, Библиотеку и банковские здания и говорить нечего — они словно перенесены из Лондона, только ошкурены и состарены неблагородной плесенью. Так что дождемся, когда в британской столице станет совсем тепло, а дворцы покроются патиной, и дело будет сделано.

С одной улицы мы переходили на другую, вместо англиканских церквей на пути вдруг попадались то католические соборы, а то и вовсе синагоги. По проезжей части, традиционно не соблюдая никаких правил, неслись автомобили. Так мы дошли до Кроуфорд-маркет, рынка, благоухающего манго. Профессорша указала на стены, вернее, на рельефные фризы, изображающие индийских крестьян. Оказалось, что земледельцев некогда изваял отец писателя Киплинга Локвуд Киплинг. И базарные фонтаны — тоже его рук дело.

Собственно, и сам Редьярд Киплинг — автор «Маугли» и слов песни про цыганскую кочевую звезду и закат, где дрожат паруса, — тоже произведение Киплинга-отца, служившего в Бомбее учителем архитектуры. Редьярд родился в Бомбее, воспитывался айей, нянькой-индианкой, гулял по этим же улицам; вот только книжки брал не из нынешней городской Библиотеки (в ее здании был Таун-холл), а, наверное, из университетской. И Врата Индии с монументальным отелем-погорельцем Taj появились тут много позже того, как будущий певец колониализма уехал в метрополию. А Кроуфордовский рынок, думаю, со времен строительства фонтанов Киплинга изменился не сильно. Ассортимент (зелень, овощи, бамия, манго) тот же, сутолока и шум точно такие же. Чему тут было меняться?

Тут вообще мало что меняется. Хозяйки все так же, как и раньше, сдают белье и цветастые сари в огромные общественные прачечные добби-гаты, в которых простыни замачивают на ночь в деревянных бочках, потом кипятят в чанах, полощут в семи водах в мраморных ваннах, бьют о камни, выкручивают и развешивают рядами, как флаги. Те же хозяйки каждый день, в одно и то же время отдают судки с завтраками и обедами для детей-школьников и офисных мужей дабба-валлам, потомственным доставщикам домашней еды. Дабба-валлы собирают судки по домам в своей округе, сдают их на поезда (там работают другие бригады), с поездов судки поступают сортировщикам на станциях, те отдают их офисным и школьным доставщикам, которые довозят ланчи до конечных потребителей.

Представьте, судки при этом никак не подписываются, и только память на какие-то особые приметы и слаженность всех звеньев в цепочке дабба-валл позволяют школьникам и мужьям получать лепешки и кари именно от своих матерей и жен. Логистику дабба-валл, говорят, изучают даже консультанты из McKinsey, но никто и никогда не мог объяснить, каким же все-таки образом домашняя стряпня, переходя из рук в руки, попадает к адресатам.

Впрочем, чего же тут необъяснимого? Просто индусы — прекрасные работники, вот и все. Недаром чуть ли не все англоязычные колл-центры мира расположены в Индии. Набираете вы, к примеру, номер американской службы доставки пиццы, а трубку снимает у себя в Мумбаи кареглазый паренек, только что пообедавший домашними лепешками, точно и вовремя доставленными на его рабочее место дабба-валлой. Согласитесь, что организовать доставку пиццы где-нибудь в Орегоне, после того как тебе самому только что привезли передававшийся из рук в руки судок, сущий пустяк, дело техники.

А еще индусы — удивительные мастера. Подделок, к примеру. Сходите в том же Мумбаи на Чор-базар (иными словами, воровской рынок) и убедитесь сами. Огромные склады рыночных торговцев забиты потрясающим антиквариатом, изготавливаемым по большей части где-нибудь на соседнем дворе. Сработанным при этом с огромным тщанием, со вниманием к деталям, со вкусом. И торгуемым с изяществом и за небольшие деньги.

Хотя, кто его знает, может, он и настоящий, весь этот мумбайский антиквариат. Викторианские дома ведь никто не считает подделками, хоть они и копируют лондонские оригиналы без стыда и даже, наоборот, с гордостью.

Профессорша водила меня двое суток по рынкам, музеям, соборам Мумбаи, показывала прачечные добби-гаты, мы встречали с ней поезда на Виктория-терминус и провожали паромы у Врат Индии, обедали за пару долларов в каких-то местных забегаловках и ужинали вполне по московским ценам в ресторанах Oberoi. С каждым проведенным в Городе часом я понимал, что мог бы здесь жить. Есть такая категория городов, куда не тянет никого, кроме меня, и где, видимо, именно из-за этого я мог бы остаться. Раньше список состоял из Монтевидео, Александрии, Каира и еще нескольких невыносимых никем другим мест на свете. И сейчас свое место в списке занял Мумбаи. Понимаете, почему я часами не отходил от компьютера, неотрывно наблюдая за мумбайскими событиями конца ноября? И почему я воспользовался первой же возможностью, чтобы поехать сюда и потащить в этот прекрасный и ужасный Город друзей? Там ведь теперь мой дом.

РУБРИКА: Путешествие

 

ЗАГОЛОВОК: Война и мир

 

ВВОДКА: Город-реплика. Город-аллюзия. Город-трагедия. Все это Мумбаи

АВТОР: Геннадий Иозефавичус

 

Теперь-то имя Города знают все. Знают и боятся, как будто сам Город ополчился на мир. Кажется, надо было случиться такому несчастью, какое произошло в конце ноября, чтобы Город наконец-то перестал быть Бомбеем и теперь уже навсегда стал Мумбаи (или просто Мумом, как его тут коротко, по-свойски, зовут). Ведь тогда, в последние дни осени именем Города начинались все сводки новостей, огромными буквами оно было выведено в каждой газете, на каждой страничке в интернете, о нем, как о погоде и цене на водку, говорили по радио и в таксомоторах.

Когда там все случилось, я как раз планировал свое следующее путешествие, собираясь начать его из Мумбаи, проехать потом штаты Махараштра, Мадхья-Прадеш, Агра, оказаться в Дели и после окончания бессмысленных и беспощадных новогодних каникул вернуться домой. Составляя маршрут, я радовался, что снова окажусь в Мумбаи, пройдусь по полумесяцу Марин-драйв, накуплю пахучих фруктов на Кроуфорд-маркет, поболтаю с торговцами фальшивым антиквариатом на Чор-базаре, съезжу куда-нибудь ночью на аляповатой, украшенной фонариками и портретами звезд Болливуда карете.

Планировал вдохнуть смесь гари, городских испарений и морского бриза. Планировал, радовался, когда вдруг кто-то позвонил и огорошил: «В твоем (заметьте: в моем!) Мумбаи творится что-то ужасное. В Taj и Oberoi заложники, на Виктория-терминус погибли люди, у «Леопольда» стреляли». Я зашел на сайт CNN и потом уже двое суток не выключался из потока новостей. На моих глазах клубы черного дыма выбивались из-под купола Taj и ночной Город включил иллюминацию пожаров. Я стал писать письма, и заблокированные сайты гостиницы Oberoi, где я жил в мае в угловом номере с видом на Марин-драйв, возвращали мои вопросы без ответов.

Потом все закончилось. Пожары потушили, осколки смели в кучи и вывезли, погибших предали огню. Друзья мои, целые и невредимые (слава сорока миллионам индийских богов!), нашлись. Город стал выкарабкиваться: в огромных общественных прачечных добби-гатах опять забурлил кипяток, а дабба-валлы, разносчики ланчей и школьных завтраков, понеслись по заученным маршрутам с судками, наполненными домашней стряпней.

Конечно же, мы с друзьями снова поехали в Мумбаи. Как можно было отказать Городу, вернее, как можно было отказаться от Города, бросить его сейчас, когда ему трудно?

И была зима — сонная в Москве и такая жаркая и суетливая в Мумбаи. Следов того ужаса уже видно не было. На улицах. В глазах же и жестах людей по-прежнему сохранялось напряжение. В этих бездонных карих бесхитростных глазах все читалось, даже без перевода с хинди или местного маратхи. Торговцы, таксисты, дабба-валлы, крикетисты, адвокаты в мантиях, студенты, биржевые игроки — все они сильно изменились с мая, с моего первого знакомства с Городом.

Первый раз я был в Мумбаи весной. Тогда, до стрельбы и пожаров, я прилетел из Колькаты, и два присланных в аэропорт шофера, грозно вращая глазами, никак не могли разобраться, кому же из них везти меня в Oberoi. Я ткнул наугад, и вскоре мы тряслись по забитым народом и разномастным транспортом улицам. Проехали мумбайский пригород, миновали стыдливо прикрытые рекламой болливудских шедевров трущобы, въехали в даунтаун, оттуда — на Марин-драйв и уже с набережной, идеальной дугой соединяющей Нариман-Пойнт с пляжем Чоупатти, вывернули к мраморному кубу Oberoi.

Степенный портье в чалме с плюмажем открыл дверцу моего преста-релого лимузина, а красотка в фор-менном сари мазнула по лбу красной краской. Спустя полчаса мы с профес- соршей-гидом уже неспешно (единственное средство от жары — степенность) прогуливались по викторианскому Бомбею. Этот город, вернее, эту часть Города, зажатую меж двумя заливами и двумя набережными, называть Мумбаи было бы неверно. Даже сейчас. Эта часть Города похожа на другую столицу мира, на Лондон, по образу и подобию которого она создавалась. Теперь, впрочем, уже Лондон дрейфует в бомбейскую сторону: глобальное потепление, массовая иммиграция, неуспехи коммунальных служб скоро, лет через пятнадцать, сделают имперскую столицу похожей на Бомбей.

Уверен, так и будет. Все тут, в викторианской части Города построено по-лондонски: вокзал Виктория-терминус слизан со станции Святого Панкрата, часовая башня Университета — с Биг-Бена (и даже играет God Save The Queen). Про Почтамт, Библиотеку и банковские здания и говорить нечего — они словно перенесены из Лондона, только ошкурены и состарены неблагородной плесенью. Так что дождемся, когда в британской столице станет совсем тепло, а дворцы покроются патиной, и дело будет сделано.

С одной улицы мы переходили на другую, вместо англиканских церквей на пути вдруг попадались то католические соборы, а то и вовсе синагоги. По проезжей части, традиционно не соблюдая никаких правил, неслись автомобили. Так мы дошли до Кроуфорд-маркет, рынка, благоухающего манго. Профессорша указала на стены, вернее, на рельефные фризы, изображающие индийских крестьян. Оказалось, что земледельцев некогда изваял отец писателя Киплинга Локвуд Киплинг. И базарные фонтаны — тоже его рук дело.

Собственно, и сам Редьярд Киплинг — автор «Маугли» и слов песни про цыганскую кочевую звезду и закат, где дрожат паруса, — тоже произведение Киплинга-отца, служившего в Бомбее учителем архитектуры. Редьярд родился в Бомбее, воспитывался айей, нянькой-индианкой, гулял по этим же улицам; вот только книжки брал не из нынешней городской Библиотеки (в ее здании был Таун-холл), а, наверное, из университетской. И Врата Индии с монументальным отелем-погорельцем Taj появились тут много позже того, как будущий певец колониализма уехал в метрополию. А Кроуфордовский рынок, думаю, со времен строительства фонтанов Киплинга изменился не сильно. Ассортимент (зелень, овощи, бамия, манго) тот же, сутолока и шум точно такие же. Чему тут было меняться?

Тут вообще мало что меняется. Хозяйки все так же, как и раньше, сдают белье и цветастые сари в огромные общественные прачечные добби-гаты, в которых простыни замачивают на ночь в деревянных бочках, потом кипятят в чанах, полощут в семи водах в мраморных ваннах, бьют о камни, выкручивают и развешивают рядами, как флаги. Те же хозяйки каждый день, в одно и то же время отдают судки с завтраками и обедами для детей-школьников и офисных мужей дабба-валлам, потомственным доставщикам домашней еды. Дабба-валлы собирают судки по домам в своей округе, сдают их на поезда (там работают другие бригады), с поездов судки поступают сортировщикам на станциях, те отдают их офисным и школьным доставщикам, которые довозят ланчи до конечных потребителей.

Представьте, судки при этом никак не подписываются, и только память на какие-то особые приметы и слаженность всех звеньев в цепочке дабба-валл позволяют школьникам и мужьям получать лепешки и кари именно от своих матерей и жен. Логистику дабба-валл, говорят, изучают даже консультанты из McKinsey, но никто и никогда не мог объяснить, каким же все-таки образом домашняя стряпня, переходя из рук в руки, попадает к адресатам.

Впрочем, чего же тут необъяснимого? Просто индусы — прекрасные работники, вот и все. Недаром чуть ли не все англоязычные колл-центры мира расположены в Индии. Набираете вы, к примеру, номер американской службы доставки пиццы, а трубку снимает у себя в Мумбаи кареглазый паренек, только что пообедавший домашними лепешками, точно и вовремя доставленными на его рабочее место дабба-валлой. Согласитесь, что организовать доставку пиццы где-нибудь в Орегоне, после того как тебе самому только что привезли передававшийся из рук в руки судок, сущий пустяк, дело техники.

А еще индусы — удивительные мастера. Подделок, к примеру. Сходите в том же Мумбаи на Чор-базар (иными словами, воровской рынок) и убедитесь сами. Огромные склады рыночных торговцев забиты потрясающим антиквариатом, изготавливаемым по большей части где-нибудь на соседнем дворе. Сработанным при этом с огромным тщанием, со вниманием к деталям, со вкусом. И торгуемым с изяществом и за небольшие деньги.

Хотя, кто его знает, может, он и настоящий, весь этот мумбайский антиквариат. Викторианские дома ведь никто не считает подделками, хоть они и копируют лондонские оригиналы без стыда и даже, наоборот, с гордостью.

Профессорша водила меня двое суток по рынкам, музеям, соборам Мумбаи, показывала прачечные добби-гаты, мы встречали с ней поезда на Виктория-терминус и провожали паромы у Врат Индии, обедали за пару долларов в каких-то местных забегаловках и ужинали вполне по московским ценам в ресторанах Oberoi. С каждым проведенным в Городе часом я понимал, что мог бы здесь жить. Есть такая категория городов, куда не тянет никого, кроме меня, и где, видимо, именно из-за этого я мог бы остаться. Раньше список состоял из Монтевидео, Александрии, Каира и еще нескольких невыносимых никем другим мест на свете. И сейчас свое место в списке занял Мумбаи. Понимаете, почему я часами не отходил от компьютера, неотрывно наблюдая за мумбайскими событиями конца ноября? И почему я воспользовался первой же возможностью, чтобы поехать сюда и потащить в этот прекрасный и ужасный Город друзей? Там ведь теперь мой дом.