Из всех ви-дов искусств церемонии открытия Олимпийских игр долго были скучнейшим, уныло следуя традиции военных парадов. Дело сдвинулось с мертвой точки в Барселоне-92, когда каталонцы отдали почти всю постановочную часть в живые руки театральной группы La Fura dels Baus. Барселона тогда провозгласила себя мировой столицей эксцентризма. Пекин-2008 довел это устремление до предела. Китайское открытие стало лучшим фильмом для семейного просмотра — великолепным блокбастером с летающими шаолиньскими монахами стоимостью $100 млн.
Пекин поставил перед постановщиками церемонии открытия Игр в Лондоне трудную задачу. Пожалуй, только американцы могли бы ввязаться в состязание с Китаем в масштабе. В отказе от этого состязания британцы показали национальную добродетель — разумность, а также то, что они, британцы, совсем не американцы.
Англичане переосмыслили предназначение подобного мероприятия, которое казалось единственным: открытие Игр — это трехчасовой парад национального самодовольства. И вместе с этим они изменили и технологический закон этого парада: монтаж аттракционов. Именно так русский гений ХХ века Сергей Эйзенштейн определил суть кино. Формула Эйзенштейна ни разу не устарела. Но возможны и другие.
Оказывается, по случаю открытия Олимпиады возможен критический, а значит, и иронический, поскольку это англичане, взгляд на собственную историю. Оказывается, в подобном зрелище может быть элемент драмы. Драма невозможна без сил Добра и сил Зла. Англичане представили это Зло не в виде испанской Армады или гитлеровского люфтваффе. Они нашли Зло, тревогу и драму в собственной истории.
После таких новаций положение постановщиков шоу Сочи-2014 видится мне в высшей степени затруднительным. Состязаться с Китаем в размахе — это как снимать на «Мосфильме» блокбастер с мировыми претензиями. Пробовали — знаем, чем это заканчивается. Кроме того, зимние Игры — это уютная, камерная версия летних Игр. У России мало достижений в камерном жанре. А главное, почти нет практики. Но все же и достижения есть, и постановщик больших зрелищ имеется.
Сто с лишним лет назад сотрудничество штатного балетмейстера русского императорского двора Мариуса Петипа и Петра Чайковского дало выдающийся результат. Эти двое обнаружили в балете — странном, старомодном, необязательном и в конечном счете обреченном на гибель искусстве — потенциал шоу для миллионов. Их два балета — «Лебединое озеро» и «Щелкунчик» — не буду говорить самые важные, но самые дорогие подарки, которые Россия сделала миру в области зрелищ.
Я ничего не могу сказать о том, во что может превратиться «Лебединое озеро» зимой-2014. «Щелкунчик» — это самый надежный, до сих пор самый конвертируемый русский капитал. Но это не значит, что его можно бездумно, бездушно эксплуатировать. Это не должен быть декоративный, до обидного плоский «Щелкунчик» хореографа Григоровича, к которому москвичи и гости столицы механически приговаривают себя в новогодние праздники.
Собственно, история заколдованного принца — это и есть главный русский миф. Он не так идилличен, этот Щелкунчик. Помимо известного уродства в нем есть место злобе, мстительности, жестокости.
Только один человек в мире может справиться с этим «Щелкунчиком». Это единственный известный в свете русский постановщик зрелищ — Дмитрий Черняков. Но если не он, то больше никто не сможет рассказать миру, а главное, нам самим, кто мы и зачем мы этому миру.
Эту штуку нужно делать для себя, как это делали англичане, и тогда получится что-то универсально важное, а не трехчасовая мука пускания пыли в глаза. А главное — все на следующий день забудут.