«Киберпанк, high tech and low life» — так в середине 1980-х критик Гарднер Дозуа в рецензии на роман Уильяма Гибсона «Нейромант» охарактеризовал набиравший популярность субжанр научной фантастики. Действие этих книг происходило в странном мире технологической антиутопии. Постиндустриальное общество, глобализованный мир, где в городах, растянувшихся на десятки километров, говорят на пиджине из английского, японского и местных наречий, а технологии проникли в повседневную жизнь до такой степени, что реальность неотделима от сети и нет, в общем, ни того, ни другого, а только одно киберпространство.
В том мире орбитальные станции и самостоятельный искусственный интеллект сосуществовали с корпорациями, ставшими выше государств, и усугубившейся социальной несправедливостью. Живущие в трущобах персонажи, уплетая еду в китайской забегаловке, на больших плазменных экранах смотрели новости о терактах где-то в Африке. В моде, впрочем, было иметь на голубой радужной оболочке надпись «Zeiss Icon».
В своем классически-безысходном виде киберпанк быстро умер: после окончания холодной войны тревога перед ближайшим будущим сменилась ликованием от фукуямовского конца истории, а компьютер стал привычен и понятен. Несмотря на это, все 1990-е и большую часть 2000-х компьютеры и интернет оставались больше вещами в себе, оторванными от обычной жизни. Киберпанковский страх перед реальностью сменился страхом перед технологиями: что, если виртуальное общение с людьми на другом конце Земли и отыгрыш новых социальных ролей в интернете будет интереснее живого контакта и люди станут отрываться от сети лишь для исполнения физических нужд?
Этот надуманный страх частично опроверг бум социальных сетей, начавшийся в середине 2000-х: люди предпочли общаться со знакомыми и быть самими собой. Потом оказалось, что привязанность к мониторам в опенспейсах и квартирах в спальных районах — вопрос не экзистенциальный, а технологический. Быстрый мобильный интернет и wi-fi-покрытие вместо оптоволокна; смартфоны, планшеты и сверхтонкие ноутбуки вместо громоздких системных блоков. И вот киберпанковский критерий Дозуа вспомнили вновь: технологии развиваются не так быстро, как хотелось бы, но куда быстрее осознания запущенных ими социальных изменений.
Кибернетические глаза от Zeiss можно найти пока только в фантастических книжках, очки Project Glass от Google, кажется, существуют лишь в виде прототипа, но уже пару лет, сами того не осознавая, жители крупных городов живут в мире дополненной реальности: узнают из своих планшетов и смартфонов о погоде и пробках, получают свежие новости через Twitter, ищут своих знакомых и новые места через Foursquare и скоро смогут с помощью QR-кодов покупать молоко в виртуальных магазинах на стенах метро. Добавить к этому цифры рыночной капитализации Apple и сам фон современных урбанистических пространств, не оправдавших модернистских фантазий о стерильном мире из стекла и железобетона, и выйдет, что отцы-основатели киберпанка, придумавшие киберпространство, сидя за пишущими машинками, были не так далеки от истины.
Но дело, конечно, не в угадывании антуража и внешних деталей. Дополненная реальность важна сменой психологии поведения человека: пользователь больше не «онлайн» и не «офлайн», он не отыгрывает роль (даже если это роль самого себя, сидящего перед монитором), он живет и является собой, и эта незначительная деталь меняет саму суть социальной коммуникации в сети. «Приближенность к обыденной жизни и замкнутость» — примерно так описывали грядущий web 3.0 аналитики в середине 2000-х, и теперь эти слова ошибочно воспринимаются как панацея. Но кроме оцененного в $250 млн Path бывает и наделавший шума весной 2011-го Color: маленькая социальная сеть, в которой можно было обмениваться фотографиями с людьми в радиусе 50 м от тебя, набрала миллион пользователей, получила невероятные $41 млн инвестиций и быстро сдулась.
Камерность новых социальных сетей — не бесспорный рецепт успеха, не реакция на киберпреступность или назойливый информационный шум, но возможное следствие изменения роли сети. Дополненная реальность переносит основное внимание с обмена контентом на самого человека: важна не заметка, а то, кто сделал новый чекин, прослушал новую песню и сфотографировался и кто это все увидел. Такое случалось и раньше, но никто еще так явно не брал за аксиому, что желание людей общаться переоценено. Новая социальная коммуникация — это торжество комфортной отчужденности, когда люди как таковые не общаются, но постоянно рассказывают о себе и участвуют в ежедневной психотерапии: знакомые живут интересно и разнообразно, но не то чтобы лучше, чем ты. С этой точки зрения покупка Instagram за $1 млрд и успех Pinterest не кажутся неожиданными.
Новому содержанию требуется новая упаковка. Facebook появился как способ обмена фотографиями с друзьями, но постепенно переродился в агрегатор всего на свете (впрочем, кнопка Like — способ не столько рассказать о новости, сколько о себе). Новые социальные сети тоже построены вокруг визуального обмена, но куда важнее то, что они перестают быть сайтами и почти не нуждаются в остальном интернете. Они становятся приложениями смартфона, планшета или грядущих очков от Google, и пользователь от этого лишь выигрывает.
Приложению не обязательно уметь все на свете; наоборот, функции должны быть логично структурированы и разделены. И если, например, Foursquare и Instagram не рассчитаны для бытовой переписки, то это не значит, что придется использовать чат неповоротливого Facebook, — скорее всего, эту нишу займут WhatsApp и встроенный в iOS (и совсем скоро в OS X) iMessage, в которых интимности не меньше, чем в Path и Pair, а атрибуты социальной сети незаметны.
Парадоксальным образом в мире дополненной реальности, в котором люди не привязаны к мониторам, а перемещаются по городу, общаются вживую и с помощью приложений обмениваются чем угодно, кроме длинных текстов, web 1.0 не удобен и скорее не нужен — а с ним не нужен и отдельный браузер, и поисковик Google, и Facebook в их нынешнем виде. В таком мире интернет не един, а состоит из множества слабо связанных кластеров; в таком мире не нужен миллион результатов в поисковой выдаче, а нужен один полный ответ; в таком мире не нужно знать всех новостей, только важные и полезные тебе — да и вообще лучше, чтобы «та» реальность помогала в этой, но была как можно незаметнее. В таком мире нужен потомок Siri, который сам совершает все муторные действия, оставляя человеку лишь возможность выбора.
И, кажется, скоро все так и будет; список умных гаджетов дополнят очки и линзы, появятся кибернетические имплантаты, а люди останутся прежними. И пока почти что киберпанковский герой с голубой радужкой ест суп в китайской забегаловке, встроенный таймлайн-софт автоматически сделает идеальную фотографию тарелки и отправит ее друзьям. High tech and low life.