Союзные скрепы: что ждет российский бизнес на территории бывшего СССР

«Все мои грузинские компании неплохо зарабатывают. Но вести дела становится сложнее», — говорит уроженец Грузии и гражданин Швеции Давид Якобашвили. В Грузии ему принадлежат нефтеналивной терминал в Поти и сеть из 140 заправок.

После того как в 2011 году он получил $610 млн от продажи 10,5% акций «Вимм-Билль-Данна» компании PepsiCo, Якобашвили вкладывался в недвижимость в Лондоне и Монако, покупал акции российских компаний (ему принадлежит, например, около 2% АФК «Система»). Инвестировать в грузинские активы он начал весной 2011 года, купив миноритарную долю в компании Petrocas Energy Group: «Мне предложили 20% годовых на мои вложения, и я решил, что это хорошее предложение — деньги должны приносить доход, иначе они быстро пропадут. В компании выполняли свои обещания, и мне это нравилось».

На родине

Нефтетрейдер Petrocas Energy Group принадлежал Давиду Кезерашвили, занимавшему пост министра обороны Грузии в 2006–2008 годах и считавшемуся союзником президента Михаила Саакашвили. За несколько месяцев до поражения партии Саакашвили на парламентских выборах в октябре 2012 года Кезерашвили предпочел продать все свои активы Якобашвили. Помимо 70% Petrocas Energy Group это рекламное агентство Outdoor.ge, завод по производству сахара и др. Отдельная покупка бизнесмена — казино «Аджара». По словам бизнесмена, общие инвестиции составили около $470 млн.

«Сейчас я зарабатываю порядка 20% на вложенные деньги, — признается Якобашвили. — За последний отчетный период Petrocas Group только одних налогов выплатила $60 млн. Хотя, по моему мнению, при наших ресурсах и компания, и казна могли бы получать вдвое больше».

Что мешает? Несмотря на реформы и имидж одной из самых свободных экономик, в Грузии, считает Давид Якобашвили, нет четко прописанных и одинаковых для всех правил игры. «К сожалению, ощущается слишком большое стороннее вмешательство в бизнес-процессы.

Не так много бизнесов, которые приносят хорошие деньги, поэтому каждая подобная компания привлекает много внимания.

Например, у нас есть сложившиеся взаимоотношения с контрагентами в Армении и Азербайджане. Поэтому, когда к нашим партнерам приходят некие люди, хвастаются административным ресурсом и предлагают отказаться от работы с Petrocas в их пользу, вести дела сложно. При этом никакого реального бизнеса у таких людей обычно нет: они не имеют ни возможностей хранения и перевалки, ни аккредитивов, ни опыта работы. Получается, что они просто вставляют палки в колеса, мешая заниматься делом и нам, и нашим партнерам, у которых голова идет кругом от бесконечного потока посланников».

В игорный бизнес чиновники не вмешиваются, но налоговое регулирование, по словам Якобашвили, сверхжесткое. Ему есть с чем сравнивать: в начале 1990-х он с Гаврилом Юшваевым (№63 в списке Forbes) открыл одно из главных злачных мест в Москве — казино «Метелица» на Новом Арбате. Грузинским казино налог за весь календарный год нужно оплатить в марте, а спрогнозировать будущий доход сложно. Так, по словам бизнесмена, в 2013 году казино «Аджара» заплатило в казну порядка $8 млн налогов, а заработало лишь около трех. Его посещают около 1500 человек в день, и оно считается самым большим в Тбилиси. Однако «покупательская способность населения», как говорит Якобашвили, «очень низкая»: в лучшем случае люди приходят с $100. «Это долгие инвестиции, но я изначально понимал, на что шел, и не жалуюсь. Трудности есть в любом деле и любой стране. Жалко, что из-за отсутствия здравого смысла и правил игры несет существенные потери не только бизнес, но и бюджет Грузии», — говорит бизнесмен.

Есть нюансы

С соседними странами (Petrocas занимается нефтетрейдингом еще и в Армении, Азербайджане, Туркменистане и Казахстане), по признанию Давида Якобашвили, работается куда легче. «С партнерами в этих странах наладили отношения еще при предыдущем владельце, мы же стараемся их развивать. У каждой из этих стран есть свои особенности, и мы их всегда учитываем. В Азербайджане и Армении, например, сферы влияния давно поделены между ответственными семьями, и количество бизнесов, в которые можно войти иностранному инвестору, ограничено. Зато там есть правила игры, которых все придерживаются, даже если они неписаные, поэтому при взаимной выгоде там можно работать».

С Туркменистаном, по словам Якобашвили, легко работать на внешнем рынке, «очень надежный поставщик». Правда, есть нюансы. «Petrocas участвует в тендерах госкомпании по продаже нефти, и мы умеем эти тендеры выигрывать, так как понимаем, каких гарантий от нас хотят. На первый взгляд список прост: опыт работы, возможность перевалки на большие расстояния и банковские ресурсы. Однако найти компании, которые отвечают всем этим требованиям, сложно.

Вы должны показать, что за вами стоят большие деньги, потому что на этом рынке все нужно авансировать и без крупных сумм работать невозможно.

С миллионом долларов сюда прийти не получится — требуется как минимум $500 млн. Даже если вы очень хороший парень с рынка, но не обладаете необходимыми ресурсами и опытом, разговаривать с вами никто не будет», — уверен Якобашвили.

Одной из лучших стран для инвестиций на постсоветском пространстве Якобашвили называет Казахстан: «Закон там вполне работает, правила юридически четко прописаны, а суммарная налоговая нагрузка на бизнес существенно ниже российской. Власти открыты к инвесторам, в общем, перспективы есть, деньги можно вкладывать».

Нет хода

Есть на постсоветском пространстве страны, в которые он точно не собирается входить, — Узбекистан и вся Прибалтика. В отношении первого еще не забыт негативный опыт времен «Вимм-Билль-Данна». Приобретя в 2004 году 77% акций Ташкентского молочного комбината, ВБД планировала инвестировать в предприятие более $7 млн. Результат: осенью 2009 года налоговая предъявила комбинату претензии, затем СЭС обнаружила в его продукции кишечную палочку, а спустя год суд постановил передать активы ВБД в Узбекистане государству. «Сначала нас, инвесторов, принимали на всех уровнях вплоть до премьер-министра. Молочную продукцию поставляли в президентскую администрацию, откуда нам даже звонили с похвалами. Что, однако, не помешало властям спустя пару лет отнять наш бизнес, обвинив нас в выпуске некачественной продукции. Обиднее всего, что этим производством даже не распорядились как следует — сейчас завод молочную продукцию уже не выпускает, — Якобашвили лишь пожимает плечами. — В Грузии подобную историю представить сложно — она все-таки стремится к Европе».

В Прибалтике противоположная ситуация. «В Литве, Латвии и Эстонии прекрасный инвестиционный климат, спокойный и упорядоченный. Они делают правильные шаги для привлечения инвесторов, дают им вид на жительство, упрощают взаимоотношения бизнеса и банков, — Давид Якобашвили берет паузу. — Только бизнеса как такового там нет: свободных денег у населения немного, емкость рынка небольшая, так что лично у меня здесь заработать не получится».

Рецепт улучшения инвестиционного климата от Якобашвили универсален для всех постсоветских стран: «Меньше политической борьбы, больше времени на созидание. Бизнес не должен зависеть от административного ресурса и колебаться как флюгер на ветру, правила игры должны быть едиными для всех», — говорит частный инвестор.

Возвращение

Семен Ганич, гендиректор семейной компании Dry Food из Чебоксар, собирается открыть филиал в Казахстане. Он производит сушеные овощи и фрукты для пищевой промышленности. Сырье в соседней стране явно дешевле, к тому же 20 лет назад именно в Казахстане стартовал семейный бизнес по сушке овощей.

«Сырье в 1993 году было почти бесплатным, электричество тоже. Со сбытом проблем не возникало: крупный клиент в Санкт-Петербурге скупал у нас все для перепродажи пищевым производствам», — вспоминает Семен. Но через пять лет семья вынуждена была переехать в Чебоксары. О причинах Ганич рассказывает неохотно: «Политические проблемы, отток русскоязычного населения, местные власти посчитали, что наш бизнес прибыльный, пришлось оставить».

На новом месте Ганичи занялись дистрибуцией сушеных овощей и фруктов из Узбекистана, Белоруссии и Казахстана (на чужие продукты до сих пор приходится 70% оборота). Правда, теперь Dry Food остерегается работать с Узбекистаном напрямую и лишь иногда покупает узбекскую продукцию у посредников со складов в России. «Фруктов и ягод там выращивается много, но фермерским хозяйствам и небольшим компаниям запрещен экспорт. Есть минимальные отгрузочные цены, после таможенных сборов и пошлин конкурировать с китайской и индийской продукцией узбекская уже не может», — говорит Ганич. По его словам, местные предприниматели легко могут без предупреждения сорвать поставку.

«Заказали как-то сушеную свеклу, оплатили, долго ждали. Связались с поставщиками, а они говорят: «Мы нашли клиента, предложившего большую цену». И возвращают деньги. А у нас уже контракт на перепродажу этого товара, мы сами подставляемся».

С белорусами срывов не бывает. Dry Food работает с частно-государственными компаниями, где, по словам Семена, риски обмана минимальны: «Партия контролирует, чтобы все было честно и вовремя». Минусы, конечно, тоже есть: политика ценообразования неясна, цена товаров из одинакового сырья может быть ниже рыночной на 30%, а может — на 200% выше. И все же по удобству работы, говорит Ганич, белорусские компании близки к российским — «есть доля коммунизма в головах, но ничего страшного».

Со временем Ганичи обзавелись собственным предприятием в Чебоксарах. С 2012 года сушеные овощи и фрукты от Dry Food продаются в рознице под брендом «Здоровая еда» (Ганич достает из портфеля пакетик сублимированной клубники, похожей на еду для космонавтов, — вес всего 20 г, хотя ягод десятка два). Доля собственной продукции постепенно растет, поэтому Ганичи решили вернуться в Казахстан: Dry Food хочет наладить там производство наиболее востребованных клиентами лука, томатов и паприки в партнерстве с фермерами, заинтересованными в переработке своего урожая.

Не страшно ли возвращаться в Казахстан после потери первого бизнеса? «В правительстве и на местном уровне давно сменились люди — больше молодежи, с ними стало намного проще договариваться, вопросы решаются быстро и в пользу бизнеса, — говорит Семен. — Легко получить землю под конкретный проект, правительство создает технопарки, где все коммуникации подведены за государственный счет». Многое делает, по его словам, и торгпредство Казахстана в Москве: организует встречи предпринимателей двух стран друг с другом и с чиновниками.

Первый сушильный завод на юге Казахстана должен появиться до конца 2014 года. Затраты Ганич оценивает в $2 млн, часть денег собирается взять в кредит на месте. «Российский банк вряд ли даст денег под проект в Казахстане. А здесь люди понимают, что строить будут на их земле, они смогут в любой момент приехать и посмотреть», — говорит предприниматель. Кроме того, государство субсидирует процентные ставки по кредитам компаниям, инвестирующим в сельскохозяйственное производство.

Если проблем не возникнет, в ближайшие три года Ганич планирует открыть в Казахстане еще два завода.

Рекламные возможности

«Мы очень верили, что российский бизнес будет активно развиваться на постсоветском пространстве и мы поможем компаниям выходить на новые рынки. Там был схожий менталитет, всюду еще разговаривали по-русски. Формально это была заграница, но своя», — вспоминает бывший дипломат Александр Оганджанян, основатель коммуникационной группы Twiga. К 2008 году компания открыла представительства в Казахстане, Армении, Белоруссии, Грузии и Украине. Доля «заграницы» в обороте группы (более $100 млн в 2013 году) составляет 10%. Но оправдали ли ожидания рынки бывшего СССР?

В 1998 году основатели Twiga — в бизнесе участвует и Карина, жена Александра, — тщательно взвешивали, с какой страны начинать экспансию. Остановились на Казахстане, где оборот рекламной отрасли не превышал $30 млн, но и цена за вход была меньше, чем на Украине.

«Средний медийный бюджет российского клиента даже сейчас равен обороту всего казахстанского рынка, — улыбается Александр. — Зато мы могли своими знаниями помочь формированию отрасли».

Филиал в Казахстане открылся 1 августа 1998 года, а через две недели в России наступил «черный понедельник».

В создание офиса в Алма-Ате Twiga вложила больше $100 000. В России рекламный рынок встал, и Оганджанян стал уделять филиалу больше внимания: отправлял туда лучших сотрудников, сам ездил в Казахстан. Осенью 1998 года сотовый оператор Turkcell подписал с «Казахтелекомом» контракт о создании СП. Один из сотрудников Twiga занимался раньше раскруткой Beeline, его презентации убедили представителей Turkcell, и компания стала первым клиентом агентства в Казахстане. Сотрудничество продлилось восемь лет, рекламный рынок в стране все это время рос на 40–50%. Сейчас доля рынка придуманного Twiga бренда Kcell по числу абонентов — 46,5%.

После успеха в Казахстане Twiga сформулировала «пан-СНГ-стратегию» и начала открывать офисы в соседних странах. Но не все постсоветские рынки росли так же быстро, как казахстанский. В Армении и Грузии, например, «все строится на родственных связях и знакомствах. Мы часто слышим: «Директор этого телеканала — мой двоюродный брат, я могу и бесплатно разместить рекламу». Или: «Моя жена не смотрит этот телеканал, я не хочу там рекламироваться», — объясняет Александр.

В Среднюю Азию так и не вошли. «Открытие офиса в Киргизии после череды революций потеряло смысл. Несколько раз ездили в Узбекистан, но страна оказалась не приспособлена для бизнеса, к тому же с политическими и валютными рисками — между государственным и рыночным курсом гигантская разница. Таджикистан и Туркменистан абсолютно безжизненны с точки зрения нашего рынка», — перечисляет Оганджанян.

Интерес к Казахстану ослаб: бурный рост закончился, а работать в условиях конкуренции интереснее в России. «Российский медийный рынок в 2013 году составил $10 млрд, а казахстанский — всего $250–300 млн», — поясняет Александр.

Сейчас основатели Twiga фокусируются на Украине и Белоруссии, территориально и ментально более близких России. «Прошло много времени после распада СССР, и страны ближе не становятся. Напротив, у них появляются свои ценности», — рассуждает предприниматель. Он больше не делает ставки только на «свою» заграницу — участвует в тендерах не только в СНГ, но и в Европе.