«Когда лимонку сунули в дверь, ни у кого и мысли не было, что это связано с работой»

Борис Левин — бывший вице-президент по безопасности и юридическому обеспечению ООО «Управляющая компания «Евросеть» с 2002 года. В сентябре 2008 года арестован по обвинению в похищении человека, вымогательстве и самоуправстве, в октябре стал фигурантом второго, аналогичного уголовного дела. Решением суда присяжных в ноябре 2010 года признан невиновным по всем пунктам обвинения. Forbes спросил у Бориса Левина о Евгении Чичваркине и бизнесе компании «Евросеть», об экспедиторе Власкине и милиционерах, о мести и личных планах.

— Борис, вы сейчас в каком процессуальном статусе?

— Мы сейчас ожидаем рассмотрения дела в кассационной инстанции, потому что прокуратура подала кассационное представление. Оно достаточно короткое, там указано единственное нарушение — это то, что судья не останавливал участников процесса, когда они якобы нарушали закон. Прокурор, по-видимому, имел в виду фрагменты процесса, когда говорилось о том, что потерпевшие обворовали компанию.

Пока есть только очень короткое кассационное  представление прокурора, ждем полного представления. Дальше собирается пакет документов в Мосгорсуде и направляется в Верховный суд. Верховный суд рассматривает, назначает дату заседания, а потом дело будет рассматриваться в Верховном суде.

— Сколько времени вы провели в тюрьме?

— Два года и два с половиной месяца. Месяц в «Матросской тишине» в больничном корпусе, все остальное время в «шестерке» (СИЗО №6 на Шоссейной. — Forbes).

— Борис, не сочтите за грубый комплимент, но вы молодой мужчина, который очень хорошо выглядит.

— Мне 51.

— Вы, по нынешним меркам, в расцвете сил. А у вас за спиной огромное уголовное дело и два года в тюрьме. Как вы собираетесь восстанавливаться? И чем собираетесь заниматься?

— Я очень надеюсь, что произошедшее со мной не оставило никакого отпечатка на моей репутации. Дальше будем искать себе место в жизни. Буду работать, естественно, я бездельничать не могу. Надо искать работу. Сейчас конец года, видимо, после Нового года приступлю к этим поискам.

— Не хотите уехать? Как Евгений Чичваркин?

— Нет. Каким образом? В качестве кого? Евгений — бизнесмен, который может себе это позволить. Я, если бы мог, наверное, нет. Я не вижу себя в другой стране. У меня никогда не было мысли эмигрировать, используя какие-то другие причины и особенности своей биографии. Я в этой стране родился, в ней и буду жить. Понимаю, нельзя зарекаться, но я не знаю, что должно произойти, чтобы я отсюда попытался рвануть.

— Я на своем опыте знаю, что когда два с половиной года отсутствуешь и особого сорта милиционеры занимаются делом, то они выстригают вокруг тебя все живое. Не остается ничего.

— Ну что они могли вокруг меня выстричь? Обысков не было, у меня арестована в качестве обеспечительной меры квартира. Она покрывает ту сумму, которая нам была вменена в качестве гражданского иска. Следствию было легко, им достаточно было арестовать квартиру у меня и больше никого не трогать. Ну и все. Никаких больше действий не было. Единственное, жене свиданий не давали. Больше полугода. Потом стали давать.

— Вы легко отделались. А какова сумма гражданского иска?

— Около 13-14 млн рублей.

—  Но вы все равно должны заплатить, несмотря на приговор?

— Нет, с какого перепугу? Суд вообще это не рассматривал, в уголовном суде, как правило, это не рассматривается. Это те деньги, которые мы вернули с вора. Которые его семья нам вернула. Как раз они решили подать еще иски ко всему прочему. У нас там двое потерпевших. Мама одного из них отказалась подавать этот иск. Честный порядочный человек, прекрасно понимает ситуацию. Она на суде показала, как сын обманул ее с этими деньгами, которые возвращал. У него изначально был долг двадцать тысяч, причем он его сам назвал, это был помощник основного вора. Сколько он заработал, мог назвать только он сам: $20 000. Потом, спустя полгода поймали основного фигуранта, который почти подтвердил эту сумму, сказав: двадцать-тридцать тысяч. Хорошо, я оставил двадцать тысяч, но их надо вернуть. «Хорошо», — ответил воришка. Полгода вычитали у него из зарплаты, что-то было сразу при себе, подотчетные деньги, из-за которых он в очередной раз меня обманул. Человек — патологический лжец. Если Власкин — основной фигурант нашего дела — привирал где-то, но такой патологической лжи, как у его помощника, не было. Потом зимой мы встречались с этим помощником, и он этот разговор записал. Я спрашивал:«Когда ты сумму отдашь?» Он говорит: «Я отдавал из зарплаты, осталось 10 900». Я говорю, что надо отдать и эти 10 900. Он понял. Прошло полтора месяца — никаких движений нет, и сотрудники поехали разговаривать с мамой. Абсолютно вежливо, предупредили о визите. А она не знала, что сумма долга упала. Он, сидя рядом с мамой, не сказал, что он должен меньше. А потом взял с мамы двадцать тысяч. И мама потом в суде сказала, что он взял двадцать тысяч. То есть он остальные деньги «употребил по своему усмотрению», так обычно говорят следователи. Она это на суде сказала так, что всем стало понятно. Я посмотрел на присяжных — они разом головы на него повернули. Представляете, какой ужас.

— Бедная мама.

— Бедная мама, она работает на железной дороге. Семья очень небольшого достатка. Он обманул ее.

— И следствие заодно?

— И следствие, само собой.

— Как вы считаете, то, что случилось с вами, что это вообще было? Это Чичваркина политически прессовали? Рэкет милицейский?

— Я думаю, что точно ответить не смогу. Здесь несколько векторов. Один из них месть. Мне. Возможно, это самый незначительный вектор, но который легче всего было воплотить. И возможно, через него воплощались более серьезные замыслы: отъем бизнеса у Чичваркина и гонение на него самого. Это два разных вектора. Одно дело бизнес, а другое — лично он. Чичваркину, естественно, тоже мстили.

— Из-за телефонов ему мстили?

— Если говорить о конкретных фактах, то, конечно, МВД было зло на всю эту историю с «Моторолой». Кстати, вернемся к началу нашего разговора о неумении извиняться. В принципе какой-то повод зацепиться за что-то у них был. Но он был ликвидирован на следующий же день, когда «Моторола» получила декларацию соответствия в Министерстве связи с указанием уже того завода, который нужен. Раньше они его просто физически не смогли получить. А получили — значит, извинись, отдай и забудь. Но у нас это не умеют делать. Поэтому у МВД пошла такая прогрессирующая ошибка. Они раструбили на весь свет, что они изъяли контрабанду. Тут возмутилась таможня, которая, зная, что МВД готовила какую-то операцию, беспрецедентно проверила всю партию: все пересчитали, залезли во все коробки, все разнюхали и после этого поставили печать на выпуске товара. Таможня злилась: это не контрабанда, это нормальный товар, на который уплачены все пошлины. После этого МВД отзывает свой пресс-релиз и заявляет, что это был контрафакт. Тут возмутилась «Моторола», заявив, что это не контрафакт, а ее телефоны. После этого был придуман третий вариант: телефоны вредны для здоровья. Совсем смешно! То есть МВД само влезло, а потом еще объявило пресс-конференцию, на которой и погорело. Но они сами себе устроили экзекуцию.

— В милиции кто-то потом был уволен?

— Никто не уволен. Остались ровно те же люди, которые там сидели на пресс-конференции, которые отбирали телефоны. Они же входили в оперативно-следственную группу по моему уголовному делу. Фигуранты были и там и здесь. Подразделение «К» БСТМ МВД. И замначальника Мачабели подписывал все документы.

— Чичваркин очень много говорил о том, что люди, которые возбуждали и возбудили дело, участвовали в конфискации, а потом они же и торговали этими телефонами.

— Насчет торговли телефонами: я не готов кого-то в этом обвинять, но то, что это именно они отбирали телефоны, — да. На тот момент в нашей стране была создана правовая база, позволяющая делать подобные выходки. На эту тему очень много говорили; в конце концов это было сломано, где-то в районе 2006-2007 года. Но тогда правовая база позволяла все это делать. Эта статья Уголовно-процессуального кодекса по вещественным доказательствам, которая позволяла следователю принимать решения о реализации без суда. А дальше наступал такой переходный момент — стоимость, по которой это все реализовывалось. А методика оценки была такова, чтобы телефон за $100 оценить за $5. Все этим занимались. Предлагались всевозможные законодательные изменения, вот и я тогда несколько раз выступал и говорил, что менять нужно  методику. Чтобы вещь, которая стоит $100, и продавалась за $100. Тогда выгоды не будет и никто не будет действовать с целью наживы.

— Поменяли?

— Нет, сделано было другое. Сейчас конфискованный товар реализовать за 3 копейки нельзя. Но тогда это делали. Вот, как рассказывают журналисты, у нас забрали товар стоимостью (условно) 3 млн, продали, государство получило 100 000 в свой бюджет, остальные деньги были поделены между теми людьми, кто забирал, покрывал, организовывал, оценивал. И если взять всех участников этих событий, то каждый из них мог отчитаться. Берете за шкирку следователя, а он говорит: извините, мол, ко мне пришли оперативные сотрудники, положили на стол материал, на основании которого я должен возбудить и возбудил уголовное дело. Потом в рамках уголовного дела мы сделали заход на склад, а там лежал товар, который по всем нашим материалам являлся контрабандой. Его мы изъяли. И передали на  хранение в какую-то там фирму. Но оттуда пришло сообщение, что товар там хранить не могут, потому что это очень дорого. После этого я, следователь, и принял решение реализовать товар. Каким образом, ведь я не умею это делать? Я обратился в РФФИ, а у них там есть какая-то методика, они все сделали. Так следователь отчитался. Сотрудники РФФИ отчитались. Все отчитались. А в результате произошло воровство. Забрали у бизнесменов товар, продали, деньги попилили между собой.

— Насколько распространенная схема? Все люди, имеющие отношение к конфискату, делают это?

— Я сейчас не берусь рассматривать вопрос, был ли тогда товар конфискатом. Но побудительным мотивом людей было не отстаивание интересов государства, а набивание карманов. Им не сказали «иди, борись с контрабандой, где она действительно есть». И они это делали только в тех случаях, когда можно было набить себе карман. «Моторола» — это вопиющий пример, потому что товар не был даже контрабандой. На него были уплачены все пошлины. Там была формальная зацепка по одной модели, за которую уцепились и изъяли всю партию. Эта модель в партии стоила $1 млн с небольшим, а вся партия была под $20 млн. Забрали всю партию. Более того, всю партию попытались реализовать, но, слава Богу, этому воспрепятствовали.

— Преступники отняли лично у вас два с половиной года жизни, кучу здоровья и нервов, и вы им простите?

— Я на эту тему даже думать не хочу сейчас: прощать — не прощать. «Потерпевших» заставили это делать. Люди пять лет сидели, ничего не делали. Более того, семья основного нашего «потерпевшего» очень радовалась, что отделались дешево. У людей была безумная радость, что все обошлось. Более того, большую часть денег они возвращали, уже имея от нас справку, что мы не предъявляем материальных претензий. Я акцентировал внимание на суде, что у нас с ними была договоренность, и мы с обеих сторон ее выполнили. Я не инициировал никакого дальнейшего уголовного преследования Власкина. Они справку получили 2 апреля, а деньги в кассу поступали до конца года. Последний объект — дом в Тамбове — был продан вообще в декабре. То есть люди договоренность выполнили. И мы выполнили. Потому что какая-то доля вины была и на нас — у нас учет был безобразный, который позволил им это вытворять. Мы создали ситуацию. Он этой ситуацией воспользовался. А сотрудники нашей компании полтора года ушами хлопали.

— То есть ошибка менеджмента привела к этой громадной истории?

— Компания начиналась как семейно-домашняя. На доверии. Понимаете? Доверяли Власкину. Он понял, что ничего не проверяется. А человек, руководивший подразделением, Широков Леша, должен был организовать контроль за этим. А он не организовал. С чего все началось-то? Я вижу, что контроля нет, задаю вопрос сначала своим подчиненным. Они мне говорят: переживать не надо, мы знаем, что там не контролируется, но там такие доверенные люди, все хорошо. Я говорю Широкову: «Леша, родной мой, доверие доверием, но немедленно ноги в руки и бери человека». Примерно таким языком я с ним и говорил. Чтобы велся учет. Деньги платились разным поставщикам, и компания получала товар. А два этих потока никто не сверял. И он взял человека. А через неделю ему лимонку под дверь засунули. А еще через три недели чуть не зарезали при входе в подъезд.  Когда лимонку сунули в дверь, ни у кого и мысли не было, что это связано с работой. Человек неделю проработал в компании. А когда его чуть не зарезали, тогда мы этим делом занялись.

— А вы сейчас проходите мимо салонов «Евросеть» спокойно?

— Вполне спокойно. Я захожу иногда, когда мне что-то нужно. Некоторые узнают даже. Очень интересная была встреча: зашел в салон, то ли в «Ион», то ли в «Белый ветер», уже не помню, там было двое наших бывших сотрудников, я узнал одного из них в лицо, они меня узнали.

— Рады были вас видеть?

— Конечно, рады. Все с огромной теплотой отнеслись к этой ситуации.

— Вам нравится, как развивается «Евросеть»?

— Я не знаю, как она развивается, я сужу только по публикациям в прессе. Я читаю «Коммерсантъ» и «Ведомости», я знаю показатели. Наверное, все правильно делается. Каких-то более глубоких анализов я не делал. То, что закрыли многое, об этом говорили всегда. Это не новость. Закрытые филиалы тоже не новость. Более того, я был сторонником их закрытия. Последняя моя проектная работа — это как раз закрытие четырех филиалов. Три в Прибалтике и в Узбекистане.  Весна-лето 2008 года — это мотание мое по четырем филиалам и их закрытие. Закрыли что-то после меня. Наверное, надо было закрывать. У меня лично непонимания нет. У Жени, может быть, другое мнение. Он, вероятно, глубже видит бизнес.

— Вы сейчас собираетесь себя применить в области телекоммуникаций?

— Посмотрим. Где сгожусь, там и применю.

— Евгений Чичваркин абсолютно доступен, дает интервью журналистам, отвечает на вопросы, ведет блог. А вы с ним общались? У вас сохранились нормальные отношения?

— Да, конечно. А что должно помешать нашим отношениям?

— Я знаю, что по многим похожим делам люди, попавшие в тюрьму, крайне отрицательно относятся к тем, кто остался на свободе.

— Я не считаю себя настолько примитивным человеком, чтобы действовать подобным образом. У нас не испортились отношения и, я надеюсь, не испортятся. Поводов для этого нет.

— Вы не будете подавать иск к МВД? Два года и два месяца — это много.

— Нет, думаю, что нет. Мы не думали и не хотим думать на эту тему, пока не будет решения, вступившего в законную силу. Посмотрим.

— Вы себя чувствуете «изгоем российского бизнеса»?

— Нет, я себя даже бизнесменом не считаю. Я служащий, нанятый человек. Просто работал, хотя в книге «Изгои российского бизнеса» есть сноски на меня, но это не обо мне. Это о Чичваркине, о Ходорковском, Чигиринском, Смоленском, Гусинском, Березовском, о людях, занимавшихся в свое время бизнесом в России, у которых были поражены права. Это не обо мне.

— Много людей встретили в такой же ситуации в тюрьме?

— Вы знаете, да. Я последнюю статистику проводил где-то прошлой зимой. Была бессонная ночь, и я вспомнил всех, кто со мной находился. Около 60 человек прошло мимо меня, и где-то 12-15 были уже на свободе.

— По президентским поправкам, наверное?

— По поправкам ни одного из тех, кто там со мной был, не освободили. Освобождены были в соседних камерах несколько человек, у меня — ни одного. Были невиновные люди, были люди, сидевшие по 2-2,5 года и потом выпущенные в зале суда. Были выпущенные на следствии. Но очень мало. К величайшему сожалению, сегодня наша система не умеет извиняться. Я сейчас могу привести несколько примеров ошибок, которые через меня прошли, но без фамилий. Система не умеет извиняться. Вот когда видно, что ошибка, извинись! Но нет, до этого сознание еще не дошло. Все это очень тяжело проходит. Вот человек, который рядом со мной находился, формально это было мошенничество, а на самом деле его обвиняли в участии в махинациях по откату госденег. Не буду говорить даже орган, в котором он служил, человек невиновный. Он сказал, что не виноват, что действительно ставил подпись, утверждая саму форму этого документа, там рекламная продукция была. Он лишь утвердил форму рекламной продукции, в остальном он участия не принимал. И он ежедневно ездит в суд и рассказывает: «Я вижу по глазам: и судья понимает, что я не виноват, и прокурор. Не знаю, что они со мной делать будут». Он получил пять лет условно. То есть он вышел на свободу в зале суда. Но он получил условный срок. А оправдать его смелости у судьи не хватило.

Другой пример — честь и хвала следователю, который через 4-5 месяцев вообще выпустил человека на свободу, — там было очень тяжелое обвинение. Зашел ко мне в камеру человек, которого обвинили  в том, что он убил человека, расчленил его труп и где-то припрятал. Он сразу говорил, что невиновен. Его просто оклеветал настоящий убийца, которого арестовали, и этот преступник рассказал следствию про убийство, рассказал, где все лежит, но просто сказал, что убил не он, а другой. И ему поверили. И арестовали невиновного. Спасла видеокамера в подъезде. Она записала, как два человека входят в подъезд, а потом выходит один человек с большой сумкой на плече. Оперативные сотрудники представили дело так, будто мой сокамерник — преступник, потому что физически развит и мог сзади дома прокрасться по стене. Зная про камеру, он специально так сделал. Я не помню, какой там был этаж, но какой-то высокий, — в общем, бред. И показания с мобильного телефона подтверждали, что он находился в другом городе. Но все равно человека продержали четыре месяца. Слава Богу, все-таки отпустили. Был бы человек послабее, не выдержал бы того, что с ним происходило в милиции (не в тюрьме — в тюрьме никаких сложностей не было, по крайней мере при мне) и неизвестно, чем бы все для него кончилось.

— В тюрьме вы наверняка много читали (что там еще делать) предложений о поправках в Уголовный кодекс, о либерализации экономических наказаний для бизнесменов, законы о полиции и пр. Вы согласны с предлагаемыми поправками? Не хотите ли что-нибудь добавить, убавить? Считаете ли вы, что они полезны?

— Постарайтесь меня понять. Когда вы говорите «экономические преступления», мы примерно понимаем, что это такое. Примерно каждый человек с той или иной поправкой это понимает. Существует другая плоскость — Уголовного кодекса. Она не совпадает с тем, о чем мы говорим, с нашим пониманием. Мы можем одно деяние назвать экономическим преступлением, а в кодексе это будет подпадать под совершенно другую статью и не будет подлежать либерализации. Наиболее явные статьи либерализованы. Но с другой стороны, смотрите, 188-я статья — контрабанда. Это экономическое преступление? Или нет? Как его рассмотреть? Ни один человек сразу не ответит, потому что существуют разные формы совершения этого преступления. Мошенничество — 159-я статья — это статья, которая очень емкая, ее давным-давно надо было детализировать, ведь под нее все, что угодно, подпадает.

— Да, ее давно нужно детализировать, конечно.

— А этого не происходит. Поэтому сейчас везде в 188-й статье штамп 159-й статьи. 159-й статьей очень легко манипулировать. Вот почему чиновника, который по 188-й статье что-то там вытворял, по сути брал взятку, будут судить по 159-й статье: очень многие от статьи «Взятка» пытаются уходить, переходят на 159-ю статью, потому что она карается существенно меньше, чем взятка. А честные люди делают наоборот. Сейчас еще один пример приведу. Со мной сидел человек, его с подельником обвиняли в мошенничестве, они добивались, чтобы их обвинение переквалифицировали на более тяжелое, на взятку. Обвинение переквалифицировали, они этого добились и потребовали суда присяжных. Присяжные очень отрицательно относятся к таким людям, но они тем не менее выбрали суд присяжных и были оправданы.

— Но у вас не экономическое…

— Абсолютно уголовное. Я вам привел пример человека, который был рядом со мной. Мы с ним в тюрьме стали достаточно дружны и, уверен, будем дружить и сейчас. Он вышел на свободу где-то дней на 10 раньше меня. Они выбрали путь переквалификации, добились суда присяжных, разумеется, очень волновались, переживали, но их оправдали. У них не было единодушия присяжных, как у нас, но тем не менее это было оправдание.

— Удачи вам. Пошлите меня к черту, у вас суд еще впереди.