Леонид Казинец, председатель Совета директоров корпорации «Баркли»
Я занимаюсь групповой акробатикой в свободном падении, выполняю прыжки в четверках и восьмерках. Прыгать с парашютом начал в 1995 году со знакомыми на российской базе Волосово в Чехове. В 1997 году стал ездить на сборы и соревнования. В 1998-м в составе российской команды поехал запасным за рубеж.
На чемпионате России 2011 года мы выиграли золото среди команд-четверок и восьмерок. И в 2012 году на всех международных соревнованиях по парашютному спорту только наша команда имеет право представлять страну. Когда мы впервые выиграли золото России в 2001 году, эмоции переполняли, сейчас реагирую на победы спокойнее. Буду гордиться, если возьмем золото мира в 2012-м.
Без команды прыгать невозможно, а у профессиональных спортсменов денег нет. Поэтому свою команду я финансирую сам. Расходы — около миллиона долларов в год.
Парашютное дело отнимает у меня много времени — как и работа. Но мое хобби и моя профессия не пересекаются. Все, кто прыгает со мной, зарабатывают на жизнь парашютным спортом. Они профессионалы со стажем 20 лет.
Партнеры по бизнесу реагируют на мое увлечение не очень позитивно — в спорте все же высокие риски. Хотя я считаю, что серьезный альпинизм или мотокросс опаснее.
Домашние же относятся нормально, сын даже прыгал со мной тандемом. Кстати, я сделал около 300 прыжков в качестве тандем-мастера, пристегивая к себе разных людей, которые никогда не видели парашюта. Прыгал с депутатами, кинорежиссерами, министрами, послами натовских государств. В последнем случае мне, кстати, звонили с просьбой быть особо осторожным. Отвечал: не волнуйтесь, ведь я не рисковый человек.
Безопасность у нас доведена до максимума. Люди погибают в основном по неосмотрительности, когда не выполняют установки. За адреналином мы не гоняемся. Мы в команде проводили исследования: ставили себе датчики, и во время подготовок, набора высоты и прыжка ни пульс, ни давление не менялись, будто мы сидели на стуле. Только в момент выполнения фигур дышишь, как на забеге на 500 м, очень высокая физическая нагрузка. Не очень понимаю тех, кто щекочет себе нервы.
Я дважды попадал в Книгу рекордов Гиннесса. В 2003 году на Памире мы с друзьями совершили самое высокое в мире приземление — повторили прыжок парашютистов-испытателей, которые прыгнули на склон в 1968 году. Четверо из них, к сожалению, погибли. Выбрасывали нас на высоте 8500 м. Чтобы не повторить печальный опыт, до прыжка тренировались в барокамерах, использовали маневренные парашюты типа «Арбалет» и кислородные маски. Горы из самолета были похожи на кусок белого сыра с трещинками. И как будто подсвечены мощным прожектором. Красота нереальная. Я прыгал первым во второй тройке. Удар при приземлении был очень сильный, я на некоторое время потерял сознание, и меня подтащило к обрыву. Про прыжок нашей группы сняли фильм «Ворота в рай» для BBC.
Второй рекорд был в Таиланде в 2006 году — мы выполняли сложную фигуру — платформу в свободном падении из 400 человек. Я пристыковывался к базе в первом ряду в русском секторе. Платформа людей никогда не бывает стабильной: из нее всегда кто-то выпадает, по ней идут волны.
Когда стоишь на семитысячной высоте и открывают рампу самолета, есть минута полюбоваться облаками. Картинка впечатляет, настраивает на одухотворенный лад, хотя двигаться нужно очень быстро. Еще больше эмоций, когда в воздухе уже построили формацию-фигуру: будто пробивает электрическим током. Счастье и восторг переполняют. Ради этого стоит жить. Хотя больше, чем рекордами, я горжусь хорошими отношениями с детьми. Они мои самые близкие друзья.
Андрей Шеметов, генеральный директор ИК «Атон»
Первый прыжок мне не понравился. Это было 13 лет назад. Было очень страшно, адреналин зашкаливал, а удовольствия никакого. Это и не прыжок даже, а десантирование — скинули, как кусок мяса. После этого я долго не прыгал.
Ровно через два года я прыгнул в тандеме с 3000 м, и вот тогда-то все началось. Ощущение свободного полета — его не описать, только попробовать можно. И парашют был другой, управляемый, им можно манипулировать. После приземления захлестывает эйфория, такое счастье, что забываешь, как ехал на аэродром и в голове писал прощальное письмо маме. Еще мне понравилась атмосфера на дроп-зоне. Острое ощущение опасности по-особому сближает людей.
Пройдя курс обучения, я стал прыгать, но скоро заскучал. И меня пригласили в команду по акробатике: четыре человека плюс оператор. На уровне 500 прыжков мы выполнили норму мастера спорта, потом — мастера спорта международного класса. В 2002-м меня пригласили принять участие в мировом рекорде — в Аризоне с 7200 м одновременно прыгали 300 человек. От России было 12 человек, и я в их числе.
Тогда парашютный спорт отнимал у меня очень много времени. Вставал в шесть утра, к восьми ехал в Коломну, там отрабатывали фигуры на тележках, прыгали, а к двенадцати я был на работе. После 1000 прыжков я решил попробовать фрифлай. Это абсолютно другая дисциплина, более сложная, силовая, зрелищная — скорость полета моментально меняется от 180 до 350 км/ч и обратно. В отличие от плоскостной акробатики это 3D-движение. Участвуют три человека: два перфомера и оператор.
Я перепробовал много занятий — от дайвинга до кайта, но только парашют держал меня так долго и крепко. Это такое счастье — видишь облако, прыгаешь к нему и облетаешь по кромке. Мне кажется, парашюты сильно меня изменили. Когда понимаешь, что жизнь и смерть так близко, начинаешь больше ценить важное — семью, друзей.
До определенного возраста парашюты были для меня №1 — больше чем хобби. Но совмещать серьезный спорт с моей нынешней работой стало невозможно. В феврале прошлого года я дал себе зарок больше не прыгать. Пришло время. Думаю купить мотопараплан — может, это станет моим новым увлечением.
Александр Бублик, советник президента компании «Росэнергосбережение»
Мне небо знакомо с раннего детства, я в небе как дома. Мой отец — профессиональный парашютист, мастер спорта по парашютному многоборью. Для него и сегодня парашют — смысл жизни. Я вырос на Дальнем Востоке и еще мальчишкой ездил с отцом на сборы. Мне было 14 лет, когда я впервые прыгнул с парашютом. Это непередаваемое ощущение! Ездил к отцу на базу в Арсеньев, прошел досаафовскую систему, попробовал все виды парашютов — Д-1-5у, Т-4, УТ-15.
Но я не хотел становиться профессионалом, как отец. Я окончил Морское инженерное училище, устроился в компанию Glencore. Много ездил по миру, но спорт не бросал. В США я стал постоянным членом Американской ассоциации парашютистов. В 2003 году переехал в Москву, возглавил угольный департамент в Glencore и продолжил прыгать.
Этот спорт захватывает, стоит по-пробовать хоть раз, чтобы понять: получаешь колоссальное удовольствие, когда летишь в воздухе. Мне особенно нравится свободное падение, раньше нравилось и приземляться.
Я увлекался построениями и акробатикой, пробовал скоростные парашюты, свупы — горизонтальные приземления. В общем, умел делать все. У меня всего около 400 прыжков, не много, но сделать больше не позволяла работа. Наверное, поэтому я и разбился, потому что не занимался чем-то одним всерьез, отрабатывая по нескольку дней в неделю.
Вообще я осторожный человек, но тут совершил ошибку, а парашютный спорт их не прощает.
Было 18 июля 2009 года. Великолепные погодные условия, я один в небе, мне никто не мешал. И почти уже перед самой землей решил сделать свуп. А тут очень важны реакция и расчет. Незадолго до приземления заваливаешь купол, резко разворачиваешь на 270 градусов, парашют уходит в пикирование, у него увеличивается скорость, она почти равна скорости свободного падения, выше 100 км/ч. И перед самой землей надо вывести его из пикирования, рассчитать, сколько метров осталось. Если не получается, то разбиваешься. Втыкаешься в землю. Я не рассчитал.
Мне повезло: я сильно поломался, но выжил. Сломал оба голеностопа: одна нога вообще почти полностью оторвана была, на коже держалась. Таз сломал в четырех местах. Но в моей ситуации я не должен был жить вообще. Я тогда не знал, но в скорой в Кимрах (я прыгал в дроп-зоне «Борки») врачи сказали друзьям, что в 99% таких случаев люди умирают: «Травма, несовместимая с жизнью».
Месяц лежал в России, мне хотели ампутировать ноги, я запрещал, сопротивлялся, терпел адские боли. Потом почти год лечился в Швейцарии и полтора года — в Центре Илизарова в Кургане, перенес несколько операций, жил на обезболивающих.
В декабре я вернулся к работе — сейчас у нас с партнером много идей стартапов в области ЖКХ. Прыгать, может, через год начну, но, конечно, не на таких скоростных парашютах. Теперь я буду просто наслаждаться. А может, в рекорде поучаствую.
Испытания делают нас лучше. Я тоже изменился. Стал серьезнее. Да, я не смогу вернуться к прежней жизни, не буду делать кульбиты и сальто, но я могу жить полноценной жизнью. Смотрите, что люди на параолимпийских играх вытворяют! А я на своих ногах стою, значит, точно смогу!
Записали Наталия Калинина, Мария Гвоздева