Дело Беркович и Петрийчук: как военный суд стал инструментом культурной политики
8 июля 2024 года — рубеж, веха в истории российского судопроизводства. Как сказала адвокат Жени Ксения Карпинская у здания суда, «сегодня состоялось абсолютно незаконное, несправедливое заседание». Однако историческое значение процесса Жени Беркович и Светланы Петрийчук (включены Росфинмониторингом в перечень причастных к экстремизму и терроризму) не исчерпывается его абсурдностью и юридической ничтожностью. На заседаниях стало понятно — уголовный суд теперь имеет прямое отношение к государственной культурной политике. Суд, гражданский, а порой и военный, и есть главный и самый эффективный ее инструмент.
При советской власти такую культурполитическую проблему, как соответствие содержания творческого труда генеральной линии партии, решала многоуровневая предварительная цензура: знаменитый Главлит (Главное управление по охране государственных тайн в печати при Совете Министров СССР), система репертуарных и редакционных коллегий министерств и управлений культуры, отделы культуры в партийных органах, худсоветы театров и киностудий. Вся межведомственная система управления культурой была заточена прежде всего под цензуру. Прохождение через сито цензурных структур легитимизировало творческий продукт. 29 статья Конституции РФ (запрет на цензуру) разрушила эту тяжеловесную систему. Некому стало работать с содержанием, с текстами. Спустя 33 года после ликвидации Главлита выяснилось, что эту тяжелую и неблагодарную работу готовы взять на себя следствие, гособвинение и суд.
Значение и беспрецедентность дела «Финиста» в том, что Беркович и Петрийчук судили только и единственно за драматургический и сценический тексты. И больше ни за что. Такое случилось в России впервые за всю ее новейшую историю. Ближе всего к этому кейсу процесс Синявского и Даниэля. Их осудили по 70-й статье УК за «антисоветскую агитацию и пропаганду в целях подрыва». Но главная вина писателей состояла в том, что они публиковали свои измышления за границей, минуя процедуру цензурного одобрения. Бродского закрыли не за стихи, а за тунеядство. Перформанс Pussy Riot в Храме Христа Спасителя 2012 года вообще не обсуждался как акт профессионального творчества. Свою «двушечку» девушки получили за хулиганство по мотивам религиозной ненависти.
Женю и Свету судили за текст, который легально распространялся внутри не только театральных инфраструктур, но и на площадках ФСИН, в женских колониях. При этом стандартный процесс создания сценического текста, процесс творческо-производственный, в котором принимают участие представители разных профессий (актеры, сценограф, композитор и др.), рассматривался в суде как приготовление к совершению преступления, за которое несут ответственность, так и быть, не все — только драматург и режиссер как руководители специфической культурной ОПГ.
Театральные деятели (за исключением тех немногих, кто приходил на заседания суда, выступал в качестве свидетелей и что-то где-то писал или говорил), делающие вид, что ничего не происходит, как мне представляется, совершили не только гражданский, но и профессиональный суицид. Они смирились с тем, что их лишили инструментов социально-профессиональной легитимации сценических текстов. Главлит (предварительная цензура любого текста) уничтожен, худсоветы не предвидятся. Значит, если какой-нибудь «молчун» получит, к примеру, «Золотую маску» им. Машкова и Крока, ворох положительных рецензий и зрительских отзывов в «Российской газете» или на провластном телеграм-канале «Закулиска», ему все равно могут предъявить «оправдание», «реабилитацию» или «пропаганду», если некто, по поручению конкурентов, донесет в Центр «Э» (Главное управление по противодействию экстремизму МВД России) или Генпрокуратуру.
Один из общепризнанных театральных лидеров, худрук Александринки Валерий Фокин осмелился высказаться. В разговоре с РБК он назвал вердикт «неоправданно жестоким». То есть профессионал высокого класса Фокин признал, что создание и легитимное распространение сценического текста может быть рассмотрено в качестве уголовно наказуемого деяния. Просто наказание получилось почему-то чересчур жестоким. Возможно, худрук Александринки предпочел бы штраф, предусмотренный статьей об оправдании терроризма (иноагент Борис Кагарлицкий на своем первом суде получил именно такую санкцию), или пять лет, а не шесть. Кто знает?
В «Основах государственной культурной политики», беспрецедентном в российской истории документе, принятом в конце 2014 года и дополненном в январе 2023-го, содержится перечень «субъектов культурной политики», призванных ее осуществлять. Там есть «органы публичной власти, организации культуры, авторы и авторские сообщества... организации, осуществляющие деятельность в области искусства, креативных (творческих) индустрий» и т.п. При этом перечисленным субъектам предписывается бороться с такими проявлениями «гуманитарного кризиса», как, например, деятельность «различных экстремистских и террористических организаций, направленная на подрыв культурного суверенитета Российской Федерации, разрушение традиционных российских духовно-нравственных ценностей». Это точно про «Финиста — Ясного сокола». Суды общей юрисдикции входят в структуру органов публичной власти, занимающих почетное первое место в списке «субъектов». Так что во 2-м Западном окружном военном суде все происходило в соответствии с «Основами».
Мнение редакции может не совпадать с точкой зрения автора