В России каждая сфера деятельности имеет четкую региональную прописку. Рыба — это Приморье, уголь — Кузбасс, политика — Старая площадь да несколько дач по Рублево-Успенскому шоссе. А вот квинтэссенция российской науки, как ни странно, не Москва. Да, в столице — МГУ, президиум РАН, куча НИИ и прочее. Но это все размазано по гигантской площади, растворено в многомиллионной толпе. Настоящий же концентрированный микромир фундаментальной науки спрятан за тысячи километров, за четыре часовых пояса от столицы. В новосибирском Академгородке.
«Мы отличаемся от наукоградов, таких как Обнинск или Дубна, там занимаются преимущественно «одной» наукой, — объясняет Анастасия Близнюк, хозяйка «Интегрального музея-квартиры Академгородка». — А здесь в конце 1950-х создан первый в мире междисциплинарный научный центр — Сибирское отделение Академии наук СССР».
Фактически в 1958 году в Новосибирске на случай войны создали «резервную копию» Академии наук. В уютном городке между лесом и пляжем Обского моря были спроектированы институты по всем основным направлениям фундаментальных исследований, включая гуманитарные, — на сегодняшний день их уже 30. Там же был построен и Новосибирский государственный университет. Согласно концепции, принадлежащей инициатору создания и первому председателю СО АН СССР академику Михаилу Лаврентьеву, рядом должна была появиться и производственная площадка. «Наука — образование — производство» — так называемый треугольник Лаврентьева полностью сложился лишь в 2007 году с началом строительства технопарка (Академпарка).
«Мой папа, Герман Безносов, был одним из активистов легендарного клуба «Под интегралом», организатором знаменитого концерта Галича (поэт Александр Галич. — Forbes), — замечает Анастасия Близнюк. — А я выросла здесь. И могу утверждать, что заложенное Лаврентьевым, академический дух, даже кастовость научного мира тут сохранены».
Действительно, если прогуляться по проспекту Лаврентьева, внесенного в книгу Гиннесса как «самая умная улица в мире», — одни только вывески на фасадах институтов создают уникальную атмосферу. И понимаешь, что буквально каждый второй прохожий тут если не профессор, то с высокой вероятностью кандидат наук.
«Однажды вечером решила срезать дорогу через лес, — рассказывает Близнюк. — И вдруг навстречу какие-то возбужденно разговаривающие типы. Доносится ненормативная лексика. Стало тревожно — слишком агрессивно они выглядели. Когда подошли поближе, оказалось, что это айтишники обсуждают проблемы кодирования. Свои».
Работники научного труда
Сердце Академгородка — президиум СО РАН, включающий объединенные ученые советы под председательством академиков. А вот институты, хоть в их названиях еще осталась приписка «СО РАН», уже «академическими» не являются. В результате реформы, начатой в 2013 году и завершившейся в 2018 году, исследовательские организации изъяты из структуры РАН и переданы Минобрнауки. Теперь административное управление ими осуществляют чиновники, а РАН привлекают лишь в качестве «экспертной организации» — для оценки проектов тех же институтов. Принципиально это мало что изменило, но, как говорится, есть нюансы.
Например, рядовые ученые в лабораториях проходят по категории научных «сотрудников», а завлаб — научных «работников». Подразумевается, что последний просто менеджер: занимается не научным руководством, а организацией научной деятельности. Понятно, что завлаб — по определению именно научный руководитель, а потому выполняет эту функцию, как и раньше. Вот только показатели эффективности «работника» рассчитываются по менеджерской шкале — личная научная деятельность к ним не относится. Достижения руководителей — заведующих лабораториями не идут «в зачет» определенных показателей института, как в случае с научными сотрудниками. В итоге зарплата может оказаться ниже. «Вот поэтому лично я официально старший научный сотрудник — и. о. завлаба», — говорит Олег Терещенко, заведующий лабораторией физики и технологии гетероструктур Института физики полупроводников (ИФП) им. А. В. Ржанова СО РАН.
С тех пор, как собирать деньги «на шторы в класс» с родителей запретили, на них зачастую скидываются сами учителя из своих премий. С учеными аналогично. Бюджет института обеспечивает основное оборудование. А исследуемый материал, реактивы и прочие расходники многие лаборатории покупают на «внебюджетные средства». «Скидываемся из грантов, — объясняет один из ученых. — Закупаем с них необходимое и для той работы, которая идет в рамках основной деятельности по госзаданию». Подобную схему описывают сотрудники разных институтов. Один завлаб очень сетовал, что вновь пришедшая молодежь не понимает, почему из своего персонального гранта должны скидываться, допустим, на покупку в лабораторию общей холодильной камеры.
В советское время кандидату наук полагались дополнительные метры «под библиотеку» — при распределении жилья он мог рассчитывать на лишнюю комнату. Защита докторской означала, что жизнь удалась. Звание профессора подразумевало должность с окладом 500 рублей, к которому добавлялись всякие авторские и прочие гонорары — при средней зарплате в стране меньше 200 рублей. Ну а академик считался небожителем генеральского, а то и маршальского уровня.
А вот в 1990-е, например, кандидат наук, умеющий взвесить заряженную частицу в плазме, по утрам подрабатывал дворником — на зарплату в НИИ выжить не мог. Люди помоложе бежали из науки в коммерцию или уезжали из страны. Оставшиеся пытались выжить на гранты иностранных фондов. В частности, финансируемых американским трейдером, финансистом, инвестором и филантропом Джорджем Соросом.
Через 15-20 лет картина изменилась. Выпускники университетов уже рассматривали Европу лишь как место стажировки, а профессура поверила, что вошла в средний класс. «До 2014 года зарплаты в институте плюс надбавки по проектам РФФИ (Российский фонд фундаментальных исследований) и РНФ (Российский научный фонд) успешно работающим ученым хватало, чтобы почувствовать себя достаточно обеспеченными. Я, например, мог себе позволить на эти деньги вместе с семьей ежегодно ездить в Ниццу», — вспоминает член-корреспондент РАН Иван Кулаков, главный научный сотрудник Института нефтегазовой геологии и геофизики им. А. А. Трофимука СО РАН.
Согласно «майским указам» 2012 года зарплата ученых должна быть не ниже 200% средней по региону. Как это выполняется, в феврале 2021-го на совещании Совета по науке и образованию при президенте России рассказывала как раз ученый из Академгородка — кандидат наук Анастасия Проскурина, сотрудник Института цитологии и генетики (ИЦиГ) СО РАН. Ее оклад составлял 25 000 рублей. При среднем по региону 39 000 рублей. Чтобы приблизиться к установленному показателю в 200%, руководство института предложило поднять ставку до 50 000 рублей, но саму Проскурину оформить на полставки. То есть она так бы и получала 25 000 рублей.
Впрочем, полная зарплата ученых в институтах состоит не только из оклада, но и грантов, в основном Российского научного фонда (РНФ), и хоздоговоров с отраслевыми организациями. Но искать грант или хоздоговор зачастую нужно самому сотруднику. Из приятных традиций: ученым Академгородка до сих пор предоставляют служебную жилплощадь. Кандидаты наук могут рассчитывать на жилищный сертификат — покупку квартиры с заметной скидкой.
Закупки из прошлого
На столе младшего научного сотрудника лаборатории ближнепольной оптической спектроскопии и наносенсорики Института физики полупроводников Нины Курусь новая современная японская техника. Установка атомно-силового микроскопа и спектрометра комбинационного рассеяния света Horiba и оптический микроскоп Olympus. Сейчас с их помощью визуализируются складки толщиной несколько нанометров на слоях графена. Для сравнения — толщина человеческого волоса примерно 20 000 нанометров. Понимая отклик взаимодействия такого слоя с каким-либо веществом, можно создавать сенсоры. Например, для тест-систем биологических материалов. В соседней лаборатории физики и технологии гетероструктур младший научный сотрудник Владимир Голяшов демонстрирует установку фотоэлектронной спектроскопии. Она немецкая, куплена в 2021 году за 85 млн рублей. Установка служит для исследования новых материалов, на основе которых будут разработаны электронные устройства следующего поколения.
В прошлом году под руководством Олега Терещенко был создан первый в мире мультищелочной источник спин-поляризованных электронов. От направления вращения электрона (спина) зависят свойства материалов. Создание вышеописанного источника — фактически научное открытие, существенный шаг к созданию новой электроники. Возможно, корреспондента Forbes специально водят по самым оснащенным подразделениям, но дальше по коридору то же самое. «Вот этот сканирующий электронный микроскоп Hitachi-SU8220 купили в 2015 году, когда он только вышел — даже раньше, чем наши коллеги в Германии», — показывает Дмитрий Рогило, научный сотрудник лаборатории нанодиагностики и нанолитографии.
Подобная картина не только у физиков. Например, в Институте цитологии и генетики мне показали новенькие установки секвенирования (расшифровки) ДНК от американской компании Illumina.
«За несколько лет буквально совершен прорыв: в научные институты закупили много самого современного от мировых лидеров — производителей уникального высокотехнологичного оборудования, — рассказывает академик Валерий Бухтияров, директор Института катализа им. Г. К. Борескова СО РАН. — Однако сегодня многие из этих лидеров скуплены компаниями из США, и теперь поставки в Россию нужно согласовывать с американцами. По понятным причинам у нас сейчас проблемы и с покупкой, и с обслуживанием уже купленного».
Суверенный синхротрон
В соседнем Кольцово под руководством ученых Академгородка строится синхротрон поколения «4+» — один из самых современных на сегодняшний день в мире. Он станет основой Центра коллективного пользования «Сибирский кольцевой источник фотонов» (ЦКП «СКИФ»). В отличие от коллайдера, где заряженные частицы разгоняют для столкновений, здесь по кругу периметром 476 м будет носиться поток электронов. Само по себе такое движение создает вокруг потока электромагнитное поле: если совсем примитивно, то это аналогично магнитному полю вокруг электрического провода. Выражается это поле потоком фотонов — так называемым синхротронным излучением. Выведенным пучком фотонов можно изучать материалы гораздо точнее и быстрее, чем обычной рентгеновской трубкой. Чем ярче пучок, тем выше класс синхротрона. Пользователями такого своеобразного «рентген-аппарата» являются исследователи практически из всех областей знаний.
Синхротронов четвертого поколения в мире всего три. По словам заместителя директора по научной работе ЦКП «СКИФ» Яна Зубавичуса, Россия оплачивала 6% от содержания синхротрона в Гренобле (Франция) и распоряжалась соответствующей долей исследовательского времени. Наличие в стране источника синхротронного излучения повышает интенсивность собственных исследований, но не только. Исследовательское время на синхротронах ученым из любых стран предоставляется бесплатно на конкурсной основе. В заявке требуется описать идею эксперимента. Получившим же одобрение полагается поделиться результатами проведенного исследования — опубликовать статью. В итоге страна-владелец получает приток идей и материала для развития собственной науки.
Из-за санкций запуск «СКИФа» стоимостью 47,3 млрд рублей сдвигается на год — по новому плану он начнет работу в декабре 2024 года. «Какое-то оборудование будет замещено поставками из дружественных стран, а большую часть мы сделаем у себя в институте, — уверен член-корреспондент РАН Евгений Левичев, заместитель директора Института ядерной физики. — Да, быстрее было закупить, но и мы это прекрасно умеем делать».
«СКИФ» — это не только труба с электронами, но и так называемые экспериментальные станции на ней — места вывода пучка. В зависимости от видов исследования станция оснащается соответствующим оборудованием. И здесь ограничения поставок тоже внесли коррективы — от некоторых методов на станциях пока придется отказаться.
Запрет на поставку в Россию оборудования означает остановку целого ряда исследований во многих институтах. «Недавно сломался немецкий насос, — рассказывает Олег Терещенко из Института физики полупроводников, кивая на девайс на полу. — Он безмасляный — наши такие хорошо делать не умеют. Сейчас думаем, как самим починить. Один подобный отремонтировали благодаря токарю 6-го разряда. У нас есть токарь старой школы — 75 лет ему».
Банальный насос — уже проблема. А ведь в лабораториях стоят сложнейшие электронные приборы. Наверное, какое-то оборудование и расходники удастся завезти через Китай. А что-то просто заменить на китайские аналоги. Но это лишь одна сторона санкций для российской науки. Другая значительно серьезнее.
Овцы вместо коров
Современный автомобиль любой марки является продуктом глобального автопрома. Дизайн, инжиниринг, поставки различных блоков и комплектующих, сборка — все это распределено между компаниями-партнерами из разных стран. Сегодняшние научные открытия буквально собираются, как автомобиль. Почти все серьезные исследования проводятся в кооперации с учеными, лабораториями не только из других областей знаний, но и других стран. «Современная наука — это международная коллаборация. Например, мы работаем с французами. У нас хорошо отработаны одни методы исследований, а у них другие. Разделение труда в любом случае всем выгодно», — объясняет член-корреспондент РАН Андрей Кривошапкин, директор Института археологии и этнографии СО РАН.
В 2021 году лаборатория молекулярной генетики и селекции сельскохозяйственных животных Института цитологии и генетики (ИЦиГ) получила грант Минобрнауки на изучение полезных генов и вредных мутаций пород скота. Результаты, в частности, должны помочь вывести высокоудойные или мясные, но приспособленные к нашему холоду породы. «Мы договорились о партнерстве с коллегами из Великобритании и Финляндии, — рассказывает заведующий лабораторией Николай Юдин. — Сравнивали гены мясных быков-герефордов из этих стран с нашими быками, выявляли мутации. Успели выпустить совместную публикацию. Но теперь из-за санкций этот проект на паузе — финны и англичане не могут с нами сотрудничать. Вот сейчас мы с вами поговорим, и я пойду писать заявку китайцам. С ними будем изучать не коров, а овец».
Многим иностранным лабораториям официально запрещено передавать российским коллегам научные материалы или информацию. Некоторым ученым запрещено участвовать в качестве соавторов в публикациях с россиянами. Одни организации вынужденно подчиняются решениям своего правительства, иные наложили на себя ограничения добровольно. Есть и те, кто продолжил сотрудничество, но лишь по начатым ранее проектам.
И если изначально российский «СКИФ» представлялся центром притяжения ученых со всего мира, то сейчас с уверенностью называются лишь Казахстан и Китай. «Россию не исключили из международных научных советов, но членство приостановлено, — рассказывает заместитель директора Института ядерной физики Евгений Левичев. — Например, я был председателем одного комитета. И сейчас могу участвовать в заседаниях по Zoom. А вот голосовать даже не пробую — не хочу ставить коллег в неловкое положение».
На международные конференции российских ученых с докладами больше не зовут. Приглашения в качестве гостя, впрочем, присылают до сих пор. Вот только приехать на конференцию стало значительно сложнее и дороже.
Публикации в авторитетных иностранных научных журналах тоже стали проблемой. Официальных отказов только на том основании, что автор работает в России, нет. Но частота публикаций явно снизилась. Более того, даже прочитать журнал теперь стало сложно — российской карточкой невозможно оплатить подписку.
«Заменить научное сотрудничество, складывающееся с 1990-х годов с теми же французами, на работу с китайцами в короткие сроки невозможно. Научные контакты и кооперация развиваются десятилетиями. Да и у китайцев уровень исследований в области молекулярной биологии вряд ли можно сравнить с европейским или американским. Кстати, они сами очень активно кооперируют с американцами и европейцами, перенимают у них опыт исследований, — рассказывает академик Ольга Лаврик, член президиума СО РАН, заведующая лабораторией Института химической биологии и фундаментальной медицины СО РАН. — Ученым обязательно нужно ездить на международные конференции, чтобы получать самую последнюю информацию. Чем выше «узнаваемость» ученого, тем выше его авторитет, тем охотнее рецензенты пропускают его публикации в ведущие мировые журналы. Важную роль играют стажировки в ведущих мировых лабораториях — это необходимый опыт для развития науки в России».
Отлучив, ну или ограничив российских ученых в дискуссиях, совместных исследованиях, страну фактически выкинули из мировой науки. Как тот же «АвтоВАЗ» из глобального автопрома. Результат примера нам известен — завод лишился возможности производить ряд моделей. А у возвращенных на конвейер Lada Granta теперь отсутствует антиблокировочная система.
«Навсегда в памяти»
«Поздравляю вас с праздником: ровно 100 лет назад принято решение о создании СССР. Большинство здесь сидящих выросло под тем знаменем и гимном. Это важнейшее событие — оно должно навсегда остаться у нас в памяти» — такими словами 22 декабря 2022 года открыл заседание президиума СО РАН его председатель академик Валентин Пармон.
Слова академика можно воспринимать равно как ностальгию, так и как этакое грустное ехидство. Присутствующие ученые, разумеется, ничего не забыли. СССР первым запустил спутник и человека в космос. Одним из первых создал атомную промышленность. Но по многим направлениям мы отстали от Запада еще при СССР. «Времена лысенковщины, когда генетика считалась лженаукой, противоречащей большевистской теории, тогда отбросили нас назад лет на 70. И до сих пор мы еще догоняем», — говорит заведующий лабораторией нейрогеномики поведения ИЦиГ Владимир Науменко.
Но если генетику полностью реабилитировали в 1965 году, то ограничения в археологии продолжались до самого конца советской власти. «Русская, советская археология была передовой до 1930-х, — рассказывает директор Института археологии и этнографии СО РАН Андрей Кривошапкин. — А дальше обнаружили, что выводы ученых идут вразрез с марксизмом. Например, вдруг на основании анализа находок социальное устройство в таком-то веке оказывается совсем иным. Или пирамиды вообще строили не рабы, а свободные поденщики. Поэтому советскую археологию быстро свели к изучению лишь материальной культуры вроде эволюции орудий труда. Не касаясь социологии. В результате в нашей археологии не развиты многие виды исследований. Например, генетические». Отставали и в развитии молекулярной биологии. «Был невозможен свободный научный обмен опытом с коллегами-иностранцами. Не хватало необходимых приборов, реактивов», — вспоминает Ольга Лаврик.
Рядом с госизменой
На том же заседании президиума СО РАН корреспонденту Forbes показали в зале плотного пожилого мужчину, явно не научного сотрудника: «При СССР он был к нам приставлен органами. Видимо, и сейчас занимается той же работой».
30 июня 2022 года в Академгородке по обвинению в госизмене был арестован Дмитрий Колкер, заведующий лабораторией квантовых оптических технологий Новосибирского университета. Больного раком поджелудочной железы в четвертой стадии, питающегося через трубочку 54-летнего Колкера этапировали в Москву, где тот 2 июля умер.
Госизменой посчитали лекцию Колкера китайским студентам. Как рассказывают в Академгородке, «Колкер пострадал из-за недоработки 1-го отдела». Вот как потом комментировал это сын ученого Максим Колкер: «Рядом с ним все время был сотрудник ФСБ. На английском выступления и разговоры были запрещены. Как лектор, который участвовал в конференциях, сообщаю вам: любой, даже постерный доклад заверяется в специальных местах для подтверждения отсутствия гостайны».
И это не единственный случай в Академгородке в 2022 году. В августе арестовали главного научного сотрудника Института теоретической и прикладной механики им. С. А. Христиановича СО РАН 75-летнего профессора Анатолия Маслова. Его обвиняют в передаче данных, связанных с гиперзвуком, представляющих гостайну. Маслов сотрудничал с учеными из Китая, США и Германии. Позже по этому делу арестовали и директора института Александра Шиплюка.
Всем, начиная от младших научных сотрудников и заканчивая академиками, корреспондент Forbes задавал вопрос, как дела о госизмене отразились на их собственном общении с иностранными коллегами. Почти все отвечали одинаково. Каждый, даже если занимается исследованиями двойного назначения, говорил, что лично он с гостайной не работает. Что статьи, отправляемые в иностранные журналы, согласовывать на предмет секретности нужно было всегда. Насчет каких-то новых установок начальства никто не рассказал, хотя заметили, что переписку с иностранцами теперь ведут только с личных мейлов. Обсуждения истории с Колкером ученые старались избегать. «Конечно, это все [на них] произвело впечатление. Просто говорить не хотят», — замечает Андрей Кривошапкин.
Точка фазового перехода
Пока ничего катастрофического в российской науке не произошло. Государство продолжает выделять деньги. В институтах за счет снижения расходов на покупку иностранного оборудования можно даже повысить зарплаты.
А вот прекращение международного сотрудничества ставит под угрозу реализацию ученых. «Наши студенты съездили на стажировку в Европу, — замечает Дмитрий Насимов, научный сотрудник лаборатории нанодиагностики и нанолитографии Института физики полупроводников. — Проводили там высококлассные эксперименты. В соседней комнате даже нобелевский лауреат работал. Есть чему поучиться. Но сравнивая с Новосибирском, поняли, что и у нас есть перспективы, научная школа самого высокого мирового уровня».
Однако, если страна окажется в изоляции, по мнению Андрея Кривошапкина, удерживать молодежь остаться и делать науку в России станет сложнее. «Стагнация в науке уже началась. Самая большая фрустрация сейчас у тех, кому 40-45 лет, — считает он. — Они накопили материал, опыт, который нужно реализовать в открытия, публикации. Но теперь это невозможно. Знаю людей, которые за последний год не выпустили ни одной статьи — не видят будущего. Некоторые просто запили. Если сложившаяся ситуация затянется на 10 лет, то для нынешних 40-летних в России все будет кончено».
Впрочем, кейс с эмиграцией уже наглядно отыгран предыдущим поколением. Как вспоминает Ольга Лаврик, в 1990-х из ее лаборатории за границу уехало около 30% коллег. «Это были лучшие, перспективные молодые ученые. Но далеко не все из них сделали [там] достойную научную карьеру, — говорит она. — Мало кто из них стали руководителями лабораторий. Значительная часть уехавших из нашего института работает в фирмах на средних позициях. Заметных открытий тоже не сделали, несмотря на изначально высокий потенциал. Эмигранту реализоваться в Европе или Штатах именно как ведущему ученому весьма непросто. Даже при несопоставимых с нашими условиями для научной работы в смысле финансовой поддержки и организации научных исследований».
В целом нынешнюю ситуацию ученые сформулировали как точку фазового перехода. Когда не понятен ни сам процесс перехода, ни будущее новое состояние вещества и среды его окружающей.