Директор департамента имущественных отношений Министерства обороны РФ Дмитрий Куракин работает в команде Сергея Шойгу с 2012 года. Сначала тот позвал экс-главу Комитета управления городским имуществом Петербурга в подмосковное правительство, а затем и в оборонное ведомство. В Минобороны Куракину достался один из самых сложных участков работы — управление департаментом имущественных отношений. При Анатолии Сердюкове тот же пост занимала ныне главный фигурант дела «Оборонсервиса» Евгения Васильева. Какие просчеты были допущены в реформировании имущественного комплекса Минобороны, за что армия может быть благодарна экс-министру, какое будущее ждет военные городки и бывшие крымские активы Минобороны Украины, Куракин рассказал в интервью Forbes.
— В июне должна была начаться продажа непрофильных активов «Оборонсервиса» — организации, созданной Минобороны в 2008 году для управления компаниями «Авиаремонт», «Оборонстрой», «Военторг», «Оборонэнерго», но оказавшейся в центре коррупционного скандала. Вы решили начать продажу с активов «Оборонстроя» и «Красной звезды». Почему именно с них и что вообще представлял собой «Оборонсервис» перед тем, как вы начали его реформировать?
— Когда создавался «Оборонсервис», в него должно было войти 321 предприятие (ОАО), реально вошло меньше 300. Когда в ноябре 2012 года в Минобороны пришла новая команда во главе с Сергеем Кужугетовичем Шойгу, предприятий было 231. Из них около 30 уже находились в той или иной стадии банкротства и реально не работало более 50.
Сейчас мы уже объявили торги по отбору специализированной организации, которая займется продажей непрофильных активов «Оборонсервиса». У «Красной звезды» и у «Оборонстроя» оказалось много «дочек», которые им реально не нужны. «Красная звезда» превращается в творческое объединение — это и телеканал, и редакция газеты. Этот ресурс будет выведен за рамки «Оборонсервиса», собственником останется Минобороны. «Дочки» «Красной звезды», которые относились к картографии и полиграфии, будут реализованы. Но медийная идеологическая составляющая для нас чрезвычайно важна. Шойгу считает, что побеждает не столько оружие, сколько сила духа солдата. Поэтому нам крайне нужен этот ресурс, и мы будем развивать его, делать новый контент, снимать фильмы.
— А что с «Оборонстроем»?
— Стройка как военная функция не просто остается — вокруг нее создается новый жилищно-коммунальный холдинг при Минобороны. Мы объединяем все работы со строительством, ремонтом, реконструкцией и дальнейшей эксплуатацией в одну управленческую структуру, создаем единого оператора.
— Вам удалось провести аудит долгов «Оборонсервиса»?
— Сумма убийственная: консолидированная кредиторская задолженность составляет 400 млрд рублей. Сразу оговоримся: больше половины, порядка 60%, это выданные авансы — задолженность, которая будет отработана. Еще 15-20% — внутрихолдинговая задолженность, не являющаяся критичной. До 50 млрд рублей — это тяжелая задолженность перед внешними контрагентами и, в первую очередь, поставщиками, с которой необходимо разбираться.
— Как так вышло?
— Причин много, и дело даже не в том, что был плохой менеджмент и много украли. Главная причина в том, что в ряде случаев была избрана неверная экономическая модель. Например, РЭУ, которая обеспечивает теплом войска, еще при создании «Оборонсервиса» была заявлена как убыточная. Но никто не ожидал, что каждый месяц она будет приносить убытка на 1,5 млрд рублей. Пока мы этот процесс не остановили и вдвое не уменьшили затраты, мы уверенно двигались к катастрофе.
— И как в итоге будет выглядеть новая структура?
Куракин Дмитрий Александрович
Родился 1970 году.
В 1993 году окончил юридический факультет Санкт-Петербургского государственного университета.
Более 6 лет работал в сфере управления недвижимостью и юридического консалтинга.
С марта 1998 года — заместитель начальника управления по правовым вопросам Комитета по управлению городским имуществом Санкт-Петербурга, с октября 2000 года – начальник управления этого же Комитета.
2002 — 2008 гг. — директор ГУП «Городское управление инвентаризации и оценки недвижимости» в Санкт-Петербурге.
2008 — 2010 гг. — заместитель председателя Комитета по управлению городским имуществом Санкт-Петербурга.
2010 — 2012 гг. — председатель Комитета по управлению городским имуществом правительства Санкт-Петербурга.
С мая 2012 года заместитель председателя Правительства Московской области.
С 14 ноября 2012 года директор Департамента имущественных отношений Министерства обороны Российской Федерации.
Награжден орденом «За заслуги перед Отечеством» 2-й степени.
— Остается сам «Оборонсервис» (правда, его ждет ребрендинг) и три постоянных субхолдинга: «Стройка и ЖКХ», «Военторг» (питание, стирка, пошив одежды), «Воентелеком» (телекоммуникации и связь). Будут и временные структуры, которые проживут 2-3 года. Например, ремонтный субхолдинг. Удельный вес морально устаревшего вооружения высокий, и промышленность пока не готова брать эту обузу на себя.
— Замминистра обороны Руслан Цаликов недавно заметил, что реформирование «Оборонсервиса» принесет экономию в 20 млрд рублей. За счет чего экономия?
— Прежде всего, за счет сокращения избыточных управленческих надстроек и персонала. Суммарный эффект, который мы надеемся получить в результате сокращения издержек, уменьшения цепочек посредников и борьбы с недружественными захватами активов, будет весьма существенным. А наша цель — полное финансовое оздоровление холдинга и выведение его на безубыточность.
«Вежливые люди» Шойгу
— При Сердюкове в Минобороны неоднократно заявляли: солдат должен учиться воевать, не его задача чистить картошку, подметать плац. Все подобные функции были отданы на аутсорсинг. Оправдал себя этот опыт?
— Нет ничего плохого в том, что солдат помоет за собой чашку или уберется в казарме. Уборка не превратит его в раба и не отвлечет от боевой подготовки. Она здорово дисциплинирует. Солдат который думает, бросить окурок ему или нет, не сделает этого, если убрать его придется ему же, а не бабушке из «Славянки» (ОАО «Славянка» — компания, созданная для управления жилищным фондом Минобороны и обслуживания «военных городков». — Forbes). Конечно, ключевые вещи, связанные с обслуживанием Вооруженных Сил, должны быть переданы на аутсорсинг. Например, организация питания или техническое обслуживание жилого и нежилого фонда.
Но бывают и исключения: полевые выходы и специфические ситуации, когда невозможен аутсорсинг. На маяке на Новой земле несут службу пятеро военнослужащих — какой смысл там содержать аутсорсинговую организацию с директором и штатом, командировочными и накладными расходами - чтобы солдатам сварить еду и постирать белье?
Все, что связано с обслуживанием и обеспечением вооруженных сил в боевых условиях, мы будем делать сами на инсорсинге. Этим будут заниматься подведомственные нам учреждения, сами военнослужащие. Обслуживание вооружения и военной техники также нецелесообразно передавать на аутсорсинг. Была совершена колоссальная ошибка — ликвидированы ремонтные роты. Решили отдать обслуживание профессионалам: если ломался танк, звонили на завод-изготовитель, в командировку летела ремонтная бригада. Ремонтировать на месте нельзя, запчастей уже не выпускают, отправляют танк на завод. Стоимость нормо-часа была космической, а в ряде случаев надо было просто масло поменять. Сейчас мы эти ремонтные роты восстанавливаем.
— Может как-то бизнес поучаствовать в обеспечении Вооруженных сил, например, выпуская оборудование для полевых лагерей?
— Речь идет о контрактах жизненного цикла. На полигоне Ашулук был развернут лагерь «Хоккер», изготовленный в Германии. Компания поставляет оборудование для полевых лагерей — быстровозводимые конструкции тентового или вагончикового типа. Находиться в полевых условиях — это не значит есть одни сухари, не мыться, спать в жутких условиях. Кондиционированные палатки, столовые, душевые, горячая вода — все есть и воспринимается как должное. Вот такие объекты и могут стать предметом контракта жизненного цикла.
— В свое время в Таманской дивизии большой фурор произвела установка кулера и кофейного аппарата. Что же, служба становится более гуманной?
— Когда началась закупка пылесосов, стиральных машин, чайных сервизов, говорили: популизм.
— При Сердюкове пылесосы не покупали?
— А зачем? Был аутсорсинг: заключили контракт со «Славянкой» — пусть они думают, чем убирать: шваброй или щеткой. Мы решили покупать пылесосы и стиральные машины, чтобы создать нормальный быт. Есть моющий пылесос — убираем казарму. Закинули в стиральную машину белье — прокрутили и надели чистое. Мелочь, казалось бы. Те же душевые кабины в казармах. Шойгу требует, чтобы слово «помывка» было искоренено в войсках: принять душ — естественное право любого человека, его не надо заказывать на аутсорсинге. Оно должно быть обеспечено. И точка.
— Когда появились «вежливые люди» в Крыму, у многих оказался сломан стереотип: это уже была не голодная полураздетая армия, которую показывали в Чечне. У российских военных была отлично подогнанная современная форма, кевларовые шлемы, приборы ночного видения, перчатки. «Вежливые люди» — это итог реформы Сердюкова или уже работа Шойгу?
— Я считаю, что на 100% — заслуга Сергея Кужугетовича. Мне трудно рассуждать сугубо военными категориями, я не работник Генштаба и даже не военнослужащий. С имущественной и финансовой точек зрения оценить работу Сердюкова я могу. Он много пытался сделать для армии, принимались очень многие правильные имущественные решения, некоторые управленческие механизмы работают до сих пор. Но на мой взгляд (и многие мои военные коллеги эту точку зрения разделяют), для системы боевой подготовки вооружения и военной техники и для материально-технического обеспечения Вооруженных сил делалось крайне мало.
Главная армейская задача — поддержание обороноспособности — отошла на второй план. Все сосредоточилось на бизнесе, на имуществе: а давайте это продадим, давайте то продадим, а деньги передадим Вооруженным силам, и им будет хорошо! Но как им будет хорошо, если никто не занимается главным вопросом, никто не думает о жизни, быте солдат, их вооружении? Никто не озабочен тем, чтобы промышленность в срок предоставляла новую технику, ремонтировала оружие, чтобы шла боевая подготовка? Сколько вы помните случаев проведения учений при Сердюкове и сколько при Шойгу? Это вопрос приоритета. Для чего нужно Минобороны стране, имущество продавать? Шойгу считает, что не для этого.
Землевладельцы в погонах
— Вы директор департамента имущественных отношений. О каком имуществе идет речь? Что вообще сейчас есть у Минобороны?
— Все! Все, что есть на свете, есть у Министерства обороны. Самый главный наш актив — это земля: 13,5 млн га земельных участков, а из них - 4,75 млн га лесов. У нас есть здания, сооружения, квартиры, железные дороги, причалы, мосты, инженерные сети, трубопроводы, шахты, мачты, средства связи. Но куда интереснее не перечисление этого имущества, а анализ наших имущественных полномочий, процессов, которые с ним происходят.
С этой точки зрения до 2009 года Минобороны было таким же обыкновенным федеральным органом исполнительной власти, как и все силовики: как МЧС, МВД, ФСБ, — и за любым решением, связанным с распоряжением имуществом, нужно было идти в Росимущество. Это очень сдерживало скорость ключевых имущественных процессов, создавало для армии серьезные проблемы. Судите сами: в результате проводимой реформы армия сократилась примерно в пять раз, высвободились огромные массивы имущества, которые надо содержать, охранять и оформлять. В 2009 году Минобороны на основании специального акта правительства получило возможность управлять своим имуществом самостоятельно. И это несомненная заслуга прежнего министра.
— Несколько лет назад я был на аукционе, который проводило Минобороны. На торги выставлялся участок бывшей воинской части на Рублевке. Выглядело старомодно: ведущий Леонид Якубович в жилетке стучал молотком. Не было электронных торгов. Чтобы продать участок во Владивостоке или за Полярным кругом, надо было приехать в Москву.
— С чего-то надо было начинать. Минобороны, пока не имело прав собственника, могло лишь передать объект Росимуществу, он выставлялся на торги. Деньги шли в доход федерального бюджета, но на финансировании Минобороны это никак не отражалось. Сердюков пытался изменить эту ситуацию. Оценив характер проблем в имущественной сфере, он пришел к выводу, что для начала имущество надо как можно скорее оформить. С этим дела в Минобороны обстояли скверно, на это просто не было денег. В кадастр и реестр федерального имущества было внесено менее 10% всех объектов. Первые деньги на оформление имущества появились в 2009 году — начиная с 400 млн рублей. Сумма увеличилась до 1 млрд рублей в 2011 году. Это были приличные деньги для старта этого процесса, но даже такими темпами оформление всего имущества Минобороны заняло бы 90 лет. Здесь, правда, не обошлось без перекоса — приоритетно оформлялось имущество, назначенное на торги. Что касается самой технологии торгов, она была крайне тривиальной и отсталой — отсюда такие результаты...
— Как получилось, что «военные городки» стали непрофильным активом Минобороны?
— Когда армия стала сокращаться, началась переоценка «военных городков»: что там от них осталось военного? Зачастую ровным счетом ничего — это обычные поселения. И именно от таких активов армии надо было избавиться в первую очередь. Сердюков придумал порядок передачи военных городков муниципалитетам, лично продавил бюрократическую систему и превратил этот порядок в федеральный закон — при том что он не соответствует ни Гражданскому кодексу, ни закону о кадастре, ни закону о регистрации прав. Но зато позволяет одним росчерком пера передавать военные городки. Придумать-придумал, но вот не смог эффективно этот инструмент применить.
Если Минобороны до ноября 2012 года передало меньше 100 военных городков, то с ноября мы передали 1500 городков. Передавая безвозмездно муниципалам имущество, мы, конечно, не заработаем, но зато снимаем острые социальные проблемы. Муниципалы раньше говорили: Минобороны отдает нам убыточные военные городки, разваленные сети, детские садики, куда надо вкладывать деньги из местных бюджетов, а ценное имущество продает. Ситуация воспринималась как несправедливая. Это одна из причин, по которой Шойгу с первых дней работы ввел мораторий на реализацию военного имущества. Мы ни одного объекта не продали — мы только безвозмездно передаем их в муниципальную собственность.
Но нельзя сказать, что военный городок — это всегда непрофильный актив. У нас полным ходом идет модернизация первых 50 военных городков: все старые советские постройки преобразуются в современные казармы, общежития для контрактников, офицерского состава, строятся спортивные объекты, склады и парки. Этот процесс займет два года. Учитывая то, что у нас остается около 600 военных городков, нам потребуется на модернизацию около 20 лет. Мы столько ждать не можем. Поэтому мы ищем альтернативные способы, в том числе привлечение инвестиций на основе концессий.
— Землю передавали?
— До ноября 2012 года случаи передачи земли были практически единичными, но сейчас мы активно передаем землю. На сегодняшний день это более 1800 участков. Администрации Владивостока, например, с ноября 2012 года мы передали землю, по площади равную 1/5 части всей застроенной территории города. Это пляжи, бывшие сельскохозяйственные земли, участки военного лесничества.
— Во Владивостоке я был на частном пляже, он находился на землях Минобороны. Там процветал «бизнес на веревке»: ставился забор, шлагбаум или просто веревка натягивалась, и брали деньги за вход или въезд машин. Много ли земли потеряло Минобороны и собиратесь ли ее возвращать?
— Если потеря земли ущемляет обороноспособность [страны], мы судимся и идем до конца. Это принципиальный вопрос. В качестве примера приведу ситуацию с Ржевским полигоном в Ленинградской области — его территория занимала 74 000 га. Часть полигона уже утратила свое военное назначение и занята садовыми участками и даже жилыми комплексами. Мы сделали анализ и пришли к выводу, что нам нужно 58 000 га. Сформировали участки и определили их границы. Но и тут выяснилось, что даже на этой территории оказались асфальтовый заводик, мусороперевалка. Мы их выселим и все до квадратного метра вернем себе. А там, где сейчас садовые участки, многоэтажная застройка, будем безвозмездно передавать муниципалам. Так мы действуем и в Московской области, и в других регионах.
— Но теперь Минобороны не только теряет, но и получает. В Крыму в числе национализированных объектов оказались шесть санаториев, принадлежавших раньше Министерству обороны Украины. Сейчас там работает комиссия Минобороны России — проводит аудит. Вы берете это имущество себе?
— Минобороны находится в финальной стадии утверждения схемы территориального планирования перспективной дислокации Вооруженных Сил на территории Крыма. Когда мы ее получим, будем четко знать, в каком месте что у нас будет находиться. А пока мы организуем работу просто: все, что имело отношение к Черноморскому флоту и Вооруженным силам Украины, может быть передано в федеральную собственность РФ, если Минобороны заявит такую позицию. То есть мы определяем для себя некое право «первой брачной ночи». Но мы возьмем только то, что нужно Вооруженным силам. Из 4500 зданий, сооружений и 60 000 га земли нам нужно не все, максимум 2/3. Но именно мы должны решать, что будет оформляться в федеральную собственность для нужд обороны. Когда местные власти или федеральные ведомства говорят: зачем передавать этот объект Минобороны — давайте жилой район или транспортный объект тут построим — мы занимаем жесткую позицию. Что касается санаториев... Мы доложили наши предложения президенту, и он нас поддержал: все шесть санаториев и один госпиталь будут включены в систему медицинского обеспечения Вооруженных сил РФ.
— Все что с связано с имуществом, активами Минобороны преследует криминальный шлейф: ваша предшественница, экс-глава департамента имущественных отношений Евгения Васильева под домашним арестом ждет суда, в 2008 году застрелился Виктор Власов, начальник Главного квартирно-эксплуатационного управления Минобороны. Вы появились в Минобороны спустя неделю после того, как министром стал Сергей Шойгу, а до этого работали с ним в правительстве Московской области и в правительстве Валентины Матвиенко в Санкт-Петербурге. Знали ли вы об этих темных историях, не было ли у вас вообще сомнений, стоит ли занимать эту должность?
— С Евгенией Васильевой, [бывшим] директором департамента имущественных отношений Минобороны, я пытался общаться, будучи председателем Комитета управления госимуществом Санкт-Петербурга. И мне ни разу не удалось добиться от нее личной встречи для обсуждения служебных вопросов: в городе было немало заброшенного, «убитого» имущества Министерства обороны. Стояла зима, территории не убиралась, сосульки падали на тротуары, начинались коммунальные катаклизмы. Мы вышли с нормальным предложением: не пользуйтесь сами — отдайте, мы приведем это имущество в порядок. Но Минобороны тогда это было совершенно не интересно, они пытались все продавать. При этом эффективность была крайне низкая — не менее 70% торгов объявлялись несостоявшимися, это была работа на мусорную корзину.
В 2012 году, когда Сергей Кужугетович был назначен министром обороны, люди из его команды, я имею ввиду прежде всего Руслана Цаликова (вице-губернатор Московской области, сейчас — зам Министра обороны. — Forbes), оценивая непростую ситуацию в министерстве, планировали переход на новую работу. И в итоге мне позвонил статс-секретарь Панков Николай Александрович: «Министр обороны решил вас призвать на военную службу».
Что касается вопроса — идти или не идти на эту должность, — то сомнений не было. Хотя, конечно как любой разумный человек я допускал мысль, что могу не справиться. Не справлюсь — напишу заявление. А какие еще могут быть сомнения: что я случайно что-то украду? Нет, боязни попасть в криминальные истории у меня не было и нет. Сама личность нашего министра обороны очень здорово влияет на декриминализацию армии, он позволяет открыть в людях другую мотивацию, кроме материальной выгоды. Он людей увлекает, и я на себе это очень хорошо чувствую.