В пятницу во время представления мэром Москвы Сергеем Собяниным двух проектов по использованию места бывшей гостиницы «Россия» премьер-министр Владимир Путин выступил с неожиданной инициативой. Он предложил градоначальнику подумать над созданием тут парковой зоны. «Восстановить парковую зону. Это было бы здорово», — приводит слова кандидата в президенты «Интерфакс». Свое предложение он объяснил тем, что два других проекта — парламентского центра и делового гостиничного комплекса — создадут избыточную нагрузку на транспортную систему центра Москвы.
По просьбе Forbes новую инициативу премьера и место гостиницы «Россия» в архитектурной истории Москвы комментирует историк архитектуры Григорий Ревзин.
— Известно ли Вам о предложении премьер-министра создать на месте снесенной гостиницы «Россия» парковую зону? Считаете ли Вы оправданным такое предложение?
— Отличная идея. Молодцы!
— А как Вы оцениваете два других проекта — строительство на этом месте делового гостиничного комплекса и парламентского центра?
— Гостинично-офисный центр – это то, что собирался там делать Юрий Лужков. Это была идея бизнесовая, но она оказалась связана с массой сложных вопросов, прежде всего — вопросов собственности. И как в таком случае пришлось бы разбираться с тем, кому и что здесь принадлежит, я не очень понимаю.
Но есть и более важная проблема. С точки зрения города что гостинично-офисный центр, что парламентский центр — это огромная транспортная нагрузка. На сегодняшний день транспортная проблема в Москве не решена, у нас даже нет концепции ее решения. И строительство в таком месте подобных комплексов — это движение к транспортному коллапсу. Поэтому парк, я считаю, это, по крайней мере, мера, которая не травмирует город. Но я не уверен, что это решение задержится там надолго.
— Несмотря на то, что его озвучил действующий премьер-министр и кандидат в президенты?
— Конечно, пожелание Владимира Владимировича сейчас выполнят. Но парк — это такая вещь, на месте которой всегда можно что-то построить. Например, после того как будет решена транспортная проблема. Мы ведь знаем города, которые ее решили: Лондон, Париж, которые с подобной ситуацией столкнулись в конце 1970-х годов. Хорошо, давайте мы сейчас сделаем парк, а лет через двадцать вернемся к вопросу о строительстве гостинично-офисного или парламентского центра.
— Как Вы отнеслись к принятому решению о сносе гостиницы «Россия» в 2006 году? Вы считали его обоснованным?
— Я никогда не был любителем этой архитектуры, и «Россия» мне не особенно нравилась. Но проблема была не в этом, а в том, что это здание было очень трудно использовать — в отличие от других центральных гостиниц, скажем «Метрополя» или «Националя». Понятно, что на решение о сносе повлияло и желание наживы — там ведь собирались строить новую гостиницу, и это могло принести существенные барыши, а никаких интересов города в этом не было. Но не могу сказать, чтобы я сильно скорбел по этому поводу.
Прямо перед сносом в «России» останавливался архитектор Перро (французский архитектор Доминик Перро, автор первого проекта второй сцены Мариинского театра. — Прим. ред.), очень известный специалист, который работает в стилистике 1970-х годов. Он высоко оценивает наш модернизм брежневского времени и хорошо к нему относится. Я встретился с ним в фойе гостиницы утром, после того как он там переночевал, и говорю: «А вот вы знаете, эту гостиницу собираются сносить…» А он отвечает: «Как хорошо! Как правильно! Немедленно сносить, чтобы никаких следов от этого не было!». В общем, ему «Россия» не понравилась.
Но бывали и архитекторы, смотревшие на это иначе. Скажем, Рем Колхас (автор интерьера Guggenheim Hermitage, совместного выставочного проекта фонда Гуггенхайма и Эрмитажа, существовавшего в Лас-Вегасе в 2001-2008 годах. — Прим. ред.) очень плохо относился к идее сноса «России», говорил, что так нельзя. У такой архитектуры всегда были энтузиасты, она постепенно входила в моду, а сейчас уже совсем вошла. Но у меня позиция не то чтобы очень распространенная.
— Один из аргументов защитников «России» звучал примерно так: да, пусть это здание не самого выдающегося архитектурного облика, но оно уже вписано в облик города, и хотя бы ради его сохранения стоит оставить гостиницу в покое… Вы разделяете позицию, что сохранять нужно все, вписавшееся в архитектурный облик Москвы?
— Мне кажется, есть рубеж, определяемый появлением индустриального строительства. Сталинская архитектура — это еще ручное строительство, они буквально руками все это выкладывали. В ней есть человеческий дух, и в этом смысле это уникальные здания. Но как только возникает индустриальное строительство, как только здания начинают на заводе делать… У любого заводского изделия есть срок годности. И заставлять его служить так же долго, как уникальное изделие — это неверно.
В отношении таких объектов действуют совсем другие принципы сохранения: главное, чтобы сохранялось что-то от тиража. Давайте сохраним из 1970-х годов какое-то здание, которое не очень мешает городу! Оно само по себе не представляет ценности, только как образец. С архитектурной точки зрения гостиница «Россия» совершенно синонимична Кремлевскому дворцу съездов — гигантский сундук, который находится в историческом центре города рядом с Кремлем. Это, образно говоря, одно и то же высказывание.
Вот гостиницу «Москва», допустим, не надо было сносить, и тут я был резко против. В финале этой истории мы вместо подлинной вещи получили подделку. А в отношении зданий и вещей времени индустриального строительства позиция иная: да сохраните что-нибудь как образец! Это как с фарфором — вы же не сохраняете каждую тарелку? Сохраняется одна из тиража в 10 000. Она одна собирает на себя ценность всего тиража: последняя тарелка из серии стоит как весь тираж. Это закон коллекционирования: когда есть тиражное изделие, то важен образец. С уникальными изделиями действует совершенно другой принцип. Поэтому, скажем, ни одну статую Ренессанса нельзя уничтожать, а гипсовые бюсты Ленина — да пусть из них останется один, и он будет такой же ценный, как все они вместе!