Судебные решения в отношении чиновников, описанные в газетах, сильно отличаются от тех, что можно узнать, разговаривая с обитателями СИЗО
Чем больше времени я вынужден общаться с нашей судебной системой и людьми, ею преследуемыми, тем тверже моя позиция: в России существуют два суда. И это — избыточно.
Один суд — для граждан России, которые стараются строить свою жизнь на основе норм человеческой морали. Таких людей подавляющее большинство.
Второй суд — для широкого круга коррупционеров разных мастей. Они для суда свои, плоть от плоти, потому что живут по таким же правилам: взял — сделал. Я не буду здесь долго писать про судью Васюченко (да, осудившую меня), хотя мог бы написать очень много. Приведу один факт: Васюченко, закончив со мной, тут же взялась судить одного из бывших замов Владимира Ресина — Волкова. Его обвиняли в том, что он выделил квартиру своей теще на Остоженке (бесплатно, разумеется, как остро нуждающейся). А теща, не будь дурой, тут же эту квартирку продала по рыночной цене — всего-то за 46 млн рублей. Прокуратура запросила реальный срок, хотя и небольшой для такого мошенничества, 3 года. Васюченко же полностью оправдала его, да еще и похвалила. Очевидно, что это была хорошо разыгранная постановка — для нас, дураков.
Расскажу другую историю — про Следственный департамент при МВД и Тверской районный суд Москвы, который по территориальности избирает меры пресечения для подопечных Следственного департамента. История эта, на мой взгляд, хорошо иллюстрирует мой тезис о существовании в России двух параллельных судов.
В Следственном департаменте при МВД есть такой следователь, Сергей Мурашов. О его существовании я узнал в тюрьме из апрельских газет в связи с историей главы ФГУП «Охрана» Андрея Комиссарова, в отношении которого возбуждено уголовное дело по статье, предусматривающей до 10 лет лишения свободы. Этот Комиссаров — креатура фактически находящегося в бегах бывшего первого замминистра МВД Михаила Суходольского. Так вот, следователь Мурашов обращается в Тверской суд с просьбой о домашнем (!) аресте Комиссарова. Доводы следствия стандартные: «может скрыться и, используя навыки, полученные во время работы в милиции, угрожать свидетелям».
Судья Алексей Криворучко (тот, что отказал уже тяжело больному Сергею Магнитскому в его просьбе о кипятке — развести сухой паек, выдаваемый в тюрьме на весь день) и на сей раз проявил небывалую для судей принципиальность в отстаивании прав граждан. Он категорически отказал следствию в робкой просьбе о домашнем аресте, назвав доводы товарища Мурашова надуманными и необоснованными. А главное — судья Алексей Криворучко сообщил, что начальник ФГУП «Охрана» обвиняется в экономическом преступлении, которое никак не связано с насильственными действиями. Здесь стоило бы посочувствовать беспомощному следствию и поаплодировать принципиальности судьи, если бы не два обстоятельства.
Во-первых, статья, по которой обвиняется Комиссаров, не экономическая и не подпадает под перечень статей, арест по которым на предварительном следствии и суде запрещен. Во-вторых, робкий Сергей Мурашов, когда ему надо, умеет добиваться ареста и при гораздо более благоприятных для арестанта процессуальных обстоятельствах. И вот об этом стоит рассказать подробно.
Я стал выяснять, а не сталкивался ли кто-то в моей нынешней тюрьме со следователем Мурашовым. И обнаружил, конечно, человека, дело которого ведет тот самый Мурашов.
Человек этот — так же как и Комиссаров — обвиняется в преступлении, не связанном с насильственными действиями. Однако есть некоторая разница: по версии следствия (то есть одного и того же следователя), Комиссаров преступление все же совершил, а мой новый знакомый — лишь пытался его совершить (статья 30 УК РФ — «приготовление к преступлению»). Однако к нему в офис нагрянули ребята из спецназа, вооруженные автоматами «Кедр» — почему-то с глушителями. Обыск проводили следователи, сопротивление никто и не думал оказывать, поэтому от нечего делать ребята играли с предохранителями автоматов, то переводя их в боевой режим, то в безопасный. Очевидно, что именно они и представляли в тот момент наибольшую опасность для окружающих.
Идем дальше. Для моего нового знакомого необходимо было избрать меру пресечения в виде ареста. Ведь так значительно легче оказывать давление на жертву. Но у него резко подскочило давление, 210 на 120 (он вообще гипертоник). Врачи, по просьбе следователя Мурашова, сделали укол, сунули таблетку под язык — и дали добро на участие в судебном заседании. Следователь использовал стандартные, годами отработанные идиотские доводы для ареста моего нового тюремного знакомого: «может скрыться», «может использовать специальные навыки и угрожать свидетелям» и т. д. Естественно, подтверждений этим утверждениям представлено не было — в отличие от дела того же Комиссарова, который навыки имел по роду деятельности во ФГУП «Охрана».
Мой новый знакомый и его адвокаты к суду подготовились: принесли справку, что тот никогда не проходил во время службы в армии обучения каким-либо спецнавыкам, представили документы о получении наград; еще принесли документы о происхождении средств, которые мой новый знакомый предложил в качестве залога. Но все нипочем, все напрасно. Тверской суд слово в слово переписал ходатайство следователя Мурашова об аресте, словно используя флешку следователя. Хотя почему, собственно «словно»? Когда четыре года назад в том же Тверском суде арестовывали меня, моя жена сняла на телефон, как помощник следователя из СК МВД, сидя на месте секретаря судебного заседания, оформляет решение суда о моем аресте (судья Макарова) — часа за два до начала судебного заседания. Спокойно зашла и спокойно сняла, вместе с адвокатами; а помощник следователя продолжала — тоже очень спокойно — нарушать закон и вмешиваться в работу как бы независимого суда. Если вы думаете, что где-то с кем-то бывает иначе — значит вас никогда не арестовывали. Но это, как известно, не ваша заслуга. — А. К.