В условиях стремительных сдвигов на мировой арене меняется поведение многих стран. Некоторые уходят в тень, другие, напротив, амбиции или воля обстоятельств выталкивают на передний план. Два совершенно разных государства — Германия и Китай — оказались, как ни удивительно, в сходном положении, к которому оба не вполне готовы. То, каким образом Берлин и Пекин сумеют решить для себя вопрос о собственной идентичности, заметно повлияет на направление развития России.
Долгое время Германия и Китай руководствовались принципом «не высовываться», считая за благо оставаться на вторых ролях. Причины разные.
Германию к сдержанности приучали буквально всем миром — двух грандиозных войн, вспыхнувших в ХХ веке из-за «германского вопроса», хватило, чтобы великие державы занялись им всерьез. Разделенной Германии было запрещено даже думать о стратегии и геополитике, а единственным дозволенным видом экспансии стала экономическая, да и то под наблюдением. Но опыт 1920-х годов, когда стремление победителей в Первой мировой втоптать поверженного противника как можно глубже в грязь привело к новой катастрофе, учли. Немцев сделали союзниками, заключив в плотные объятия НАТО, с одной стороны, и Варшавского договора — с другой.
Эта политика увенчалась блестящим успехом. К концу прошлого века в Европе не было страны более миролюбивой, дисциплинированной и скромной, чем Германия. Даже превратившись в самую мощную экономическую державу и объединившись, она осознавала «свое место»: твердо следовать в фарватере интеграции и нести повышенное финансовое бремя.
В XXI веке изменились не немцы, которых описанное положение устраивает, а Европа. Кризис Евросоюза заставляет искать новые подходы, и все смотрят на Берлин, ожидая от него воли и ответственности. Германия же от этого отвыкла, потому стремится максимально отсрочить и смягчить принятие решения. И неспроста, ведь как только она пытается все-таки ответить на запрос о лидирующей роли, те, кто требовал действий, впадают в панику: опять германский диктат!
Китай никто специально не сдерживал, но с конца 1970-х годов, когда там начались экономические реформы, руководство страны сознательно взяло курс на самоограничение. Дэн Сяопин понимал, что такая гигантская страна априори вызывает опасения, поэтому чем меньше она заметна, тем лучше — не будут ставить препоны. КНР добровольно отказалась от активной стратегической роли, и тактика себя оправдала. До начала нынешнего столетия Пекину удавалось не дать себя вовлечь в общемировые политические процессы, тем более что ход событий благоприятствовал. Прежний конкурент, СССР, просто рассыпался, потенциальный — США — залезал в долги, а глобальная экономика как будто специально была создана для трудолюбивой, умелой, но непритязательной нации.
Однако, заботясь лишь о себе, Китай дорос до масштаба, при котором невозможно оставаться незаметным. Актер такого размера просто уже не может спрятаться в кулисе, а даже если его не будет на сцене, само осознание того, что он существует, порождает нервозность остальных исполнителей. В этой ситуации отсутствие позиции уже недопустимо, потому что другие все равно домыслят ее и сделают выводы. К тому же экономические интересы Китая распространились настолько широко, что они требуют политической, а зачастую и военной поддержки. Избежать стратегического взаимодействия с другими державами не получится. Во всяком случае американская политика явно начинает выстраиваться под задачу противостояния Пекину.
Что это означает для Москвы? В новой для себя ситуации и Германия, и Китай могут обратиться к России в поиске дополнительной опоры.
Отношения с Бонном/Берлином — стержень всей европейской политики Москвы с 60-х годов прошлого века. Фундаментом служили коммерческие интересы. Выход Германии на ведущие политические позиции вызовет переформатирование всей несущей конструкции единой Европы, встанет вопрос и о характере российско-германских связей. Можно ожидать роста опасений и даже противодействия со стороны части европейских стран и США, а это отрицательно скажется на сближении России и Европы в целом.
Китай, со своей стороны, начинает задумываться об альянсах, чего раньше не было, и китайские военные даже рассуждают о возможности формального союза с Россией. Институционализация отношений с Пекином станет для Москвы, если вдруг она на это решится, судьбоносным выбором, который предопределит сущность контактов с Европой и Америкой. Делать этого не стоит, но и избегать углубления связей с самой перспективной страной Азии нельзя. Обстановка может еще осложниться, если в соревнование за лояльность России вступят Соединенные Штаты — быть завидной невестой, которую все домогаются, лестно, но мучительно.
Россию в предстоящие годы ожидает изощренная эквилибристика: геополитическая между Китаем и Америкой, экономическая между Европой и Китаем. На ближайшее время любой выбор — проигрыш, он свяжет руки и лишит маневра. Но в более длительной перспективе придется определяться, и, к несчастью, кроме Европы, пока никакого реалистичного варианта не видно.