Мой знакомый журналист однажды упал, переходя дорогу в Ницце. Ему достаточно было слегка отряхнуть локти и колени, чтобы вернуть себе тот вид, в котором он вышел из гостиничного номера. «Если бы я так растянулся в Москве, костюм пришлось бы выбросить», — первое, что он сказал, когда поднялся на ноги.
Москва — самый развитый город нашей страны с точки зрения инфраструктуры, доходов населения и качества жизни. Тем более обидно, что она до сих пор является городом XIX века. Москва не знает, как себя убрать и куда деть мусор. Здесь обеспеченные граждане решают проблемы методами позапрошлого века — калошами и каретой с личным извозчиком. Любая пешая прогулка превращается в преодоление пересеченной местности. Как бы не наступить в лужу, не дотронуться до автомобилей, не обтереться о стену дома, не уронить перчатку.
Жители Москвы только-только начали задумываться, что качество жизни — это не только машина, одежда и квартира. Есть множество вещей, которые принято называть общественными благами. И они в отвратительном состоянии. Чиновник, который просто почистил парк, стал героем десятков восторженных публикаций, его поступок признан героическим, и все идет к тому, что еще при жизни ему поставят памятник. Возможно, в этом самом парке. Ситуация за пределами столицы еще печальнее: заведите разговор о необходимости развивать общественные блага, и на вас в лучшем случае посмотрят как на идиота.
Наши государственные органы, вроде бы призванные создавать эти самые общественные блага, никогда не были способны произвести что-либо для большой группы людей. Они легко могут организовать северокорейский съезд «Единой России», чтобы Владимир Путин почувствовал себя богом, — но не в состоянии нормально заасфальтировать тротуары, чтобы обычный москвич иногда мог почувствовать себя человеком.
На протяжении последних двадцати лет чиновники раз за разом пренебрегали общественным благом в пользу личного. Советские функционеры тоже были не ангелы, но только рыночная экономика позволила влиятельным госслужащим в полной мере оценить преимущества экономии на масштабе. Сегодня мы часами стоим в пробках, потому что кто-то поменял общественное благо — дорожную сеть — на точечную застройку, шале в Австрии и часы за миллион долларов.
Несколько лет назад мне часто приходилось слышать аргументы: «Посмотрите на Украину — там демократия, у нас — диктатура с элементами тирании, но разницы никакой». На самом деле политика в России отличается от украинской только тем, что у соседей пять олигархов финансируют троих политиков, а у нас один политик обеспечивает пятерых олигархов. Ни в той, ни в другой схеме не остается места для интересов широкого круга граждан. Для всех, кто находится за пределами политико-олигархического круга, разницы, действительно, никакой.
Сваливать все на одних коррупционеров было бы ошибкой. Если мы допускаем, что в стране, где доходы сопоставимы с Польшей, чиновники официально зарабатывают как в Камеруне, значит мы сами становимся если не соучастниками, то молчаливыми свидетелями коррупции. Если зарплата полицейского меньше аренды квартиры в его городе, значит он точно будет брать взятки. Даже безобидный по нынешним временам гаишник может совершить тяжкое преступление, отпустив за пару тысяч евро пьяного водителя, который на следующем перекрестке кого-нибудь убьет.
В том, что наши чиновники вместо работы занимаются поборами, во многом виновато само общество, которое психологически не готово официально платить им достойные деньги.
Государственную систему мы уже не поменяем. Чтобы выжить в ней по неформальным правилам, по формальным ты должен быть преступником. Если по писаным законам все — преступники, значит каждого потерявшего доверие можно в любой момент посадить. Единственный выход — создавать параллельную, более честную систему. В которой мы будем платить достойные деньги тем, кто отстаивает наши права и создает общественные блага.
Нам часто говорят, что в масштабах страны 200-300 000 человек — это очень мало. Но это как посмотреть. Сегодня в реальную конкуренцию и принятие решений в политике и экономике вовлечено намного меньше людей. Они выделяются на фоне остальных граждан похожей на похоронную процессию комбинацией черного представительского седана и прилипшего к нему сзади джипа охраны.
Люди, выходившие протестовать зимой, — та самая более широкая группа, которая наконец-то созрела, чтобы влиять на политику и отстаивать свои интересы. И, что характерно, она более здоровая, потому что большинство из нас хотели бы участвовать в управлении жизнью страны не кулуарно и коррупционно. В отличие от существующего «политического класса» у нас есть потребность делать это открыто и прозрачно.
Уже давно стало общим местом говорить, что на Болотной и Сахарова люди были отдельно, а политики на сцене — отдельно. Мой вопрос может показаться неприличным, но я хотел бы спросить: на что живут люди, попытавшиеся стать вождями протеста?
Так получилось, что закрытые и недоступные чиновники стали очень прозрачными. Мы все знаем, как и на что. Мы все прекрасно понимаем про Ротенбергов и Тимченко. В случае с Шуваловым, Усмановым и Абрамовичем мы буквально держали свечку — видели даже документы.
При этом мы до сих пор не представляем, как зарабатывают все эти Немцовы, Рыжковы, Явлинские и Яшины. И понимаем, почему многие люди добивались их исключения из оргкомитета, не возражая против присутствия там Акунина, Парфенова и Сапрыкина, которые в отличие от «профессиональных политиков» понятно на что живут и какие преследуют интересы. Парадокс в том, что движение за честность, открытость и прозрачность пытались возглавить люди, о чьих доходах мы знаем меньше, чем о доходах наших политических противников.
Примерно год назад в России произошло знаковое событие — люди впервые массово внесли деньги на политический проект. На «Роспил» Алексея Навального собрали больше 8 млн рублей. На сайте проекта не найдешь информацию о том, чем зарабатывает сам Навальный. А мне бы хотелось платить не только нанятым юристам, но и ему самому. Мне так комфортнее. Потому что я хочу, чтобы сам инициатор и вдохновитель проекта посвящал ему достаточно времени, а не пытался параллельно обеспечить семью, подрабатывая на малоизвестных клиентов своего адвокатского бюро.
Более того, я согласен на то, чтобы он зарабатывал больше меня, потому что он рискует. Я согласен, чтобы он не приступал к проекту, пока не соберет необходимую сумму. Я много на что согласен ради одного: политик должен получать деньги от меня и от таких же, как я, граждан. Потому что только тогда он будет выражать мои интересы.
Я уже жертвовал деньги и готов делать это снова и снова. Чтобы поддерживать множество проектов, необязательно быть миллиардером и филантропом Джорджем Соросом. Я, как и многие пользователи «Лепры», собирал деньги на лечение кота с переломанными лапами, на машину врачу скорой помощи из Омска. Мы вылечили кота и купили нормальную машину реаниматологу с зарплатой 11 000 рублей. Многие люди жертвовали по 50 или даже 20 рублей, но без их вклада доктор бы ходил пешком, а кота бы усыпили.
На «Лепре» уже давно принято собирать деньги. Так же как и в соседнем сообществе Dirty, где пользователи скинулись на снегоход человеку, который на протяжении нескольких лет чистил взлетную полосу заброшенного аэродрома. Это никому не было нужно, пока на аэродром не сел аварийный лайнер. И не оказалось, что начальник аэродрома спас девяносто жизней.
Все эти примеры интересны тем, что это был публичный сбор средств. Люди открыто обсуждали, как и на что пойдут их деньги, а получатели отчитывались перед жертвователями. Самое главное, что это фактически рынок — со свободой выбора и конкуренцией. Ты можешь выбрать — пожертвовать деньги на кота, машину, детский дом или на все сразу. Кто-то писал, что пользователи сошли с ума — тратить десятки тысяч рублей на сложную операцию коту. Кто-то писал, что врач мог бы поменять работу и сам заработать на машину.
Кто хотел — платил, кто не хотел — не платил. Это было осознанное решение каждого, но те, кто платил, получали именно то, что хотели. Что крайне редко происходит в случае с налогами, собираемыми нашим государством.
Здесь мне, наверное, стоит закончить, но я все же выскажу банальную мысль. Если мы не научимся сами публично, массово и с открытым обсуждением платить политикам и одновременно мириться с тем, что это сложный, рискованный и высокооплачиваемый труд, мы вряд ли сможем что-либо изменить в нашей жизни. Потому что бесплатный сыр имеет свойство больно прижимать шею металлом к дереву.