Эти строки пишутся после митинга на Новом Арбате. Часто слышалось, что он — последний. Вообще, каждый митинг был как последний. Особенно острым было чувство прощания на большом Белом круге. Все Садовое кольцо махало белыми платочками. С чем прощались? С какой-то особой атмосферой. Те, кто побывал на больших московских митингах декабря-февраля, не могли не почувствовать состояние невиданной, ни с чем не сравнимой легкости и радости.
Что это за атмосфера? Откуда она взялась? На этих московских площадях и улицах ежедневно бывают сотни тысяч горожан, и не сказать, чтобы эти городские пространства, кроме, разве, Пушкинской площади, заряжены каким-то особенным состоянием, заставляющим людей менять свое обычное хмуро-равнодушное настроение на какое-то иное. Значит, дело не в самих камнях и стенах. Связать это чувство радости и веселья со специальной обстановкой на этих массовых действах еще труднее. Спецификой, антуражем митингов являлись шпалеры одетых в серое полицейских, их окрашенных в серое фургонов с решетками на окнах. Шлемы на их головах и дубинки на поясе не могли обещать ничего особо веселого.
Резоннее предположить, что атмосфера связана с причиной и целью митингов. Причина вроде бы такая: возмущение фальсификациями, возмущение действиями властей, возмущение самими властями. Цель та, что сформулирована в резолюциях или прописана на плакатах: безобразия прекратить, невиновных выпустить, виновных выгнать и посадить. И причины, и требования относятся к материям более чем серьезным. Не до веселья.
Может быть, какие-то причины вывели на улицы особо веселую часть московского населения? Ну, например, легкомысленную молодежь. Но нет, там были люди всех возрастов, а в части настроения первые же отчеты назвали вышедших на митинг «рассерженными горожанами». И было с чего рассердиться: людей, протестовавших на самых первых митингах 4 и 5 декабря против нарушений российских законов, блюстители же закона разгоняли и сажали в автозаки.
Можно частично объяснить приподнятость настроения участников первого митинга на Болотной самим фактом его проведения. Вырванное у властей разрешение (на то, на что по закону его и не надо) само было победой. Власть испугалась, испугалась нас. Мы — сила! На проспекте Сахарова нас оказалось еще больше. Мы силища! Конечно, в этом была одна из причин эйфории.
У собравшихся на проспекте Сахарова было еще и чувство моральной победы над теми, кто решил унизить манифестантов шуточками насчет контрацептивов, бандерлогов, денежек госдепа. Ох, как он промахнулся! Направленные — как бы ему лично — тысячи ответных шуток на плакатах все вмести означали одну важнейшую перемену. Люди на площади как коллективное целое встали на ступень, на которой российская общественность бывает очень редко. Они ответили верховной власти не снизу вверх, что обычно, а сверху вниз. (Потому и шутки на плакатах все были язвительными, презрительными, но не злобными). Отметим это как один из важнейших фактов.
Много говорят о легитимности президента. Она, мол, подтверждена или не подтверждена процентами голосования. Мы-то полагаем, что в случае самодержавия понятие легитимности не релевантно. Такую власть признают просто потому, что она власть. Самодержавная власть есть, как говорят, причина самой себя. Она выше нас, и все. Она и власть, она и авторитет, потому законна. Для той части общества, которая почувствовала себя выше властителя, его претензии на авторитет теряют основания, его власть лишается оснований в моральном законе. Именно это случилось с властью Николая Второго в эти самые февральско-мартовские дни 95 лет назад. Его наследственное право на престол, в этом смысле — легитимность, как таковую никто не оспаривал. Но авторитет пропал, моральное право править пропало, заставили отречься от престола. Тогда, кстати, тоже была пора массовых митингов.
Бесспорно, людей в первый раз вывело на улицы возмущение фальсификациями, во второй, к тому же, еще и возмущение реакцией властей. Их сплотило возмущение, негативное чувство. Негативная солидарность, негативная идентичность характерны для российского общества, как не раз отмечал Лев Гудков. Вовсе не характерно то, что произошло на этих митингах. Солидарность негативная трансформировалась в позитивную. Все перечисленные выше факторы сработали синергично на один результат — на формирование нового типа общности. Переживание этой общности и вызвало столь сильные и одинаковые эмоции. Радость от солидарности, от доверия друг другу не знакомых друг с другом людей, объединенных чувством собственной правоты.
Эти события имеют видимую форму политических, скажем, антипутинских. Они имеют ощутимой формы событий психологических, скажем, эмоционального подъема. Но их суть — социальная. Это, повторим, формирование нового, не известного нашему обществу типа общности. Именно ввиду его неизвестности оказались неудачны попытки назвать его известными именами. Его пытались обозвать «средним классом». Опираясь на данные опросов, можно было без труда показать и тем, кто сам не видел всего социального разнообразия демонстрантов, что на площади был не только средний, но и любой другой «класс». А серьезный анализ показывал, что неуместно само употребление слова «класс». Его называли «гражданским обществом». Люди действительно, вели себя как граждане. Но термин «гражданское общество» имеет в виду не это, а иное, нечто вроде ячеистой структуры.
Это было городское общество как таковое, но в миниатюре. Его-то в нашей московской, питерской, екатеринбургской и иной жизни не было, мы этого и не замечали. Оно сложилось в фантастически короткие сроки, измеряемые то неделями между митингами, то часами и минутами самого пребывания на митингах. Оно запомнится тем, кому повезло там быть, навсегда, как запоминаются краткие моменты совместного переживания чего-то значительного, будь то беды или счастья.
На глазах у всей страны сложилось это новое для нас общество. Пока — крупногородское (московское, может быть, еще питерское, екатеринбургское, нижегородское). Есть одна черта у этого общества. Оно пока существовало лишь во временных чрезвычайных обстоятельствах-декорациях. Оно постепенно уходит из этих пространств. С ним прощались на Садовом кольце. Его было уже меньше на Пушкинской, на Новом Арбате. Дальше оно, как уличное, сойдет на нет, и вряд ли возродится, это многие чувствуют. Да этого и не надо. Дело теперь за тем, чтобы оно приобрело формы внутреннего устойчивого существования в повседневной жизни. Ошибаются те, кто думает, что радость ушла оттого, что «проиграли», или оттого, что «надоело впустую митинговать». Социальный процесс идет на той глубине, куда не достает ни ЦИК, ни МВД. Просыпающееся в людях чувство собственного достоинства — один из признаков этого процесса.