По горячим следам можно сделать два важных вывода относительно итогов состоявшихся выборов. В сущности, это даже скорее один вывод, который может быть рассмотрен в краткосрочной и долгосрочной перспективе.
Итак, первое. Выборы показали, что мы находимся в рамках некоего социального процесса — процесса изменения социальных настроений, отражением которого является быстрый распад «пропутинского консенсуса». Это достаточно широкий процесс, ничуть «не ограничивающийся рамками Садового кольца». Наоборот, либеральная оппозиция не является его основной движущей силой. При этом ни власти, ни оппозиция, ни социологи не успевают отследить и осознать скорость и масштабы этого процесса. Похоже, очень мало кто представлял себе реальный масштаб трудностей, с которыми власти столкнулись — и еще столкнутся — в ходе этих выборов, чтобы обеспечить приемлемый результат «партии власти». Ситуация менялась от недели к неделе. В свою очередь неуспех власти в обеспечении этого результата, его правдоподобия, лишь подтолкнет процесс дальнейшего распада пропутинского консенсуса и задаст стимул негативной (по отношению к власти) консолидации в ходе начавшейся президентской кампании.
Второй вывод — это взгляд на ту же проблему, на то же явление в более широкой исторической перспективе. Вчерашнее голосование обозначило окончание определенного исторического периода в жизни России и фактическое крушение того политического режима, который существовал в России в 2000-е годы. Тут нет никакого преувеличения. В терминах политологии (в частности, в терминах крупнейшего теоретика демократии Роберта Даля) тот политический режим, который существовал в России в 2000-е, можно охарактеризовать как «инклюзивную гегемонию». Это означает, что политическая сфера была неконкурентна, в ней царствовала монополия на власть одной политической силы или группы лиц, но граждане в целом были удовлетворены результатами ее политики и не предъявляли спроса на политическое участие.
Феномен широкой поддержки авторитарного правителя хорошо известен по опыту развивающихся и переходных стран. Он позволяет удерживать монополию на власть при помощи достаточно ограниченных средств (немного денег и щепотка страха). Этот политический режим формировался в России в начале 2000-х. Видимо, точкой его консолидации можно считать арест Михаила Ходорковского и отставку Александра Волошина осенью 2003 года. Вчера этот режим перестал существовать. Не имеет значения, какие результаты выборов опубликует в конце концов ЦИК. Не имеет особого значения и то, удастся или нет оппозиции принудить власти пересмотреть итоги хотя бы частично. Это не изменит того факта, что политическая монополия на власть потеряла подавляющую поддержку. Сам ход голосования, сами усилия, которые пришлось прикладывать власти для обеспечения результата, дискредитируя его этими усилиями, наглядно свидетельствуют об этом факте.
Разрушение режима инклюзивной гегемонии ставит вопрос о выходе. Теоретически существуют два выхода — полноценная диктатура (когда монополия на власть не опирается на широкую поддержку и удерживается силой) или переход к политической конкуренции. В ближайшее время мы станем, видимо, свидетелями колебаний между двумя этими вариантами выхода, мучительным процессом выбора. Однако представляется крайне малореальным, что режим инклюзивной гегемонии можно реанимировать, заморозить или как-то еще восстановить. То есть такие попытки, безусловно, будут предприняты, но их результативность, почти несомненно, будет низка и кратковременна. Это не столько победа оппозиции, сколько проблема для страны. Ресурсов — управленческих, административных, силовых и денежных — для полноценной диктатуры недостаточно. Переход к политической конкуренции затруднен в силу неструктурированности политических сил, неконсолидированности оппозиции и очень низкого уровня правопорядка, связанного с крайней деморализацией правоохранительной сферы. Однако даже это последнее обстоятельство — неподготовленность перехода к политической конкуренции — отнюдь не помогает режиму инклюзивной гегемонии сохраниться. В этом, отчасти, и заключается проблема: тот факт, что внятной альтернативы нет или, точнее, что она недостаточно созрела, ничуть не усиливает позиции старой власти.