Большое внимание в российской прессе уделяется преступлениям, совершенным представителями власти (чиновниками, правоохранителями, судьями) и их родственниками.
Исходя из информационной картины, складывается впечатление, что суд иначе рассматривает подобные дела: процесс длится дольше (дело Елены Ивановой, сотрудницы Волгоградской областной прокуратуры, задавившей на пешеходном переходе ребенка, рассматривалось три года), приговор является или максимальным (дело майора Евсюкова), или условным. Дела часто рассматриваются в особом порядке и могут сопровождаться экзотическими условиями отбывания наказания (дело сотрудницы аппарата фракции «Единой России» в Иркутской областной думе Анны Шавенковой, признанной виновной в ДТП со смертельным исходом и получившей отсрочку исполнения приговора в 14 лет). Первым в стране бенефициаром учрежденного в 2009 году института сделки со следствием стал обвиняемый в процессе с явным интересом силовиков — Сергей Каторгин, фигурант дела Евгения Чичваркина, поддержавший обвинение. Разумеется, нельзя говорить об особом отношении судов к делам чиновников и правоохранителей на основании сообщений прессы. С целью понять, насколько отличаются дела, где подсудимый — представитель власти, мной было рассмотрены дела свыше 200 000 подсудимых по уголовным делам за 2009-й — первую половину 2010 года, совершивших первое преступление.
Формальный анализ позволяет выделить несколько маркеров «необычного» уголовного дела. Во-первых, из исследования Кирилла Титаева и Михаила Позднякова следует, что дело небольшой тяжести необычно, если при рассмотрении в особом порядке (ускоренное рассмотрение в случае согласия подсудимого с обвинением) происходит смягчение наказания по сравнению с делами, рассмотренными в общем порядке.
Оказывается, что вероятность выбора российским подсудимым особого порядка рассмотрения дела ниже на 4%, если он является представителем власти. Причем этот фактор является третьим по силе: количество статей в приговоре дает снижение на 9%, высшее образование подсудимого — на 8%. Оценки были получены с учетом различий в правоприменении по статьям УК, регионам и во времени. Следует понимать, что влияние факторов измерено при прочих равных, поэтому на таком большом объеме данных важнее установить наличие значимой связи и понять ее направление, нежели посчитать силу. Что касается смягчения наказания для представителей власти при особом порядке, то оно происходит: приговор снижается на 0,35%, но пока нельзя утверждать, что тут есть статистическая значимость.
Кроме того, дело можно назвать нетипичным, если вид и размер наказания по нему отличаются от сложившейся судебной практики. 14% осужденных получили ровно 50% от максимального наказания, следующие 7% — ровно 25%, 6% осужденных было назначено наказание в 40% от максимума. Распространенность «красивых» чисел свидетельствует о неформальной лестнице наказаний. Ее существование неизбежно в условиях конвейерного рассмотрения дел, когда судья вынужден не учитывать индивидуальные характеристики фигурантов (чему подтверждение — вал кассационных жалоб по ст. 60 УК, определяющей общие правила назначения наказания). Но эти жесткие рамки исчезают, когда подсудимым становится представитель власти. В таком случае в полной мере проявляется судебная дискреция: при рассмотрении преступления, максимальный срок наказания за которое превышает 10 лет лишения свободы, вероятность назначения типичного наказания понижается на 3% для представителя власти. Любопытно, что этот эффект не сохраняется для преступлений с максимальным сроком меньше 10 лет. Почему?
У представителей власти появляется выгодный способ выхода из судебного процесса — особый порядок. При его избрании чиновник/правоохранитель получает типичное наказание с вероятностью на 7% ниже, тогда как обычному подсудимому при особом порядке, напротив, будет назначено «ровное» наказание с вероятностью на 3% выше. Выводы можно усилить, если рассмотреть и особенности назначения наказания по основной статье приговора. Для обычных людей факт особого порядка очень слабо, но значимо отрицательно влияет на вероятность получить мягкое наказание, тогда как для представителей власти особый порядок повышает вероятность мягкого наказания на 1%.
Получается, что судебный конвейер не включается, если перед судом предстает человек, ранее наделенный государственной властью в какой-либо степени. Законодатель, преследующий целью разгрузить судебную систему введением особого порядка, не мог и предположить, что правоприменение породит два разных особых порядка — первый для маргинальной преступности с типичными сроками и второй для преступности чиновников/правоохранителей. Если первые выбирают особый порядок, думая, что признание вины облегчит наказание, и обманываются, то вторые действуют строго в соответствии с теорией рационального выбора: особый порядок выбирается ими, только если ожидаемый срок наказания при процессе в обычном порядке выше. Более того, подсудимые чиновники/правоохранители, как правило, лучше осведомлены о практике работы судов.
Зависит ли преимущество инсайдера в суде от степени его влиятельности? Ведь логично считать, что влиятельность старшего сержанта полиции, задержанного с килограммом кокаина, и начальника следственного отдела полиции, пойманного на взятке, отличается. Если предположить, что с возрастом представитель власти становится более влиятельным, то мы получим действенный способ найти это различие в статусности подсудимого. В действительности сроки реального заключения по тяжелым преступлениям ниже для более пожилых и, следовательно, более влиятельных представителей власти по сравнению не только с остальными подсудимыми такого же возраста, но и представителями власти младше их.
Для 40-летнего представителя власти, совершившего тяжкое преступление, реальный тюремный срок будет ниже на год, чем у осужденного по такой же статье в том же регионе, тогда как у его 60-летнего коллеги срок ниже уже более чем на 2 года. Показательно, что для осужденных предпринимателей судебная дискреция по тяжелым преступлениям не существует: их сроки не отличаются от сроков остальных осужденных. Противоположное наблюдается при менее тяжких преступлениях: срок реального лишения свободы предпринимателя выше на полгода и остается таковым независимо от возраста, тогда как для представителей власти все не так: в 20 лет у чиновника/правоохранителя срок выше на полгода, но в 60 лет он уже ниже на 1 месяц.
Профессор права Университета Пенсильвании Стефанос Бибас в своей книге «The 2 Machinery of Criminal Justice» применяет к уголовному процессу идею модели insiders-outsiders, пришедшей из экономики труда. Служащие суда, прокуроры, правоохранители являются инсайдерами с огромной властью в своем домене, обусловленной высокой стоимостью их замены. Внешние игроки, то есть жертвы преступлений, общество, пресса, слабо информированы о процессуальных аспектах права и не могут влиять на исход дела. Теперь мы можем утверждать, а не предполагать, что в России разрыв между инсайдерами и аутсайдерами настолько силен, что он сохраняется, даже когда инсайдер перестает быть таковым.