Необходимость в России серьезной программы, дающей молодым российским специалистам возможность получить постдипломное образование в ведущих вузах мира — и обеспечивающей их последующее привлечение на работу в Россию, — обсуждается уже несколько лет. В конце апреля Минэкономразвития обнародовало проекта указа президента, в случае принятия которого программа наконец-то будет запущена. Это, разумеется, не может не спровоцировать и нового раунда публичного обсуждения данной идеи.
До сих пор сомнения в необходимости такой программы звучали в основном из, условно говоря, консервативного лагеря. При всем разнообразии эти высказывания сводились к двум пунктам: а) наше высшее образование и так самое лучшее; б) возможно, наши университеты и не так сильны, как хотелось бы, но готовность финансировать обучение за рубежом означает, что мы ставим на них крест. Первое из этих утверждений, к сожалению, основано больше на эмоциях и ностальгических воспоминаниях, чем на каких-то количественных или качественных данных о реальном положении наших вузов. Второе — на неверной интерпретации целей программы: она задумана не для того, чтобы подменить собой российские вузы (да это и невозможно), а наоборот, чтобы модернизировать их и обеспечить современными преподавательскими и управленческими кадрами. Только так они смогут на равных соперничать с американскими, европейскими — а теперь уже и китайскими — конкурентами.
Опубликованная в Forbes статья Андрея Бабицкого «Трем тысячам граждан России помогут учиться за границей. Кто вернется?» — это критика, так сказать, с противоположного фланга: автор не ставит, судя по всему, под сомнение иделогию программы, но не верит в ее практическую эффективность. Тезисы автора вкратце выглядят так: а) хорошую программу в нынешних российских условиях не сделать — опять получится воровство и бардак; б) даже если не все разворуют и люди действительно поедут учиться, они не захотят возвращаться; в) даже если кто-то и вернется — никакой пользы от этого не будет, ничего в стране не изменится.
Попробуем рассмотреть эти тезисы подробно.
Тезис №1: «Хорошую программу в российских условиях не сделать». Разумеется, российская институциональная среда, мягко говоря, не способствует реализации качественных программ. Но это опасение относится, увы, и к любой другой программе — и вообще к любой инициативе, государственной или частной. В этом смысле вполне оправданный скептицизм критиков вызывает на самом деле ситуация в России вообще, а не данная конкретная программа.
Но дело в том, что как раз данную программу сделать прозрачной и некоррупционной гораздо проще, чем многие другие. Ключевой элемент программы — отказ от предварительного непрозрачного отбора, когда судьбу поступающих решают никому не известные серые люди в серых костюмах по итогам непонятного «собеседования». Принцип простой: сдал международные тесты, поступил самостоятельно в вуз из заранее объявленного списка — получай финансирование. Международное тестирование — процедура совершенно прозрачная и объективная.
Прозрачный и одновременно адекватный список ведущих зарубежных вузов уже существует — логично использовать в этом качестве перечень университетов, дипломы которых в России будут признаваться автоматически. Такой перечень недавно составлен Минобрнауки, в него включены все вузы, которые вошли в топ-300 университетов по версии всех трех наиболее авторитетных международных рейтингов («шанхайский», Times Higher Education и QS). Простора для коррупции и блата в такой схеме не остается. Приходится иногда слышать, что, мол, и в Гарвард детей чиновников будут принимать по блату, но рассуждения эти звучат, как правило, из уст людей, которые сами в Гарвард поступить никогда не пытались и судят об этом понаслышке. Вполне вероятно, и система приема в ведущих мировых вузах тоже дает иногда сбои, но рискнем утверждать, что это наиболее прозрачная и конкурентная система из всех реально существующих.
Тезис 2: «Никто не вернется». На эмоциональном уровне это утверждение звучит убедительно. Но при более внимательном рассмотрении оказывается, что и спрос на высококвалифицированные кадры в России есть, и возвращаться в Россию выпускники ведущих вузов вполне готовы. Тысячи обладателей дипломов ведущих вузов мира уже работают в России: одна только российская ассоциации выпускников Гарварда насчитывает несколько сотен человек — и именно эта ассоциация, кстати, в свое время инициировала данную программу. Возвращаются в Россию выпускники аналогичной программы «Алгарыш», реализуемой в Татарстане: в ее рамках учиться за рубеж ежегодно едет несколько десятков человек. Возвращались в Россию до 90% участников аналогичной программы, которую на протяжении 2000-х годов реализовывал Фонд Форда.
Пока обладатели зарубежных дипломов едут в Россию работать в первую очередь в бизнесе, но не только. И Российская экономическая школа, и Высшая школа экономики успешно нанимают профессоров на международном рынке: это очень трудно, но вполне реально. Начинают привлекать таких специалистов и другие вузы — например, РАГСиНХ и УрФУ. И это не говоря уже о том, что работать в Россию едут и иностранцы — не только менеджеры и юристы, но и преподаватели и исследователи.
На этом фоне утверждение, что россиянина — выпускника зарубежного вуза можно затащить на родину только силой, выглядит просто несостоятельным. С привлечением таких специалистов в бизнес проблем вообще нет: задача, однако, в том, чтобы привлечь их в университеты, научные институты, организации социальной сферы, органы власти. И здесь ключевую роль будут играть два инструмента. Во-первых, финансовый: специалистам, отработавшим установленный срок, заем будет списан полностью. Во-вторых, цель программы — не столько даже отправка на обучение, сколько последующая интеграция специалистов в этих отраслях. Говоря проще, программа должна будет находить тех работодателей, кто действительно заинтересован в таких специалистах и готов создавать для них благоприятные институциональные условия.
Интервью, которые мы провели за последние полгода, показывают, что зачастую проблема просто в нехватке информации: выпускники заранее не верят, что они в России кому-то нужны, а работодатели (например, те же деканы и ректоры) заранее не верят, что к ним может кто-то поехать. И наоборот, ощущение востребованности, возможности реализовать в России важный проект, оказывается очень сильным мотиватором для возвращения, способным перевесить и потерю в доходах, и менее комфортные бытовые условия. Вот, например, показательная цитата из интервью со специалистом, который получил магистерскую степень в США и вернулся работать в Россию в 1990-е годы: «Я специально закрепляться в США не стремился. Мне достаточно нравилась и здесь работа: мы фактически создавали факультет с нуля. Это было крайне интересное, нужное и полезное дело… Соответственно, я и хотел дальше этим продолжать заниматься, у меня были и обязательства моральные. На меня люди рассчитывали». Сейчас этот специалист сам стал деканом, а его факультет — один из лидеров в своей области, успешно конкурирующий с крупнейшими московскими вузами.
Тезис 3: «Даже если кто-то вернется, то ничего не изменится». В обоснование этого тезиса автор ссылается на работу известного американского экономиста Уильяма Истерли. Как указывает профессор, нет прямой связи между темпами роста уровня образования и темпами роста экономики — а раз так, то и зачем посылать наших молодых людей и девушек учиться за границу? Вроде бы звучит убедительно, но проблема в том, что Истерли в своей книге пишет в основном о школьном образовании, а не о высшем. И если уж говорить об этой проблеме всерьез, то изучение влияния уровня образования на темпы развития — это целая подотрасль экономической науки. Тезис Истерли подвергается критике — в частности, за то, что профессор не учитывает качество образования. В его расчетах 1 год образования в Судане — то же самое, что 1 год образования в Англии, что, конечно, абсурдно. Если же учитывать именно качество образования (как это делают, например, в своей статье 2008 года Эрик Ханушек из Стэнфорда и Людвиг Воссман из Мюнхенского университета), то влияние образования на экономический рост прослеживается весьма четко.
И если уж на то пошло, дело не сводится только к экономическому росту. Ампаро Кастелло-Климент из Университета Валенсии показывает, что более равномерное распределение качественного образования (то есть наличие относительно высоко образованного большинства) значимо способствует формированию устойчивой демократии. Хуан Ботеро и Алехандро Понсе на основании данных World Justice Project показывают (в соавторстве с Андреем Шлейфером из Гарварда), что более высокий уровень образования в стране ведет к боле высокому качеству государственных институтов: более образованные люди чаще вступают в борьбу за свои права, отказываются от коррупционных сделок, жалуются на всевозможные нарушения. А из расчетов Антонио Спилимберго из МВФ следует, что чем больше студентов из данной страны получили образование в демократических государствах за рубежом, тем с большей вероятностью сама эта страна движется к демократии.
Говоря шире, обучение в другой стране — это не только и не столько способ получить какие-то технические знания. Главное, что в процессе такого обучения люди усваивают иные модели корпоративной культуры, новые формы социального капитала, получают непосредственные навыки реальной глобальной конкуренции. Видят, что мир может быть устроен как-то иначе: именно поэтому не только китайцы учатся в США, но и американцы все чаще едут учиться в Китай.
И эти эффекты проявляются не только на уровне больших чисел, но и на индивидуальных примерах. Несколько десятков проведенных нами с коллегами интервью очень хорошо показывают, как именно подобные специалисты — а их много — ежедневно меняют институциональную среду вокруг себя, создают тот самый спрос на высококвалифицированных специалистов, об отсутствии которого пишут критики программы. Поэтому 3000 человек — это вовсе не смехотворное число, это совершенно гигантское число. Если через 15-20 лет хотя бы 100 выпускников этой программы станут деканами в российских университетах и директорами департаментов в российских вузах, наша страна будет выглядеть совсем по-другому.