1.
Это запомнили многие. Навальный прокричал со сцены: «Вы готовы сейчас пойти и взять Кремль и Белый дом?» Митинг затих. Голос в рации полицейского безуспешно требовал «третьего», будто ему не с кем выпить. Потом кто-то засмеялся. Из бело-желто-черных флагов крикнули: «Да».
Большинство молчало и внимательно смотрело на сцену и экраны — наверное, он шутит; не подсунули ли нам попа Гапона; не манипулятор ли это, сошедший с ума от соприкосновения с историей? Навальный выдержал паузу и продолжил в том духе, что мы мирные люди и за вилами пока не тянемся.
В этот патетичный момент меня толкнули чуть бесцеремоннее, чем было принято 24 декабря на проспекте Сахарова. Я обернулся и увидел человека в кресле-каталке и женщину, которая его везла. Дорогу к сцене им очищали студенты, убеждавшие толпу расступиться. Мы проползли путь от ворот до сцены вместе и слышали одни и те же разговоры. Их авторы были размазаны ровным слоем — не наблюдалось анклавов студентов, пенсионеров, интеллигенции (не считая политактивистов перед сценой).
— На Чистых прудах было страшно, а здесь нет. Теперь у них в Кремле очко играет.
— Что вы бросились на Чурова? Он никто, это путинские свои бабки отмывают.
— А здесь прикольно, громче, чем на Болотной. Но не так, как на Поле Маккартни.
— Смотри, главные революционеры теперь программисты! [глядя на плакат «Требуем открыть код ГАС «Выборы»].
Какие проблемы волновали пришедших, отчетливо просматривалось по освистанным и одобренным речовкам. Популярностью пользовались следующие ценности: честность (обманули на выборах), отсутствие выбора (уничтожение альтернативных Путину фигур), мирные изменения (никаких кровавых революций). Пришедшие не осознавали до конца, что происходит и кого они видят вместо Путина, но по крайней мере они размышляли об этом. Критически слушали, что говорят со сцены, и — например — посылали националистов.
При этом проспект был заражен каким-то более конкретным вирусом, чем просто «свобода». Митингующие выглядели так, будто что-то обрели и у них теперь есть что-то важное.
Что именно?
2.
Мгновенные решения способны повернуть историю особенно легко, когда их последствия видит весь мир. Достаточно вспомнить уличного торговца Мухаммеда Буазизи, сжегшего себя на площади провинциального городка. Этот личный протест инициировал волнения и смену власти в Тунисе. Пример из новейшей русской истории — столкновение на символичном Кутузовском проспекте представителя одной из наиболее фрустрированных страт, бизнесмена, и советника президента.
31 марта 2010 года Андрей Хартли ехал в левом ряду и уперся в объезжающий затор по встречке лимузин Владимира Шевченко. Водитель из президентского гаража рулить в свой ряд не собирался. Позже у Хартли спросили, всегда ли у него наготове телефон с видеокамерой, и он пожал плечами — нет, просто ощущение несправедливости и абсурда происходящего вынесло его из автомобиля. Включив камеру, он пошел интервьюировать Шевченко. Когда водитель БМВ попробовал отнять у него телефон, из соседних машин вылезли народные мстители, и тому пришлось ретироваться.
В интервью «Газете.ру» сотрудник Центра стратегических разработок Сергей Белановский сказал, что доверие власти драматически упало между весной и летом 2010 года. Хартли, конечно, был не первым активистом, сообщившим городу и миру о беспределе власти. Странное расследование смертельной для двух женщин аварии с участием вице-президента «Лукойла». Демарш Виталия Лободы из Челябинска, который заставлял гаишников переставлять неправильно припаркованные служебные авто. Но переломной точкой стал ролик Хартли, который интернет-пользователи посмотрели 271 000 раз, не считая перепостов.
Гражданская активность росла медленно, но неуклонно. «Синие ведерки» против мигалок. Навальный и сервис для отслеживания коррупционеров Rospil.ru. Акции в защиту свободы собраний на Триумфальной площади. Партизанским методом расклеенные по Москве плакаты группы «Овощей.нет». Митинги в Калининграде с последующим снятием губернатора. Новый виток гражданской эволюции — средний класс собирал вещи погорельцам и сам тушил торфяники.
К осени 2010 года тренд был очевиден и о противостояниях граждан и власти начали рассказывать «Слон.ру», а затем «Газета.ру» и «Коммерсантъ FM». Как журнал «Афиша» изобрел хипстера, эти медиа подталкивали на сцену героев закипающего гражданского общества. А потом оно встало и вышло на улицы.
Безусловно, его туда вытолкнул интернет. Когда есть платформы с возможностью геолокации, передачи потокового видео — распространение свидетельств нарушений закона чиновниками — стали чем-то вроде утренней газеты. И когда 4 декабря 2011 года фальсификации на выборах пролились в сеть, несколько человек создали комьюнити в крупнейших соцсетях и пригласили туда друзей.
3.
Добравшись практически до сцены, я понял, какое важное слово упустил, слушая митингующих. Главное, что пришедшие на митинг себе вернули, — это изначальный смысл слова «гражданин».
Оно отнято у полиции (гражданин, пройдемте), у аудитории радио «Шансон» (гражданин начальник). Оно очищено от обывательского значения «наивняк; думает, от его писка что-то изменится». Оно значит: возможность оставить след в истории, а не плакаться внукам, что все упустил. Такой след может оставить всякий, кто публично защищает свои права. Физически ощущалось, что площадь децентрализована и дробится на множество мнений.
После митинга основатель компании ABBYY Давид Ян сделал характерное предложение — в своем фейсбуке он анонсировал мобильный сервис, через который каждый митингующий может выразить отношение к идеям оратора (даже при отсутствии сигнала, через GPS). Заметьте: не «аппликашку» для координации захватчиков Кремля, а инструмент для дискуссии, достижения договоренности.
Однако именно социальные сети могут и убить активный протест — если интенсивная борьба на улицах прекратится и уйдет назад в подполье. На это намекает история с Сергеем Удальцовым, которому суд с упорством садиста дает сроки за переход улицы в неположенном месте и другие леденящие душу преступления. Митинг за снисхождение к Удальцову, который терял сознание в суде, поддержало в Facebook не более 1500 человек.
Еще одна проверка предстоит оппозиции, когда придется выбирать из кандидатов в президенты того, кто может превратиться из марионетки в актора. Какие способы будут изобретены для контроля за «своим» политиком? Площадь успокоится или придумает свою форму участия в политической жизни?
Мне кажется, риск самоуспокоения граждан мал. Дело не в веб-агитации. Стэнфордский социолог Даг МакЭдам исследовал механизмы «сидячих протестов» в Северной Каролине (1960), когда студенты-негры отказывались покидать кафетерии «для белых», и пришел к нетривиальному выводу. Известно, что эти протесты сдетонировали манифестациями во многих штатах и сыграли важную роль в борьбе с расовой дискриминацией. Но вряд ли кто мог предположить, что фактор успеха — сеть лично знакомых друг с другом людей. Если бы протестующие не опирались на дружеские и родственные связи, движение за гражданские права, возможно, не так быстро стало силой, пренебрегать которой политикам опасно.
В субботу на проспекте Сахарова митингующие увидели и запомнили друг друга. Многие познакомились лично. Выросшее из единичных выступлений гражданское общество похоже на пробивающегося к сцене человека в коляске — его возможностей недостаточно для прямого влияния на происходящее, но оно уже на площади и уходить не собирается.