В пятницу вечером, часов после восьми, людям свойственно задумываться о судьбах протестного движения. Митинги ничего не изменят, вдруг говорят они, сколько раз мы ходили по бульварам, а система стоит как стояла. Лучше давай посидим еще полчаса, а завтра выспимся как следует. Кажется, именно это трехходовое рассуждение виной тому, что в субботу — в день открытия протестного сезона — на проспекте Сахарова людей было чуть меньше, чем прежде.
Сторонники и противники нынешней власти одинаково легко прибегают к этому порочному аргументу. Считается очевидным, что ходить на митинги и демонстрации — да и вообще заявлять вслух свою политическую позицию — имеет смысл лишь в том случае, если уверен в успехе. Сегодня, скажем, 30 000 человек проходит по центральным улицам города с лозунгом «Больше (меньше) федерализма!», а назавтра все налоги остаются в региональной казне (или исчезают оттуда). И власть, и сограждане должны пристально следить за любыми общественными выступлениями — а если нет, им же хуже, можно остаться дома.
То, что у жителей России популярно такое заблуждение, легко понять. Свобода собраний хоть в каком-то виде впервые появилась в стране 25 лет назад, и как раз тогда показалось, что она невероятно эффективна. Людей 70 лет гоняли на демонстрации, а стоило им выйти на демонстрацию по собственной воле, как они достигли всего, чего хотели, — впрочем, тоже не сразу. Каждому ясно, что несколько десятков тысяч людей, собравшихся в центре Москвы нынешней осенью, едва ли смогут что-нибудь изменить в политической системе.
Субботнюю толпу мало что объединяло. Шествующие по бульварам колонны не питали друг к другу особых симпатий, выступления звучали вразнобой (некоторые из них могли бы сделать честь первомайской демонстрации 1979 года), главным жанром протеста стал не лозунг, а демотиватор — все это не назовешь общностью. Какое действительно у этих людей может быть совместное политическое будущее, что они могут сделать?
На самом деле кое-что всех этих людей роднит: они являются квалифицированным меньшинством, профессиональными миноритариями, может быть, даже гринмейлерами власти. Вся суть путинской вертикали состоит в пренебрежении правами миноритариев, и система демонстрирует это раз за разом. Чтобы это понять, не нужно даже ходить на годовые собрания акционеров «Роснефти», достаточно поглядеть трансляцию из Государственной думы, где Геннадия Гудкова лишали мандата (то есть простите, мандата у него и не было — депутатской корочки). Отлучение оппозиционного деятеля от парламента было настолько явной демонстрацией рейдерской логики власти, что ее можно было бы счесть ритуальным жертвоприношением богам большинства.
И раз уж самоидентификация власти полностью сводится к превратно понятому представлению о «контрольном пакете», каждый человек, который чувствует себя в меньшинстве, автоматически отправляется на марш миллионов, часто не по своей воле. Неслучайно главной звездой протеста стал профессиональный активист-миноритарий. Неслучайно даже те, кто делает вид, что не сочувствует оппозиции, через слово сетуют на плохой «инвестиционный климат», имея в виду свободу.
По этой причине не так и важно, сколько людей приходит на митинги — раз уж они по определению в меньшинстве. Сейчас их десятки тысяч. Год назад всю протестную активность создавали от силы 50 человек, собиравшихся 31 числа каждого месяца на Триумфальной площади. Если бы не они, нынешних многолюдных митингов не было бы и завсегдатаи маршей протеста не могли бы с сожалением качать головой. Если через пару лет на улицы выйдет 200 000 человек, то лишь потому, что сейчас их ходит 30 000.
Неважно и то, что среди протестующих нет единства. Они едины в том, что чувствуют себя в меньшинстве, а значит, осмысленно противостоят главному пороку — и главной гордости — существующей системы. Наивно было бы предполагать, что миноритарии улучшают качество управления в корпорации «Россия», но Россия никогда не сможет быть корпорацией в настоящем смысле слова. Внутри страны всегда будет больше меньшинств, чем 50% + 1 акция, и по мере того как власть все больше отождествляет себя с большинством, она выталкивает все новых миноритариев на митинги протеста.
Кто-то из этих людей хочет России для Русских, кто-то — забастовочных комитетов, совсем немногие — личных свобод. У всех разные лозунги, но на демотиваторах склоняется фамилия одного и того же человека — и он рискует когда-нибудь остаться в меньшинстве.