Обычное человеческое общение устроено просто: вы спросили — вам ответили. Когда человека чуть ли не десять раз спрашивают об одном и том же, причем не в приватной беседе, а в присутствии тысячи журналистов, на пресс-конференции, транслируемой в прямом эфире сразу несколькими центральными каналами, это уже акция сродни издевательству. Можно по-разному оценивать тон общения на последней встрече лидера нации с представителями прессы (я лично видел только стенограмму), но уже один только этот навязчивый рефрен говорит о многом: об отношении к «закону Димы Яковлева» Путина спросили сразу, причем несколько раз подряд, потом к этому вопросу возвращались неоднократно, перед самым финалом об этом в особо жесткой форме спросил Сергей Лойко, после чего пришлось под занавес выпускать на сцену избыточно лояльных (хорошо если не специально обученных) друзей из глубинки, готовых со слезами любви и восторга на глазах зализывать начальству... информационные раны.
Самое простое — предположить, что журналисты были элементарно не удовлетворены ответом, поэтому продолжали спрашивать об одном и том же. В самом деле, отвечавший постоянно говорил, что это закон не против наших детей и американских усыновителей, а именно против властей США, которые не занимаются расследованием преступлений против усыновленных, не допускают российских граждан к рассмотрению этих дел даже в качестве наблюдателей и т. п. При этом всем достаточно ясно, что этот акт прямо и непосредственно ударяет как раз по нашим детям и их потенциальным родителям из США, но никоим образом не затрагивает интересов американской администрации. Однако без этой «детской» поправки наш закон в качестве ответа на «закон Магнитского» (симметричного или асимметричного — не важно) оказывается карикатурно беззубым, способным вызвать только ядовитые насмешки.
Вряд ли спрашивающие и в самом деле ждали услышать какое-то более внятное объяснение этого акта. Такое впечатление, что они рассчитывали именно на многократное повторение одной и той же неубедительной формулы, чего и добились. Как и потери равновесия на грани взрыва: в какой-то момент Владимир Владимирович, снова заговоривший о преступлениях властей США и о массовых нарушениях прав человека в Америке, явно сорвался, перешел на свою фирменную скабрезную лексику и поведал цивилизованному миру о «консистенции», в которой «торчит лом».
Но все это только если рассматривать случившееся в логике нормальной человеческой коммуникации. Однако есть еще и специальные режимы общения. Например, на допросе. Человека целенаправленно много раз спрашивают об одном и том же, пытаясь поймать на противоречиях и именно в этих смысловых зазорах увидеть намек на истину.
В какой-то момент переходят на другие темы, достаточно безобидные, усыпляют бдительность — а потом снова наносят удар все тем же почти дословно повторяемым вопросом. Этакий своего рода нетехнический детектор лжи.
Наш разведчик выдержал испытание. Он ни разу не сбился, не сболтнул лишнего или чего-то, о чем не говорил ранее. Разве что про лом. Однако в этой повторяемости, в отсутствие развития и добавлений тоже есть своя информативность. Вывод первый: вопрос ожидался, ответ был не просто заготовлен, но и отрепетирован — воспроизводился несколько раз подряд с почти магнитофонной точностью. Вывод второй: здесь было важно не только что сказать, но и о чем ни в коем случае не говорить. В теории идеологической коммуникации это называется «прореживание дискурса». В частности, абсолютно отсутствовала тема «асимметричного» ответа на «закон Магнитского», о чем без устали болтают депутаты и спецпропагандисты. Это значит, что хотя бы в идеологическом сопровождении Кремля понимают, насколько эта идея убога и опасна для озвучивания, и следуют примеру великого комбинатора, учредившего «Союз меча и орала». Дети, и только дети! А загранице мы сами поможем с правами человека. Аудитория должна думать, что в американских спецтюрьмах терзают не террористов, а личных политических врагов Обамы. И сживают со свету разоблачителей коррупции в администрации США. Там у них это запросто — значит, и нам можно.
Более того, здесь мы имели счастье наблюдать в миниатюре общую социально-политическую конфигурацию России позднего Путина. Уже ясно, что любви креативного класса, да и всех вменяемых людей, способных самостоятельно и критически мыслить, не вернуть. Поэтому можно не краснея лепить что угодно, лишь бы это работало на пассивную, малоинформированную и внушаемую массу. Потеря лица не страшна — терять уже нечего. Здесь тоже были сразу две аудитории: журналисты, которым заморозить мозги практически нельзя, — и телезрители, прежде всего неформальные члены «партии телевизора». Путин говорил одновременно и в лицо живым людям, и в телекамеру. Одно с другим уже давно плохо вяжется. И добром это не кончится.
Чуть больше года назад Владимира Владимировича освистали в спортзале на борцовском поединке. К этому готовы не были; пришлось говорить, что это наши вконец охамевшие любители спорта свистели побежденному американцу.
Это был перелом. После эпохального матча визиты в неподготовленные аудитории прекратились. Тогда особо популярной была фраза: все однажды бывает в первый раз.
Сейчас как раз тот случай. Кончился комфортный формат живых общений со свободной прессой, в которых Путин всегда чувствовал себя как рыба среди головастиков. Конечно, пальцы никто в рот не засовывал, но это был коллективный оглушительный свист.