Послание к Федеральному собранию по жанровой предсказуемости сопоставимо разве что с новогодним обращением президента. 12 декабря в девятый раз в своей президентской биографии Владимир Путин воспроизвел традиционный набор сюжетов с традиционной интонацией «мы на верном пути, но еще имеются отдельные недостатки». Неожиданным оказался концентрированный морализаторский пафос послания и немедленно высмеянные комментаторами «духовные скрепы». Впрочем, и их появление было предсказуемо, если вспомнить о самоидентификации Путина и трансформации его имиджа от человека, «работающего президентом», к «национальному лидеру».
Референтная группа Путина приобрела четкие очертания 1 июня 2007 года, когда на саммите G8 он признался журналистам, что после смерти Махатмы Ганди ему совершенно не с кем поговорить. Путин тем самым сообщил нам, что причисляет себя к кругу духовных лидеров и мудрецов.
Выступая в день Конституции, Путин в самом начале своей речи сказал, что обращается к ценностным смыслам, заложенным в ней. Первое послание Дмитрия Медведева в качестве президента тоже было обращено к Конституции, к ее человеческому, гуманистическому началу. Как будто в противовес, Путин вдруг констатировал: нельзя больше думать только о своих свободах, потребностях и частных интересах, пора подумать и об обществе. Конституция не только дает права и свободы, она требует исполнения морального долга и ответственности: «Нельзя достичь благополучия, если за порогом твоего дома разруха, неустроенность и отсутствие безопасности. Нельзя прожить особняком, не помогая слабым, не расширяя ответственность за пределы своей семьи либо профессиональной группы или ассоциации». Призывая гражданина к ответственности перед обществом, Путин как будто пытается воскресить национальный характер в том его описании, которое нам предлагают традиционный фольклор и классическая литература. Коллективизм, духовность, христианское милосердие… Впрочем, в приведенной цитате еще видится скрытый намек на не вполне результативную протестную активность 2011-2012 годов, которую комментаторы называли не только снежной революцией, но и сословным протестом.
Главной фигурой путинской риторики стал рядовой человек, гражданин России, подрастерявший свои положительные качества в последнее время и нуждающийся в эффективном поднятии с колен и направлении на путь истинный. Сетуя об утраченных 20 лет назад нравственных ориентирах, Путин пробует себя в жанре проповеди, но его личные риторические навыки не позволяют ему быть убедительным. Фразеологизма «выплеснули с грязной водой и ребенка», принадлежащего, кстати говоря, еще одному представителю референтной группы мыслителей Мартину Лютеру, недостаточно, чтобы претендовать на эффектность и образность речи. Искать глубину, оттенки, многомерность, второй слой содержания в послании парламенту нецелесообразно: сказано ровно то, что сказано. Суждения Путина остаются плоскими, но в то же время двусмысленными. Если плоскость, двухмерность в основном происходит из-за отсутствия каких бы то ни было риторических приемов, то двусмысленность обусловлена использованием отвлеченных понятий в политических целях: в частности, совершенно неясно, как понимать путинскую «культуру» и «нравственность».
Если судить по контексту, нравственность для Путина — это патриотизм, а быть патриотом — это служить обществу. Тут Путин ссылается еще на одного представителя референтной группы, Александра Солженицына. Служение обществу — следующая отвлеченная категория, смысл которой можно установить только из контекста, и по всему выходит, что рядовой гражданин может послужить обществу, создав семью с тремя детьми. В общем, рамки служения заданы неотчетливо, зато лишний раз подчеркнут овладевающий страной коллективистский дух.
К культуре Путин апеллирует традиционно, в том числе и в своих предвыборных статьях, где он употреблял это слово как любую другую идеологему — в удобном контексте, без четких пояснений. И в этот раз культура не осталась забыта: она нужна нам как опора. Правда, нигде все так же не говорится, что такое культура и как именно ее использовать. То ли это какой-то стабильный ресурс вроде нефти, то ли культура — это такая гиря, с которой нужно делать упражнения утром и вечером. Тем более что по соседству с проблемами культуры Путин куда более развернуто рассуждает о здоровом образе жизни, находя и тут зону общественной ответственности: «Мы вместе обязаны преодолеть, прямо скажу, безответственное отношение общества в вопросах здорового образа жизни».
В ту же концепцию ответственности личности перед обществом укладывается и путинская аргументация в пользу налога на роскошь — на «демонстративное» потребление. Регламентировать нужно то, что задевает общество. Объектом налогообложения должно стать не то, что причиняет ущерб государству, но то, что сказывается на моральном состоянии граждан, оскорбляет их, так сказать, чувства. Чувства (особенно чувства верующих) стали идеологемой 2012 года и, похоже, не потеряют актуальности в 2013-м.
Не только политика и экономика, но даже коррупция оказывается не противозаконной, а оскорбительной: «…надежда на искоренение таких явлений, как бытовая коррупция, равнодушие к своим обязанностям — всё то, что сегодня так оскорбляет и задевает людей». Эмоциональные характеристики «патриотичный» и «уважаемый» по отношению к собственнику — и это в рассуждении об офшорах. Все инструментальные понятия помещаются Путиным в эмоциональный контекст. Так, общество должно «доверять» действиям государства. «Сильное государство» по версии Путина оказывается национальной традицией, способной восполнить общественный запрос на «справедливость». Как известно, справедливость в русскоязычной картине мира — категория, имеющая к праву (подлинной прерогативе государства) весьма отдаленное отношение. Смысл русской справедливости лежит в сфере эмоционального, в сфере духовных ценностей, и ценности эти превыше закона. Стало быть, превыше закона и сильное государство?
Удивительным образом, говоря о власти, Путин сопрягает в одном предложении через союз «и» порядок и свободу, понятия, которые для русскоязычного мировоззрения не находятся даже в отношениях взаимного дополнения: «…моральная основа для созидания, для утверждения порядка и свободы, нравственности и гражданской солидарности, правды и справедливости, для национально ориентированного сознания». И здесь же рядом стоят ключевые русскоязычные концепты — «правда» и упомянутая выше «справедливость», которые в нашем ментальном пространства находятся вне полномочий власти. Судя по приведенному перечню, власть берет на себя слишком много ответственности.
Вряд ли Махатма Ганди одобрил бы такой амбивалентный подход к нравственной сфере. Тем более что все рассуждение Путина о нравственных или духовных ценностях манипулятивно. Ни одно из слов, отсылающих к духовным глубинам человеческой личности, не употреблено в ясном и ограничивающем их бесконечную растяжимость контексте.
Помимо духовных скреп, недостающих обществу, Путин породил еще одно примечательное сочетание — «наглое стяжательство», в котором «стяжательство» в той же мере не вяжется с ситуацией политической речи, как и «скрепы». Наглость — негативная оценка, стандартная примета агрессивной политической риторики в фазе обострения борьбы. А вот духовность, нравственность, стяжательство — это лексикон из другого дискурса, который уже подарил нам «бесовские дрыгания». Станислав Минин остроумно подметил параллели между нынешней речью Путина и июньской речью патриарха Кирилла, который провозгласил: «Церковь – это духовная скрепа, это линия самоидентификации нашей нации». Впрочем, Путин даже не упоминает об РПЦ, и можно предположить, что президенту видятся какие-то другие духовные скрепы. Забавно, что в устах патриарха Кирилла «скрепа» не звучит как «сосуля», а в устах Путина — звучит, на что многие критики обратили внимание.
Когда представитель государства начинает рассуждать о нравственности, с сожалеющей оговоркой, что нравственность нельзя установить законом, в этом слышится угроза гражданским свободам. Насаждение нравственных ценностей — любимое занятие тоталитарного государства. Путин, очевидно, отдает себе в этом отчет; точнее отдает себе отчет в том, что этого нельзя говорить вслух. Призыв вырастить наконец нравственного и ответственного гражданина России звучит куда мягче, хотя в действительности описывает то же самое вторжение государства в сферу убеждений индивидуума, причем еще на этапе формирования личности.
Ритуальная речь, смысл которой вовсе не в конструировании нового, больше сообщает о самом говорящем и его мировоззрении, чем о теме выступления. Путин в своем послании не вышел за пределы системы общих мест — благообразных обтекаемых суждений, с помощью которых вряд ли можно кого-то в чем-то убедить, но которые в то же время надо иногда повторять, чтобы общество не утрачивало ориентиры и не забывало, кто оно такое. Ничего нового о будущем России мы не узнали, но еще раз увидели склонность Путина к манипулятивному упрощению базовых культурных концептов. Отвлеченное морализаторство всегда было слабой стороной риторики Владимира Владимировича. Но это, во-первых, не новость. А во-вторых, не так и плохо для человека, который пока еще работает президентом.