Последний год в заявлениях многих политиков, да и просто известных медийных персон снова возникла тема эмиграции россиян. Как правило, эти разговоры ведутся в тональности почти панической озабоченности «утечкой умов», которая угрожает модернизации страны, ослабляет национальную безопасность и т. д.
Пики подъемов интереса к этой проблеме обычно приходятся на моменты после или накануне политических или экономических кризисов. В результате общество получает искаженную картину — теряется предыстория. Надо понимать, что миграционные процессы развиваются в контексте сложившейся системы политического правления, состояния экономики, а также самого социума. Последнее время эксперты часто называют оценку 1,3 млн «эмигрировавших за последнее десятилетие». Если это так, то данные близки по масштабам к тем, что подсчитали демографы на основе анализа российской и зарубежной статистики за 1990-е годы: согласно им, из страны за эти десять лет эмигрировало более 1 млн человек. Получается, что проблема эмиграции, в том числе и «утечки умов», носит в постсоветском обществе затяжной, хронический характер. Мы имеем дело с непрерывным процессом миграции — социологи, демографы, этнографы это знают и не раз писали об этом. Нельзя принимать во внимание лишь последние, отдельные результаты эмпирических зондажей.
Миграционные установки стоит рассматривать как проявление нормальных для современного общества процессов, от циркуляции трудовых ресурсов до циркуляции элит. Мы в наших опросах, посвященных изучению эмиграционных установок как среди населения в целом, так и в слое наиболее обеспеченных молодых жителей крупных городов (зарождающийся средний класс, составляющий не более 5% всего населения), сосредоточились на не менее важном для российского общества аспекте данного явления. Результат: достаточно высокую долю желающих эмигрировать из России как среди населения (на протяжении 2000-х от 10% до 20%) и особенно среди наиболее обеспеченной, квалифицированной и молодой его части (около трети опрошенных по данным на 2011 год) следует рассматривать как проявление общественного неблагополучия, «социальной болезни», имеющей свои скрытые фазы и периоды обострения.
Это подтверждается и тем, что тщательное сравнение результатов исследований общественного мнения, проводившихся коллективом Левада-Центра с конца 1980-х годов, показывает, что никакого линейного роста эмиграционных настроений нет. Подъемы эмиграционных настроений совпадают как с периодами кризиса власти или процедурами ее передачи, так и с моментами экономической нестабильности или кризиса. Так, последний рост эмиграционных настроений можно отнести на счет не только последствий глобального кризиса 2008-2009 годов, но и на избирательный цикл 2011-2012 годов, отличавшийся отсутствием политической альтернативы на фоне постепенного падения доверия к высшему руководству. Это оказалось особенно важным для наиболее активной, дееспособной и обеспеченной части молодых горожан. Среди них почти треть выражала готовность эмигрировать. В реальности доля тех, кто при этом реально намерен уехать и предпринимает для этого какие-то действия, не превышает нескольких процентов (хотя в абсолютном выражении это весьма немалое число граждан).
Потенциальные эмигранты весьма критично оценивают перспективы своей жизни в России по сравнению с Западом, пусть и идеальным. Ясно, что за такими оценками стоит осознание высокой цены достижения относительного благополучия дома. В группе потенциальных эмигрантов больше всего самых негативных оценок существующего порядка, хотя неудовлетворенность положением дел в стране (в том числе и безальтернативной властью) у этих социально продвинутых групп слабо окрашена политически. Данная группа не претендует на политическое влияние, не являясь поэтому «средним классом» в классическом смысле слова. Это недовольство и тревоги, связанные с ясным пониманием тупика, в котором оказалась страна при сложившемся режиме. Именно отсюда и возникает острая неудовлетворенность, желание бросить всё и уехать, хотя понятно, что это означало бы для подавляющего большинства решение начать жизнь почти «с нуля». Главная угроза благополучия опрошенных – само нынешнее российское государство, не ориентированное на формирование современных институтов и условий защиты «нормальной» жизни частного человека, свободного и независимого от тех, у кого сегодня власть. И хотя эти люди умеют жить в нынешней России и могут решать свои проблемы, то, как это приходится делать, им совсем не нравится. Они предпочли бы цивилизованные формы, принятые в европейских, то есть демократических, странах. Им не нравится среда, дух или моральное состояние общества, согласного мириться с таким положением вещей.
Другими словами, модель ориентации на успех как благополучие и независимость, прежде всего от власти и государства, в этой среде уже осознается как тупиковая. Ведь речь идет не об успехе, характерном для современного гражданского общества. Чрезвычайно важно, что данный слой начинает осознавать важнейший дефицит социальности — институционального признания их усилий, их представлений о порядке, включая защиту достигнутого или сохранение накопленных благ (частной собственности, возможности передачи детям того, что они сами заработали и т. п.). Не просто деньги, не отдельные блага и ценности, которые у них уже есть, а все это в комплексе вместе с представлениями об определенном образе жизни только и может служить интегральной мотивацией смены места жительства, отказа от жизни в России. А это и есть пусть пока слабый и не артикулированный в политическом смысле росток групповых интересов. Они не могут (или не стремятся) найти политическое оформление, поскольку связаны со всем комплексом социальных и политических проблем общества в целом, но их осознание происходит при полном отсутствии солидарности, прежде всего с социально «слабыми» группами и при доминировании установки «каждый сам за себя», которая представляет собой перевернутую конструкцию того же патернализма.
По сути, мы имеем дело здесь с системным отторжением более сложных и новых форм социальной жизни и поведения личности со стороны всего комплекса представлений о человеке, который сложился в советское время, но воспроизводится до нынешнего дня привычным укладом повседневности и соответствующим ему человеческим материалом. Идет отслоение или даже отторжение модерных, европейских норм и правил поведения, структур сознания и поведения от привычного для нас обихода с его насилием, хамством, терпением и холуйством. Эта проблема гораздо более общего толка, нежели разногласия с действующей властью. Она заключается в цивилизационной несовместимости уже почти европейского (по крайней мере в данном слое, в отдельных его фракциях) человека и все еще крепостного российского социума.