Однажды я спросил влиятельного японского экономиста, как Япония с ее экономическим чудом, едва не ставшая первой экономикой мира, столько лет живет в депрессии. Он ответил: «Что такое темп роста? Это движение между той точкой, в которой вы находитесь, и той, куда вы хотите попасть. Япония достигла этой точки, мы вышли на то качество жизни, которое нам нужно. Куда нам бежать?».
Бывают низкие темпы роста, которые говорят не о застое, а о достижении поставленных целей, но это не наш случай. Для России 1% или 2% неприемлемы прежде всего потому, что это ниже среднемировых темпов роста. Мы же участники геополитической конкуренции, и если мы растем медленнее других, наша доля сжимается. СССР производил 10% глобального валового продукта, а с союзниками — 19%. И конкуренцию проиграл. Сейчас мы — 1,7% и становимся все меньше и меньше.
Есть вторая причина, которая касается внутренней жизни России, и она важнее. У нас сейчас реально располагаемые доходы населения на 10% ниже, чем в 2013 году. А экономика эти годы медленно, но росла. Дело в том, что Россия относится к странам с рентоориентированными (или экстрактивными) институтами, как, кстати, и большинство стран мира. Это означает, что элиты смогли огородить для себя разные источники ренты и никого к ним не подпускают. С населением делятся уже после того, как значительная доля ренты перехвачена. Поэтому, пока рост не достигнет 3–4%, доходы обычных граждан могут падать.
Такая ситуация, как говорят экономисты, приводит к потерям «мертвого груза» (deadweight loss). Монополизм, высокий уровень коррупции, низкий уровень доверия в обществе — все это повышает трансакционные издержки. Так мы и остаемся с 1–2% роста в год, что неприемлемо с разных сторон. С точки зрения внутренней гармонии, геополитической конкуренции и социальных разрывов. И скажем прямо, перспективы выхода на 3–4% роста неочевидны. Не говоря уже о тех 6–7%, которые порадовали нас в нулевые.
Упущенные возможности: почему отсутствие инвестиционного риска стало новым главным риском
Весной вышел доклад фонда «Либеральной миссии», в котором коллеги говорят о серьезных рисках нового застоя двадцатых годов XXI века, который закончится структурным кризисом тридцатых, — экономисты так мягко выражаются, чтобы не пугать публику. Речь идет о коллапсе по типу того, что мы испытали в конце 1980-х — начале 1990-х годов.
Что греха таить, окружающая нас обстановка похожа на 1980-е годы, тогда тоже рост был в пределах статистической ошибки. Мне кажется, что осознание трудности ситуации есть и наверху, и внизу, и, конечно, сбоку — в экспертном сообществе. Выходить надо, тьма в конце тоннеля — это нехорошо. Но как?
Самое правильное: реформировать мешающие расти институты, отменить преференции, убрать барьеры для конкуренции и тем самым поднять темпы роста экономики. Но это дело небыстрое. Существует много разных групп, которые живут за счет ренты, отнюдь не только элиты. Это нужно учитывать, иначе перестройка получится слишком конфликтной. Второй вариант, который и предлагают авторы доклада: поскольку изнутри меняться больно, надо использовать внешние факторы. Расширять экспорт, например, за счет европейских технологий и пока еще высокого качества человеческого капитала производить товары для азиатских стран.
Но сейчас 97 стран мира — это больше 50% мирового ВВП — ввели санкции против России. Нужен политический выбор, причем не только с нашей, но и с той стороны. Есть признаки, что ускорение экономики за счет внешних рынков кажется властям более привлекательным, чем достаточно болезненные внутренние реформы. Есть некоторые перспективы деэскалации отношений с США, но поворот если и будет, то очень осторожный и постепенный. В таких условиях правительство работает над стратегией действий до 2030 года. Скептики говорят, что в Белом доме слишком увлеклись дирижистскими методами и надеются разогнать экономику с помощью крупных инвестиционных проектов. Отчасти с этим соглашусь, но надо учитывать, что существует своего рода цикличность в экономической политике. Иногда правительства используют неокейнсианские приемы стимулирования спроса, увлекаются госинвестициями.
Восстановительная повестка: как правительству добиться высоких темпов роста
Такой метод ускорения экономики у нас не пробовали, а либеральные вроде бы пробовали. Они имеют видимые результаты. Эльвира Набиуллина обещала инфляцию до 4% и держала ее не один год, но добиться нужных темпов роста это не помогает. Так что переход к дирижистским методам был предсказуем. Но есть еще два направления изменений, которые очевидно готовит правительство. Это трансформация работы ведомств, по образцу той, которую Михаил Мишустин провел в налоговой службе. И это вполне вписывается в либеральную повестку, так как может улучшить институциональную среду для граждан и бизнеса.
Второе направление — попытка правительства стимулировать развитие в России «креативной экономики». Прежняя попытка инновационного скачка — создание в 2005–2007 годах институтов развития — была основана на заимствовании хорошо работающих англосаксонских институтов, таких как венчурные фонды. В России вышла «демоверсия». Потому что на Западе избыток частного капитала, а у нас капитал в основном государственный.
При этом мы имеем избыток качественного человеческого капитала, плохо применяемого нашей экономикой. И здесь мы снова возвращаемся к качеству институтов. Не надо забывать, что у нас силовые службы не контролируются правительством, но при этом генерируют высокие, а главное, непредсказуемые трансакционные издержки. Важное отличие успешных от неуспешных стран в том, что в успешных странах силовые структуры не поделены между конкурирующими группами, а контролируются коллегиально, хотя бы так, как это было в СССР с 1953 по 1991 год. Это позволяет предсказывать издержки, возникающие от действий силовиков. Пока же из-за «разорванной» институциональной среды мы если и решаем экономические задачи, то в четверть силы.
Мнение редакции может не совпадать с точкой зрения автора