Роли поджигателя войны и ее героической жертвы в нынешнем карабахском столкновении расписаны с небывалой прямотой. Слова про ответ на армянские провокации Баку произнес скороговоркой, быстро перейдя к теме «контрнаступательной операции». Ереван даже для проформы не стал обвинять Баку в вероломстве и сетовать на внезапность. Обе стороны слишком долго неслись к столкновению на встречных курсах, чтобы теперь имело хоть какое-то значение, кто начал первым.

Наука побеждать сложнее, чем искусство проигрывать. Последнее хотя бы подвластно логике, из которой можно исходить десятилетиями. Карабахское поражение Азербайджан передает уже третьему поколению в формате обещания реванша, и здесь особых импровизаций не требуется. Еревану же все 30 лет приходится исходить из иллюзии бесповоротности своей победы. И эта иллюзия довольно долго была очень похожа на реальность. Карабах самоутверждался как обычная армянская окраина, где говорили, как везде, о нищете и воровстве власти. Война, казалось бы, навсегда ушла в эпос. На границе из года в год шла вялотекущая снайперская война, к которой привыкли, как привыкли друг к другу сами враги в своих блиндажах. Здесь всегда был точный, на зависть политикам, показатель напряженности — число выстрелов в сутки. 500-600 воспринимались как норма. 15 000, как в июле 2014-го, считались обострениями — тревожными, но не фатальными. Все негласно смирились с тем, что лучше вести переговоры, чем не вести их.

Все — кроме, конечно, Азербайджана. В рамках борьбы с этим всеобщим благодушием он просто обязан был периодически взрывать этот статус-кво. Посредники спешно объясняли Еревану справедливость бакинских претензий, но в Армении бакинские угрозы привычно считались блефом. Ереван давал понять, что вообще тяготится переговорами, и после каждого обострения люди, близкие к переговорам, не скрывали удовлетворения: теперь вообще можем на них не отвлекаться. В то время казалось, что победителем быть легко, а участь проигравшего безысходна — нужно все время сулить вверенному народу несбыточное, а это трудно даже такому режиму, как бакинский.

В середине 1990-х, как вспоминали в Ереване участники тогдашних переговоров, турецкий премьер Тансу Чиллер доверительно их уговаривала: отдайте Азербайджану хоть деревню, подайте хоть какой-то знак, и дело пойдет. Возможно, схожая ситуация сложилась после «бархатной революции» 2018 года. Революционный премьер Пашинян не обременен обязанностью следовать мифам, его рейтинг доверия крушит законы любой социологии и арифметики. Алиев не обременен грузом прежних переговорных бессмысленностей. Ставки, возможно, как никогда низки: одна деревня как знак доброй воли, даже необязательно сразу один-два района из семи, занятых Арменией по периметру Карабаха в его советских границах. Пара-тройка символических жестов, на которые так горазды оба лидера, особенно лидер армянской революции Никол Пашинян.

Но бремя победителя усугубилось логикой революции, которая везде видит свою Вандею. Пашинян не просто не стал рисковать. Он сделал Карабах частью своей новой риторики — про всемирный армяноцентризм, про мировое армянство, про всесокрушающее превосходство армянского оружия. Ставка тем более эффектная, чем менее обязывающая — что-то вроде его концепции трансформации Армении к 2050 году с созданием к этому времени самой боеспособной армии в мире и вхождением в тройку призеров на чемпионате мира по футболу. Требованием вернуть Карабах за стол переговоров и заявлением «Карабах — это Армения, и точка!» он на зависть самым решительным наследникам победы сделал переговоры — хотя бы на время — невозможными.

Однако Баку, исходя из своей непростой внутриполитической ситуации, сочтет, что времени у него нет. Конечно, в планы Баку большая война вписывается не больше, чем комендантский час и логистические бедствия — в имидж страны прорывного инвестиционного будущего. Но сбрасывать внутреннее давление котла с обещаниями вынужден время от времени даже режим Алиева. В спокойное время он может себе позволить гуманистические формальности, вроде уважения прав меньшинств и широчайшей автономии для Карабаха. Но, как это бывает с такими режимами, целостность территории важнее живущего на них населения, идет ли речь о Грозном, Цхинвали или Степанакерте. Вряд ли для Пашиняна должно было стать  откровением фото азербайджанских строителей, у которых на касках было написано «Бей по Ханкенди (азербайджанское название Степанакерта), мы отстроим!» Так бывает, когда граждане считают землю настолько своей, что готовы бомбить ее, как чужую. Это тоже преимущество проигравшего: реванш он берет на чужой территории, а победитель воюет на своей.

В июле в результате обыденного инцидента на армяно-азербайджанской границе начались столкновения, которые уже тогда некоторые приняли за войну. Полузабытый азербайджанцами блокпост на всякий случай заняли армяне, которые недружественно встретили посетивших его в неведении азербайджанцев. Те ответили артиллерией. О своей вине в этом от Еревана с удивлением узнала Турция, а Баку увидел попытку Еревана привлечь на свою сторону ОДКБ.  В этой картинке — вся грандиозная местная геополитика, к которой апеллируют обе стороны, и все с удовольствием в этот сюжет верят. На самом деле ни в 2016-м, ни в июле нынешнего года не наблюдалось никаких внятных признаков того, что кто-то из соседей видит в карабахском конфликте нечто более глобальное, чем соседский спор из-за участка горной земли. Да, о своих претензиях на более значительную роль в карабахском урегулировании Турция заявляет примерно с тех же пор, с каких Азербайджан борется с глобальным закостенением карабахского статус-кво (впрочем, она формально в нем и так участвует, будучи членом Минской группы ОБСЕ). Сейчас все совпало: и непростой международный контекст самой Турции, и качественно новый уровень армяно-азербайджанского недружелюбия, и явное снижение ресурса влияния России на местные процессы.

Судя по всему, Анкара готова немного потеснить Москву из привычного для нее баланса, в соответствии с которым она одинаково помогала оружием и влиянием обеим сторонам. Но едва ли это станет поводом для соперничества или ухудшения отношений, а тем более военного вмешательства. Скорее, в пересмотре своих ролевых функций Россия и Турция постараются дополнить друг друга, и если кому-то в ущерб, то не друг другу, а другим посредникам и прежде всего самой Минской группе и вообще Западу.

Но мудрость посредников в том и состоит, что они и не собираются влиять на реальность, довольствуясь лишь шансом к ней более или менее приспособиться. После «случайного» июля Баку и Ереван, не давая снизиться напряженности ни на градус, были настолько убедительны в своей готовности начать ненужную ни одному из них войну, что всем оставалось только обреченно ждать, когда контрагенты скажут друг другу «Приступим?» в полном соответствии с заранее определенными ролями нападающего и защищающегося.

В ходе спорадических взаимных обстрелов Армения с небывалой прямотой сообщила о срыве военно-инженерных приготовлений азербайджанцев. Азербайджан ответил тем же. Ответила Армения. Утром 27 сентября, в воскресенье, вместо обычной реакции Баку объявил широкое наступление. Никто не удивился.

Теперь остается только ждать и считать бессмысленные жертвы. Есть шанс, что ждать недолго. Обе стороны не готовы к затяжной войне не только технически и экономически, но и политически. Вопрос лишь в том, какое количество брошенных армянских сел или господствующих высот сочтут в Баку достаточным для доказательства начала реванша. И в том, удастся ли армянской армии удержать позиции и что будет сочтено тем провалом, который может стать угрозой власти для самого Пашиняна. Рискуют и Баку, и Ереван. Но бывший победитель, кажется, немного больше.

Мнение автора может не совпадать с точкой зрения редакции

Нагорный Карабах после обострения конфликта. Фоторепортаж

Нагорный Карабах после обострения конфликта. Фоторепортаж

6 фото