Президент нового типа: как изменился государственный строй в Российской Федерации
Что означало в жизни страны голосование по поправкам к Конституции РФ? В период между 15 января и 1 июля 2020 года переменилась система власти в стране, а внутри этого полугодия поместились еще кризисные сто дней пандемии. Карантинные меры спутали карты властям, но открыли для них и новые возможности. Как все это изменило государственный строй Российской Федерации?
Российская система власти
Россию до перелома можно с небольшой натяжкой квалифицировать как авторитарный режим, странным образом сочетающий консерватизм с юркостью и живучестью. Наш авторитаризм был электоральным — он возник из победы Владимира Путина на первых президентских выборах. Триумф 2000 года надолго лег в основу его легитимности. Дальнейшие выборы играли уже второстепенную роль и только подтверждали первенство Путина. «Путинское большинство» избирателей стало электоральным основанием режима, о чем напоминали опросы о высоте путинского рейтинга как символа его первенства.
Формальная власть в этом режиме опирается на электоральную фикцию и внешне отвечает Конституции, определяющей баланс ветвей власти. Но эти ветви сами не шевелятся — пока их не привели в действие неформальные силы, восходящие к Кремлю. Этот механизм именуют «вертикалью власти». Такая двойственная система возникла не на радость конспирологам, а оттого что сами по себе имитативные институты не действовали. Пресловутая «вертикаль» — лишь система закулисной инициации институтов для управления страной.
Еще одна особенность, изначально отличавшая Россию от других посткоммунистических стран, — демонстрационная власть. По существу, это машина имитации чего угодно — она умеет имитировать силу, угрозу, народное ликование и триумфальные выборы. Ее функция — в любой момент сымитировать именно то, чего недостает, чтобы выкрутиться. Эта механика не сводится к пропаганде, хотя включает в себя медиамашину центральных СМИ. Но она включает и остальные политические мощности — Госдуму, МИД, Роскомстат и т. п. В каком-то смысле и власть президента Путина является изделием той же машины — имиджем, генерируемым имитационной властью.
Российская конструкция власти слаба. Ей нужно действовать на опережение, чтоб всегда оказываться первой. Лидерство является не бонусом, а условием гегемонии власти. На постоянное опережение Кремля опирается так называемая стабильность. Как только исчезает ощущение, что Кремль опережает страну, согласие с властью тает. Это стало заметно к концу прошлого года. Тут и грубость пенсионной реформы, и простая изношенность лидерства системы, в которой стало скучно существовать.
Когда реальное лидерство ушло, его также имитируют силами демонстрационной власти.
Разумеется, есть и реальный человек Владимир Путин, а у него — свои желания и страсти. Плебисцит по поправкам к Конституции, несомненно, был продуктом личной настойчивости Владимира Владимировича, встреченным без восторга в его окружении.
Реформу 15 января затеяли, чтобы демонстративно вернуть лидерство. И это удалось — лидерство вернулось моментально. Оппозиция на тот момент расслабилась, бесконечно вспоминая летние протесты и поздравляя саму себя с ограниченным успехом на местных выборах. Она выронила повестку, а Кремль ее поднял: народ хочет перемен? Президент предлагает перемены! Кремль опять оказался впереди, и рейтинги Путина подскочили. Впрочем, рейтинги в России не влияют на политическую жизнь, это лишь орнаментальный узор, дизайн власти: хорошо, если узор красив, но живут и с некрасивыми.
Фактор пандемии
Есть ли в России стабильность? Да, есть. Ее основа — многолетняя сделка власти с гражданами, условия которой просты: власть не мешает выживанию людей, люди не мешают ей править. В рамках коллективной сделки люди рассматриваются как «население», нечто зависимое и управляемое. Пока власть выполняет свою часть сделки, население терпит любые ее причуды, даже явно ведущие к понижению жизненного уровня. Уровень жизни вообще не входит в сделку и не контролируется, важно одно: ты жив! Выживание — ось всего. Люди помнят, что недавно они были совсем недалеки от того, чтоб не выжить. Эта память удерживает от любых радикальных перемен.
В марте пришла истинная угроза выживанию. Никто не мог сказать, насколько тяжкой она окажется и скольких смертей потребует. Не знал и Путин. Мы видели Бергамо, мы видели гибнущий Нью-Йорк. И тогда президент просто отошел в сторону — по моему мнению, это мудрый поступок, которого мало кто ожидал. Он мог бы перевести власть в обычный для нее имитирующий режим, но не пытался, поскольку это кончилось бы бедой, в том числе и для него. Путин отошел в сторону, предоставив российской системе в ее реальном состоянии свободу рук. Когда пьяный мужик в метель собьется с дороги, он бросает поводья и позволяет лошади самой отыскать дорогу домой. Так поступил и Путин с Российской Федерацией.
При данной компетенции местного начальства и медицинских структур система стала выпутываться. Таким образом, все произошло в точном соответствии с неписаной сделкой: президент позволил стране выжить. Кстати, отказ государства компенсировать населению жизнь под локдауном в этом смысле принципиален: выживание — дело самих выживающих. Им просто не надо мешать.
Но как слабая государственность, без развитых связей с гражданами и доверия на низовом уровне, добилась такой дисциплины? Почему люди не возмутились мелочными, часто абсурдными приказами и не взбунтовались? Именно потому, что включилась могучая машина выживания. Таким образом, сделка народа с властью была обновлена. И уже в июне верховная власть решила вернуться на прежнее место.
Новый президент
Процедура принятия поправок несет некоторую интригу. По какой-то причине Путин не захотел сделать это обычным путем, комбинируя формальные институты с закулисными. Ничто не мешало ему запустить законную процедуру — собрать Конституционную ассамблею из нужных лиц и провести управляемый референдум. Победа и тут была гарантирована. Но он пошел путем откровенно имитативного голосования, по непривычной и сомнительной процедуре. Он решил встроить внутри государства лифт — для одного себя. Он не хочет быть электоральным автократом. Но кем? Он отказывается зависеть от «путинского большинства» — и даже от собственного «ближнего круга», столпившегося вокруг него так тесно, что он не может двинуться.
Владимир Путин решил не зависеть далее от выбора людей, которые его выбирали. Он истребует независимый мандат, дающий ему право на — буквально — любые действия. Такой мандат он приобрел через «всероссийское голосование» вне всех обычных процедур. Теперь его можно интерпретировать как угодно. Путин интерпретирует его, говоря об «абсолютном большинстве». Что это такое? «Абсолютное большинство» — это не большинство избирателей, которым он побеждал на всех выборах. Это символический абсолют власти, и он предоставляет президенту (возможно, в его воображении) беспредельный карт-бланш.
Но цена этого оказалась довольно дорогой: при голосовании неизбежно выяснилось, сколько людей реально сказало ему «нет». Сознавал ли он это изначально? Полагаю, не сознавал, или думал, что это не имеет значения: ведь на президентских выборах он побеждал и с меньшими цифрами. Однако теперь «группа НЕТ» мешает полновесности карт-бланша: под новым мандатом нет прежнего «путинского большинства» избирателей.
Часть его вышла из сделки. В процентах, сказавших «нет», и тех, кто бойкотировал выборы, оказались многие долго поддерживавшие Путина. И это не либералы. Это люди, которые верили власти, но потеряли веру в нее. Это хорошо видно на фокус-групповых исследованиях (группы Белановского и др.), где излагают отношение к былому кумиру. В опросе об отношении к параду Победы отвергающими идею парада оказались даже ветераны войны — ранее верная гвардия Путина.
Те 70% или 60% населения, которые сказали «да» на плебисците, не представляют собой консолидированной массы. Они не сплотились вокруг Путина. За что же они голосовали? За отсутствие потрясений. В опросе группы Белановского видно, что среди голосовавших за есть даже чудаки, думавшие, что голосуют за будущие реформы. В большинстве люди голосовали за статус-кво, подтвердив сделку о выживании. Но 20 млн вышли из сделки. Владимир Путин сам расколол собственное большинство.
В расщелинах монолита неминуемо оживится новая политика, сперва внутриэлитная. «Ближний круг» уже не зачарован интимной связью президента с глубинным народом. Но это не означает конца системы, пока сделка о выживании действует. Чтобы собрать новое большинство, придется создавать коалиции. Возможно ли это? Конечно, возможно. Однако это та самая политика, которой Путин терпеть не может. Переоценив свою личную уникальность в системе, президент обесценил электоральный каркас прежней поддержки. Под его ногами лежит расколотая страна. Основание склеить невозможно — его можно только пересобрать.