Карантин в условиях агрессивного коронавируса — правильная мера. Как пожизненный приговор маньяку, жестоко убившему сто жертв. Но для назначения пожизненного приговора нужно: 1) доказать, что подозреваемый совершил убийство, 2) соблюсти процедуры назначения наказания. Вводя карантинные меры, властям также следовало бы соблюдать законные процедуры, а не балансировать на краю правового поля.
Для примера возьмем объявление ФСИН от 31 марта о запрете допуска в следственные изоляторы адвокатов и других посетителей в Москве. Такой режим введен «до особого указания». 1 апреля адвокатам уже в Московской области стали официально отказывать в допуске. Еще вечером 1 апреля дня УФСИН Москвы и Московской области опубликовали новую информацию, согласно которой адвокаты могут встречаться в комнатах краткосрочных свиданий, разгороженных стеклом, а в исключительных случаях по письменному заявлению — в следственном кабинете, но только при наличии медицинских масок, бахил и перчаток. Для посещения адвокатов закрыли и петербургские «Кресты».
Стеклянные перегородки в СИЗО во время свиданий с адвокатами признавались незаконными российскими судами и Европейским судом по правам человека. Но это в мирное время. С учетом вируса такие меры кажутся соразмерными опасности заболевания. Тем не менее эти кажущиеся соразмерными меры все же не соответствуют закону.
Общение через стеклянные перегородки нарушает конфиденциальность, так как предполагается, что адвокат общается с подзащитным с помощью телефона, который может прослушиваться. Конфиденциальность — залог качественной защиты. Если ее нет, то право на юридическую помощь сильно ограничивается.
Российская конституция дает законные возможности для ограничения права. Так, ст. 56 конституции указывает, что в условиях чрезвычайного положения для обеспечения безопасности граждан могут устанавливаться отдельные ограничения прав и свобод с указанием пределов и срока их действия. Такие ограничения устанавливаются на основании указа президента (ст. 11 Федерального конституционного закона «О чрезвычайном положении»).
Однако чрезвычайное положение в стране не введено. Вместо этого наблюдаются странные пляски с бубном, а именно вручение правительству полномочий на введение чрезвычайной ситуации. Такие полномочия правительство получило в экстренном порядке 1 апреля.
Но чрезвычайное положение и чрезвычайная ситуация — принципиально разные субстанции. Введение ЧП урегулировано федеральным конституционным законом с четким сроком окончания положения, механизмом продления срока и перечнем прав, которые могут быть ограничены. Федеральный закон «О защите населения и территорий от чрезвычайных ситуаций природного и техногенного характера» ничего этого не содержит. Более того, в силу экстренных поправок правительство получило карт-бланш на любые меры. Так, поправки указывают, что правительство «принимает обязательные для исполнения гражданами и организациями правила поведения при введении режима повышенной готовности или чрезвычайной ситуации». Ни срок введения мер, ни их соотношение с конституционными правами не определены.
Ни чрезвычайное положение, ни режим чрезвычайной ситуации на момент введения стеклянных перегородок введены не были. То есть фундамент для такого нововведения отсутствует.
Нарушение конституции и прав человека
В статье 55 еще пока не измененной конституции указано, что «права и свободы человека и гражданина могут быть ограничены федеральным законом только в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства». Ограничения на свидания с адвокатом введены на основании решения руководства ФСИН, которое не является федеральным законом. Поэтому такие ограничения, конечно, не соответствуют конституции.
Статья 6 Европейской конвенции по правам человека регулирует право на справедливое судопроизводство, в том числе право на получение юридической помощи. Исходя из статьи 15 конвенции, закрепленные в статье 6 права можно ограничивать в чрезвычайной ситуации. Но для этого необходимо надлежащим образом уведомить генерального секретаря Совета Европы. Уведомление называется «дерогацией». Россия пока официально не уведомляла об отступлении от соблюдения обязательств в чрезвычайных ситуациях.
Некоторые государства уже заявители о дерогации. Например, Грузия заявила об ограничении визитов к заключенным. С учетом того, что Грузия не дерогировала из статьи 6, следует вывод, что ограничены семейные свидания. Эстония также заявила о дерогации и о запрете визитов в места содержания. Эстония дерогировала из статьи 6, поэтому можно сделать вывод, что под ограничения подпадают и свидания с адвокатом.
Россия не заявила о дерогации из конвенции. Таким образом, положения конвенции продолжают требовать допуска защитников. Имея возможности для дерогации, российские власти предпочитают не предпринимать шагов для вывода ограничений в белую, законную зону.
Зарубежный опыт
Во Франции после объявления чрезвычайного положения президент издал указ № 2020–303 от 25 марта 2020, в котором ввел ограничения на свидания с адвокатом. В статье 13 указано, что свидания с адвокатом могут проходить посредством электронных средств связи, включая телефон, при условии, что эти средства связи гарантируют конфиденциальность. 23 марта французские заключенные получили по €40 в месяц на звонки близким — этого может хватить на 11 часов разговоров по стационарному или 5 часов по мобильному телефону.
Естественно, ограничения вызвали обеспокоенность у французской общественности, но министр юстиции заверила, что ограничения были введены на срок чрезвычайного положения и «даже речи не идет о том, что эти положения станут нормой».
Помимо этого, Франция начала выпускать из СИЗО и тюрем заключенных, которые не представляют опасности. Три дня назад освобождены 3500 человек, которые уже заканчивали отбывать срок.
Распоряжение государственного секретаря Великобритании от 26 марта 2020 года ограничивает права граждан из-за пандемии коронавируса. Однако доступ адвокатов к подзащитным не ограничен. Национальный совет начальников полиции выпустил руководство с мерами предосторожности во время коронавируса. В руководстве указано, что полицейские могут проводить скрининг и опрос посетителей относительно здоровья. Руководство также призывает минимизировать риск, особенно для заключенных старше 70 лет или с проблемами со здоровьем.
Отдельно руководство останавливается на праве на юридическую помощь, указывая, что «реализация права на юридическую помощь является очень важной. Сотрудники «полиции» должны помогать представителям (т. е. адвокатам — прим. Forbes) эффективно организовать процесс. В случаях, когда это возможно, нужно отдать предпочтение получению помощи по телефону». Шотландская полиция отдельно указывает на необходимость обеспечить конфиденциальность общения по телефону.
На официальном сайте правительства Великобритании указано, что «срочные работы проводятся для того, чтобы улучшить контакт между заключенными и их защитниками. Это включает увеличение возможностей для проведения видеоконференций в тюрьмах».
Тем временем, в России инициатива отпустить людей из СИЗО и колоний рассорила даже Совет по правам человека при президенте, то есть орган, единственной функцией которого является именно защита гражданских прав. Однако, несмотря на внутренние споры, 1 апреля СПЧ все же обратился к ФСИН России, Следственному комитету и Совету судей с просьбой обратить пристальное внимание на ситуацию с содержанием граждан в СИЗО и рассмотреть возможность изменения меры пресечения у части арестованных, освобождения их из-под стражи и помещения под домашний арест».
Вместо заключения
Российские власти призывают граждан соблюдать закон и оставаться дома. Это правильный призыв, и его следует поддержать. Но мне как юристу сложно понять, как согласуется призыв к гражданам соблюдать закон с несоблюдением закона самими властями. В ситуации, когда от четкости и слаженности работы общественных и государственных институтов зависят жизни людей, казалось бы, государству было бы не так уж сложно обеспечить надлежащую правовую базу своим решениям, — например, через объявление президентом чрезвычайного положения. Но президент ограничивается мягкими и приятными мерами в виде продления нерабочих дней, перекладывая ответственность на руководителей государственных органов и бизнес. Поэтому пока реакция публичных властей похожа на плохой оркестр: каждый играет как может, что может и на чем может.