15 декабря 2018 года слало пятой подряд субботой, ознаменовавшейся массовыми протестами во Франции против политики президента страны Эммануэля Макрона. Вновь акции протеста «желтых жилетов», выступающих против роста цен на автомобильное топливо, увеличения налогов и дороговизны жизни, сопровождались столкновениями с полицией и массовыми задержаниями демонстрантов. Тем не менее очевидно: протестная активность, начавшаяся 17 ноября, пошла на спад. На этот раз на улицы Франции вышли около 66 000 протестующих (почти 4000 из них — в Париже), что вдвое меньше, чем неделю назад, когда их число достигало 126 000.
Несомненно, на настроениях общества сказалась стрельба в Страсбурге 11 декабря, где от рук террориста погибли пять человек. Итоги голосования в Нацсобрании Франции 13 декабря по вотуму недоверия правительству, за который высказались лишь 70 парламентариев при необходимом минимуме в 289 голосов. И, конечно же, уступки, на которые пошел Макрон. В своем телеобращении к нации 11 декабря он пообещал с января 2019 года повысить на €100 минимальный размер зарплаты (сейчас он равен €1500) и отменить повышение налога для пенсионеров с доходом менее €2000 в месяц.
«Франции нужно спокойствие, порядок и возврат к нормальной жизни», — заявил глава Елисейского на саммите ЕС в Брюсселе в пятницу, 14 декабря.
Аналитики так или иначе предсказывают спад протестной активности перед Рождеством, но никто не берется прогнозировать, насколько долго продлится это затишье. Слишком фундаментальные противоречия вскрыл социальный кризис, к которому изначально власть отнеслась недостаточно серьезно.
Отправной точкой возмущения «желтых жилетов» стал запланированный рост акцизов на автомобильное топливо. Объявленная под предлогом «борьбы со всемирным потеплением», эта мера должна была принести в казну от €3 млрд до €4 млрд. Примерно столько же лишился французский бюджет после того, как Макрон отменил так называемый «налог солидарности на богатство» (ISF). Этот налог существует во многих странах. Вплоть до недавнего времени этот налог взимался во Франции с любого состояния, превышающего €1,3 млн. Это был прогрессивный налог и максимальная ставка платилась теми, у кого богатство превышает €10 млн.
Макрон в 2017 году отменил ISF, который многими считался социально справедливым, заменив его налогом на недвижимость. Получилось, что те, у кого есть в собственности купленные или полученные по наследству квартиры и дачи, продолжили платить налог. Освобождены же от выплат оказались лишь те, у кого имеются более весомые активы, в том числе акции и облигации.
Идея повысить акцизы на топливо неизбежно приведет к удорожанию бензина и дизеля на АЗС. И тем самым, говоря именно в духе общественной солидарности, переложит налоговое бремя на тех, для кого принципиально: залить в бак топлива на €300 в месяц или на €350. То есть на тех провинциальных работяг, для кого машина важна как воздух.
Для мелких французских буржуа, которых во Франции много, разница в €50 — €100 не столь значительна, тем более что большинство из них — горожане. Но они искренне поддержали протест, так как почувствовали себя не менее обманутыми, чем «глубинная Франция». Все время протеста общенациональный уровень этой поддержки держался на отметках от 75 до 85%. После торжественного обращения Макрона к нации 13 декабря он снизился, но незначительно — до 65-70%. Объявленные президентом меры не очень убедили французов, которые считают, что проблема не только в деньгах, а в уважении и доверии. Большинство граждан пришло к выводу, что они говорят с властью на разных языках. И переубедить их теперь очень сложно.
Тем более, что Макрон не объяснил, откуда взять деньги на все эти уступки, которые, по самым скромным подсчетам, обойдутся казне в несколько раз дороже, чем запланированная выгода от повышения акцизов на топливо. В недрах самой партии Макрона «Вперед, Республика!» (REM) все громче звучат предложения разрубить гордиев узел, изменив порядок взимания социальных сборов. Это может пополнить казну на €20 млрд. Но это также будет означать кардинальное изменение правил, по которым французская республика жила на протяжение последних десятилетий.
Способен ли на это Макрон, который позиционирует себя в политике как лидера нового типа, разрушителя привычных и набивших оскомину парадигм? Сам приход Макрона во власть означал не только радикальное омоложение политики. Новый, 40-летний глава Елисейского дворца использовал интернет-технологии для того, чтобы набрать кандидатов в свою партию и получить с ней большинство в парламенте. Десять министров из девятнадцати в его правительстве являются представителями гражданского общества, не имеющими политического прошлого. Но действительно ли «новая кровь» позволяет найти нетрадиционные решения для проблем страны?
В кризисной ситуации вроде нынешней это нередко становится явным минусом. К примеру, в день, когда Макрон объявил о повышении минимальной зарплаты на €100, министр труда Мюрьель Пенико во всеуслышание заявила, что никакого роста не будет. Даже объявленного задолго до этого повышения на 1,8% (менее €30).
Похожая ситуация сложилась и с обращением к нации премьер-министра Эдуара Филиппа, который объявил мораторий на повышение акцизов на топливо. На следующий день президент Макрон «поправил» своего премьера, заявив, что введение акциза не отложено, а отменено вообще. Подобная рассогласованность заставляет задуматься о разногласиях в коридорах французской исполнительной власти и о единстве в ближайшем окружении самого Макрона.
В своем обращении к нации 13 декабря. Макрон заявил, что пошел в президенты, чтобы изменить «привычки и лицемерие» французской политической системы. В той же речи хозяин Елисейского дворца упомянул о своей «легитимности». Похоже, что именно в ней у многих сейчас возникают сомнения. Рейтинг действующего президента Франции обрушился до 20% и достиг минимума с начала его президентства.
До следующего электорального цикла во Франции еще очень долго — больше трех лет. Особенности же принятой 60 лет назад Конституции таковы, что отставка не только президента, но даже парламента, чего все чаще требуют «желтые жилеты», маловероятна. Но как страна сможет прожить столь долгое время с тотальным недоверием к власти, даже если протесты с приходом Рождества потеряют свой размах?