Недавно на моей френд-ленте в Facebook всплыло удивительное видео — 150-секундная сцена из блокбастера «Армагеддон» 1998 года выпуска. В этой сцене вымышленный президент США с твердым арийским подбородком и знатным, арийским же, клювом обращается с речью к жителям планеты Земля.
Речь произносится за кадром. В кадре — калейдоскоп красочных открыток. Вот техасские фермеры с тщательно закрученными усами присаживаются у ящика, в аккурат напротив красивого восхода. Французский пастушок уложил на траву свой рожок и слушает американского президента, прижав радиоприемник к уху. Вот красиво выпачканные индийские детишки влетают в какую-то забегаловку, где пар валит и взрослые замерли в позе йога (во все щели лачуги бьет закатное солнце), внимая Президенту Всея Мира. Такой тип монтажа возьмут потом на вооружение и доведут до предела глобальные гиганты. Так MasterCard рассказывает о своем удобстве, а новая модель телевизора — о своем техническом величии.
«Армагеддон» я никогда не видел. И у меня ни разу не возникало мысли познакомиться с этим произведением. Более того, я почти уверен, что среди моих френдов никому этот фильм не может нравиться, никто о нем не вспоминает.
Но «Армагеддон» все же очень своевременно напомнил о себе. Выложенное каким-то JakeJake и простодушно, без подвоха обозначенное «как лучшая речь всех времен», это видео на моей ленте перестало быть тем, чем, возможно, было изначально — пустым ностальгическим вздохом наивного любителя кино. «Армагеддон» вдруг засверкал блеском ценнейшей археологической находки.
Я не знаю, в чем точно сюжет — кажется, там американская космическая экспедиция отправляется спасать мир от какой-то инопланетной дряни. Но я абсолютно уверен, что такое кино больше не может появиться в Америке. Его непременно освистают. На него не пойдут. Вообще кино не будет. Денег на такое никто не даст. Потому что Америка стала другой.
Известно, что изменило Америку. Можно спорить о том, как Америка изменилась после 11 сентября 2001 года. Самая расхожая точка зрения, что американцы совершенно распустились после падения башен-близнецов, конечно, и самая невежественная.
Американцы на протяжении последних 70 лет так или иначе обозначали свое присутствие или участие практически в любой болевой точке мира, неся бремя хоть мирового арбитра, хоть вселенской Держиморды — кому как нравится.
В высшей степени наивно было бы приписывать террористам попытку запугать Америку, заставить ее разом отказаться от своей всемирно-исторической миссии. Скорее правы те, кто пишет Зло с большой буквы, усматривая в атаке 11 сентября сверхзадачу — не напугать Америку, а заставить задуматься.
И Америка задумалась. Кто мы? Зачем мы? Куда мы идем?
Все, что происходило и происходит с Америкой в последние 14 лет, — результат этого мучительного размышления. На поверхности новостного потока все осталось как будто по-прежнему. Америка де-юре или де-факто председательствует при решении любого глобального конфликта. Но мы видим, с каким трудом теперь мировому монарху, прежде такому решительному и непреклонному, даются повелительные жесты. Он весь — сомнение.
Америка по-прежнему снаряжает за моря военные экспедиции. Но с каждым новым далеким взрывом они теряют в числе и размахе. И каждому новому походу за Справедливость предшествует яростная внутриамериканская общественная дискуссия. Хотя бы потому, что у Америки больше нет сколько-нибудь общего понимания, в чем состоит эта Справедливость.
Во время военных операций в Ираке и Афганистане последних 10 лет погибло впятеро меньше американских граждан, чем во время корейской войны 1950-х, и в 40 раз меньше, чем на вьетнамской бойне. И это не только, не столько потому, что военные технологии все больше и больше отчуждаются от того, кто их приводит в действие.
Из Империи действия Америка превратилась в Империю самопознания.
В исторической перспективе это похоже на то, как Рим Августа отличается от Рима Марка Аврелия. Воинственность и сплоченность Рим принес в жертву наукам и искусствам. Самопознание — это и есть культура.
Главным свершением американской культуры последнего десятилетия стало рождение новой формы искусства — сериала, телевизионной драмы, наследующей и замещающей Большой Роман. В коммерческом смысле сериал — это оружие борьбы за свободное время взрослого, занятого, платежеспособного человека в эпоху информационного взрыва. В техническом — торжество искусства драматургии.
Здесь черное и белое сто раз меняются местами, окрашиваются в разные тона и в конечном счете ни черным, ни белым не являются. И это коренной пересмотр базовых положений американской культуры зрелищ — вызов, разрушение и отмена условного «Армагеддона». И если что-то самым ясным образом олицетворяет противоположность «Армагеддону», символизирует то, как изменилась американская культура, а вместе с ней и американское общество — before and after, то это, конечно, сериал Homeland.
В переводе на русский его название теряет богатство смыслов и оттенков. Но слово «Родина» все равно оказывается самым емким и самым важным. Герои «Родины» помещены его создателями в лабиринт, где они ищут ответ на вопрос лирической советской песни — с чего начинается Родина. Но в этих поисках нет никакой тихой тоски, успокоения нашей лирической песни.
Родина — это национальные интересы? А если интересы твоей семьи с ними не совпадают? Родина — это любовь? А что если твоя любовь к флагу совпадает с любовью к человеку, который этот флаг предал? Родина — это свое? А что если свое — дрянь? Родина — это ад. Потому что нет никакой возможности зафиксировать ее границы в своем сознании. Родина — это путешествие длиной в жизнь в поисках рая. У него нет и не может быть никакого результата.
Родина — это наши стремления, желания. Родина ускользает, Родина неуловима, ее отражения дробятся, как в зеркальном зале. Поэтому нет никакой Родины.
Когда искусство живет на таком уровне сложности. Когда оно реализуется не в двухчасовом аттракционе, забывающемся сразу после финальных титров, а существует в прямой связи с самыми важными вопросами сегодняшнего дня и вечности. Когда оно волнует, увлекает, терзает десятки миллионов людей (буквально), совершенно невозможно без смеха смотреть речь президента США из «Армагеддона» 1998 года. Более того, трудно собираться в походы и сражаться за свободу в дальних краях.
Мы свыклись с мыслью, она нас греет, что во второй половине ХIX века Россия стала империей духа. Кто-то, и далеко не всегда на русском, называл ее в патетическом порыве даже совестью мира. Что проявилось в высших достижениях русского искусства — литературе Толстого, Достоевского, Чехова.
Вот так и Америка сделалась теперь совестью мира. И будущие индийские, китайские, индонезийские мальчики — или что там говорят другие колумнисты Forbes по поводу смены вех в мировой экономике — будут ездить в Америку по местам создателей ее великих сериалов, как сейчас американский славист отправляется в Россию на поиски dusha, Tolstoy и Dostoevsky.