В следующем году исполнится 100 лет с начала Первой мировой войны и 85 лет с начала Великой депрессии. Первая мировая война, если не считать упадок Римской империи, была величайшим несчастьем во всей истории человечества. Великая депрессия не случилась бы, если не было войны, а последствия этого упадка экономики были ужасающими. Не было бы Депрессии, не пришли бы к власти нацисты. Не было бы нацистов, не было бы и Второй мировой войны. Сегодня экономическое наследие этих двух катастроф угрожает нашему будущему. Объясню почему.
Важнейшей причиной огромного увеличения продолжительности жизни и материальных достижений XIX века был успех и пример Великобритании, где было больше свободы, чем в любой другой великой державе (справедливости ради надо сказать, что Ла-Манш защищал Британию от угрозы нападения, вынуждавшей континентальные державы тратить огромные суммы на постоянные армии и вводить для этого тяжелейшие налоги). Кроме того, в стране существовала сильная и длительная традиция верховенства закона, особенно в том, что касается прав собственности. В результате Великобритания стала центром инноваций. Изобретатели и предприниматели постоянно экспериментировали, пытаясь создать новое, что в результате способствовало расцвету Промышленной революции. За несколько веков до появления паровой машины Англия сумела совершить технический прорыв в текстильной промышленности, строительстве кораблей и в других сферах человеческой деятельности. Например, объем сельскохозяйственного производства у английского фермера превышал в три раза объем производства его французского современника.
Начиная с 1694 года, когда был основан Английский банк, Британия также вырвалась вперед на пути создания финансовых институтов, инструментов и практик, стимулировавших экономический прогресс. Таким образом Лондон получил возможность финансировать дорогостоящие войны XVIII века, не вводя при этом невыносимых налогов и не доводя страну до финансового краха, подобного тому, который породил Французскую революцию. Краеугольным камнем этой политики было принятое в 1717 году решение установить твердую цену фунта относительно золота, что превратило фунт стерлингов в мировую валюту, а Лондон – в финансовый центр мира, который инвестировал в зарубежные земли. США получили огромную пользу от притока британских капиталов и в конечном итоге превзошли свою бывшую метрополию по уровню свободы, размаху предпринимательской деятельности и индивидуальных достижений.
Такой потрясающий успех стал примером для подражания. В конце XIX века другие страны тоже привязали свои валюты к золоту, кроме того, благодаря примеру Британии все считали, что сделать такую привязку успешно можно при условии ограничения правительственных расходов, сохранения низких налогов и сбалансированного бюджета. Для эпохи так называемого классического золотого стандарта – начиная с 1870-х и до 1914-го – была характерна такая финансовая осторожность правительств, которой не было ни до, ни после. Несмотря на то что у европейских государств были большие вооруженные силы, доля денег, тратившихся на них относительно общей величины экономики, была поразительно мала. Например, за несколько лет до Первой мировой войны в ответ на разрастание армий враждебных ей Франции и России Германия решила увеличить свою. И хотя на бумаге в Германии существовала всеобщая воинская повинность, но на самом деле в мирное время меньше половины молодых людей действительно служили в армии. Германия ограничивала процесс увеличения армии из-за неписаных ограничений, накладывавшихся золотым стандартом.
Потребности, возникшие в годы Первой мировой войны, уничтожили все эти бюджетные и налоговые запреты. После войны политики так никогда и не потеряли полностью свою привязанность к отравляющей огромной власти, полученной ими во время войны, и не забыли о том, как легко правительство смогло получить доступ к финансовым активам страны с помощью налоговой системы, инфляции и контроля над капиталами.
Депрессия уничтожила все еще сохранявшиеся ограничения, так как Кейнс и другие с успехом пропагандировали новый меркантилизм – средневековую идеологию, в которой правительствам предоставлялась возможность душить развитие экономики, регулируя ее во имя возрастания богатства нации. Меркантилизм был неудачным выбором, что очень ярко продемонстрировала разница между такими государствами, как Голландия, Британия и недавно к тому времени образовавшиеся США, отправившими на свалку все ограничения, не дававшие развиваться экономике, и теми странами, которые продолжали за них держаться. Но, как это бывает в фильмах ужасов, зверь снова выполз из болот. Неомеркантилисты заманчиво обещали, что если правительство станет манипулировать расходами и выпуском денег, используя достижения науки, то в развитии экономики будет обеспечен сбалансированный и постоянный рост при наличии полной занятости. Они предупреждали, что свободные рынки по природе своей нестабильны, и приводили в пример Депрессию. При этом просто игнорировался тот факт, что как раз правительства вызывали каждую крупную экономическую катастрофу, включая и Великую депрессию. Эти новые чародеи утверждали, что траты стимулируют рост, а вовсе не приводят к изъятию ресурсов из частного сектора, тем самым нанося ущерб инвестициям и экономическому росту. Политикам понравилась эта мысль. Их инстинктивная дурная склонность к выгребанию отовсюду денег, нужных для покупки голосов и власти, теперь выглядела просто добродетелью и двигателем прогресса.
В США размеры правительства разрастались в течение более чем восьми десятилетий. Если бы не Рональд Рейган и его стимулирование предложения в экономике в сочетании с разумной и жесткой внешней политикой, то 1980-е и 1990-е не превратились бы в эпоху большого экономического бума или в эру поразительных технологических прорывов, скорее всего, эти годы, как и нынешнее время, прошли бы под знаком дискомфорта и застоя.
В работе Дэвида Малпасса обстоятельно разъясняется, как бесконтрольная власть правительства постепенно ведет к обнищанию, в то время как привилегированное меньшинство обогащается. Нам наносят вред повышающиеся налоги и неограниченное расширение регулирующих экономику органов, дающее бюрократам беспрецедентную власть над отдельными людьми. Если и надо вывести формулу деструктивного политического воздействия, уничтожающего все новые и новые свободы, то она перед нами.