Новый год у антикоррупционеров наступает раньше обычных граждан. Обычно мы подводим итоги года 9-го декабря, в Международный день борьбы с коррупцией. Но 2016-й — год необычный и настолько полный событиями, что можно позволить себе отойти от традиции.
Начиная с мая в медиапространстве почти каждую неделю появлялись резонансные сообщения о задержании очередного высокопоставленного коррупционера. Офицеры Следственного комитета, губернатор, директора государственных и частных предприятий, заместитель министра и мэры крупных городов с тоской и недоумением смотрели на нас с первых полос или телеэкрана в компании с оперативниками с видеокамерами. Еще недавно можно было предположить, что апогеем многомесячного антикоррупционного праздника должен стать арест полковника-миллиардера, слава о котором распространилась за пределы нашей страны. Однако задержание министра экономического развития подняло планку антикоррупционных рекордов и посеяло панику среди экспертов и политического истеблишмента. От новости о задержании Улюкаева исходил холодок пугающей непредсказуемости: был снят негласный запрет на уголовное преследование высокопоставленных должностных лиц, сохранявшийся последние два десятилетия.
Очевидно, что показательная расправа над оппонентом «Роснефти», помимо репрессивной, несла пропагандистскую функцию и демонстрировала массам непримиримость борьбы с коррупцией в России. Правда, нельзя сказать, что в этом инициаторы ареста Улюкаева достигли особого успеха: обыватель, как оказалось, не столько воодушевился успехами государственной борьбы со взяточниками, сколько получил ощущение неумело срежиссированной постановки. Уже привычная для ФСБ практика распространения видеозаписи задержания и обысков у коррупционеров в этот раз не была использована. По какой причине — не столь важно. Важно, что без сопутствующей задержанию демонстрации чемоданов с деньгами, роскошных квартир с картинами и статуями и других недвусмысленных символов коррупции, доверие к действиям спецслужб у экспертов и населения не возникает, а возникает мысль о противостоянии элит и репрессиях.
«Антикоррупционный каток»
Именно репрессии имел в виду Игорь Шувалов, месяц назад пославший сигнал о необходимости остановить «антикоррупционный каток». Вице-премьер предложил считать проблему коррупции чрезмерно преувеличенной. Едва ли с ним согласятся люди, видевшие на экране телевизора гору денег в квартире полковника МВД. Очевидно, что точку зрения вице-премьера также не разделяют оперативные сотрудники УСБ ФСБ, которые задерживали Улюкаева.
Иллюзия того, что проблема коррупции может рассосаться сама собой, если посадить десяток видных взяточников, характерна для государственных систем, которые решают не стратегические, а тактические задачи. Когда ключевые антикоррупционные решения власти принимаются без учета и без участия граждан, реализация этих решений неизбежно начинает буксовать. Граждане существуют в своей России, а государство в своей, и единственной точкой пересечения двух отражений одной страны остается телевизор.
Сложившийся околовластный консенсус состоит в том, что лечение российской коррупции можно отдать на откуп силовым структурам, которым доверяет первое лицо. Одновременно с этим точечно настраиваются законы и улучшаются отдельные практики. Силовик в балаклаве и депутат Госдумы на пару обуздывают гидру отечественной коррупции, а за всем этим по телевизору наблюдает российский гражданин. Однако даже самый лояльный телезритель со временем понимает, что в методике есть существенные изъяны. Силовик может хранить у себя тонну неучтенных денег, а у слуги народа найдут зарубежную недвижимость, которую он никак не мог купить на депутатскую зарплату. За прошедшие годы существенных системных результатов нет, и люди это замечают. В опубликованном на днях исследовании международного движения Transparency International «Барометр мировой коррупции» сообщается, что более 40% наших соотечественников не верят в эффективность государственных мер по борьбе с коррупцией.
Чтобы антикоррупционные меры были устойчивыми, нужна активная общественная поддержка. Низовая активность воспринимается российской властью как угроза и для формирования образа массового вовлечения граждан в антикоррупционную кампанию в ход идут «суррогаты» из телевизионных роликов. Посмотрел видео задержания чиновника — вроде как немного и сам поучаствовал в борьбе с коррупцией. Однако, несмотря на иллюзорность и показной характер этой кампании, на мой взгляд, она все-таки запустила ряд тектонических процессов на уровне государственных институтов, которые по какой-то причине находятся вне зоны публичного обсуждения.
Телеобыски и телезадержания
Складывается понимание, что арест коррупционера без мощнейшего пиара попросту не засчитывается. Нередко даже от самих силовиков можно услышать, что операция по задержанию коррупционера может быть отменена после телефонного звонка от кого-то «сверху». Это действительно возможно, если задержание и обыски еще не стали достоянием широкой общественности. Оперативные мероприятия держатся в секрете до самого последнего момента и проводятся в самое неудобное время, когда позвонить и попросить влиятельных людей «решить вопрос» крайне трудно: вспомните ночное задержание министра. Информация об уголовном деле или аресте мгновенно утекает в СМИ, и коррупционеру практически невозможно приватно замять уголовное дело. Именно эта практика обеспечивает высокую эффективность действий оперативных органов, которая фактически опирается на некую фантомную общественную поддержку в вопросах борьбы с коррупцией.
Однако у упомянутого мной эффективного механизма работы силовиков есть и обратная сторона. Стоит подозреваемому в коррупции оказаться в сюжете СМИ, как он фактически теряет возможность защищаться от действий правоохранительных органов, и как следствие, утрачивает перспективу на справедливый судебный процесс. Примером служат дела Никиты Белых, Вячеслава Гайзера и Александра Хорошавина. В общественном сознании уже сформирован типовой сюжет: если чиновника или бизнесмена показали по телевизору с дорогими часами и пачками денег — значит, он точно виноват. Фактически для лиц, потенциально замешанных в коррупции, введена презумпция виновности. Это разбалансирует всю государственную систему: завтра в наручниках может оказаться каждый (вспомните уголовные дела генерала Сугробова или офицеров Следственного комитета). Сегодня ты – завтра тебя. Следует, правда, оговориться, что по-прежнему сохраняется круг лиц, обладающих так называемым иммунитетом, но этот круг постепенно сужается.
Крайне интересно выглядит круг лиц, оказавшихся под антикоррупционным катком в этом году. Среди них присутствуют сотрудники МВД и Следственного комитета, представители Министерства культуры и Минэкономразвития, губернаторы и мэры. В числе задержанных примечательно много топ-менеджеров государственных предприятий и бизнесменов, осваивающих государственные контракты. На них, собственно, и сделан количественный фокус в этой кампании. Уголовные дела затронули бизнес-империю Виктора Вексельберга, экс-руководителя «Русгидро» и некоторые второстепенные фигуры в крупных государственных монополиях, например РЖД. Однако совершенно понятно, что из списка неприкосновенных персон выпали все региональные элиты, топ-менеджмент практически всех госкомпаний и чиновники до уровня министра.
Высокопоставленные чины в ФСБ и Генеральной прокуратуре, фигуры, ранее лично или по работе связанные с президентом страны пока могут спать спокойно. Таких фигур, как Сердюков, Скрынник или Бельянинов, можно насчитать не более трех десятков. Неприкосновенными пока остаются те, чье задержание может хотя бы косвенно бросить тень лично на Путина.
Кому выгодно
На мой взгляд, одной из целей массовых арестов коррупционеров была необходимость определения лидера в государственной борьбе с коррупцией. Аресты в Следственном комитете и МВД были самыми громкими, и вполне возможно, ради них эта кампания и затевалась. Полномочия по проведению оперативно-розыскных мероприятий после расформирования Федеральной службы по контролю за оборотом наркотиков остались только у полиции и ФСБ. Можно уверенно утверждать, что после очередного удара по антикоррупционному Главку МВД монополия на уголовное преследование высокопоставленных коррупционеров негласно перешла к Федеральной службе безопасности. Пока это никак не оформлено, но по всей видимости, в ближайшее время мы будем свидетелями официального закрепления новых полномочий за ФСБ.
Антикоррупционная кампания имеет и второго, скрытого бенефициара, которым стала Генеральная прокуратура. Несмотря на отсутствие публичных дивидендов от арестов коррупционеров, ослабление Следственного комитета в части возможной передачи процессуального надзора прокурорам открывает потенциал для роста аппаратного влияния последних. Возможно, ФСБ также не останется в стороне от реформирования следствия. Вывод за штат всех сотрудников собственной безопасности в Следственном комитете может свидетельствовать о начале реформы правоохранительных органов, в которой роль арбитра будет закреплена за службой Бортникова. При таком положении вещей произойдет взаимной усиление двух конкурирующих групп силовиков, ФСБ и Генеральной прокуратуры, за счет поглощения части полномочий Следственного комитета.
Это еще не все: переход генерала Феоктистова со всем объемом доступной ему на должности заместителя руководителя УСБ ФСБ информации в службу безопасности «Роснефти» фактически оформил новую реальность. Государственная нефтедобывающая компания получила опосредованный доступ к использованию репрессивного аппарата и компромату на всех сколько-нибудь влиятельных должностных лиц России.
На вопрос о том, как эти истории отразятся на обычном гражданине, пока можно с уверенностью ответить, что никак. Граждане остаются вне зоны интереса лидеров элитарных противостояний, которые используют борьбу с коррупцией как средство для сведения личных счетов. Желание граждан по-настоящему противостоять этому злу находится на периферии интересов кланов и финансовых групп. Сила публичной поддержки по-прежнему недооценена. И первый же представитель власти, который сможет воспользоваться этими ресурсами, приобретет аргумент, потенциал которого сможет гарантировать успех в практически любой политической кампа