Сравнение турецких событий с августовским путчем 1991-го года не работает. И дело даже не в том, что ГКЧП, к счастью, пролило намного меньше крови. 25 лет назад «улицу проиграли» не только путчисты, но и легитимный президент СССР Михаил Горбачев, против которого они выступили.
В итоге вслед за изгнанием ГКЧП ушел в отставку сам Горбачев, и в конечном счете была демонтирована вся советская государственная и партийная система. Народ помог подавить путч, но не сохранить статус-кво. По факту антиреформаторский мятеж стал катализатором революции.
А в Турции «улица», в отличие от части элиты, оказалась целиком на стороне Эрдогана и, наоборот, отвергла какую-либо возможность перемен, предполагавшуюся переходом власти в руки военных.
Объяснять такой консерватизм исключительно тлетворным влиянием эрдогановской пропаганды было бы странно. Но столь же неосмотрительно утверждать, что социально-экономические проблемы Турции — всего лишь плод антиэрдогановских пропагандистских фантазий. Иными словами, турки вполне отчетливо осознают, что сейчас им не очень хорошо. И это еще мягко говоря. Но вместе с тем они не менее четко понимают, что без Эрдогана им будет еще хуже.
Ведь общество соглашается платить за перемены, которые априори никогда не обходятся дешево, лишь в том случае, когда консервация сулит еще более серьезные убытки. И осознание ценового расклада этой развилки фактически становится точкой консенсуса. Неслучайно, популярный говорухинский фильм, вышедший на исходе горбачевского правления, назывался "Так жить нельзя".
Про эрдогановскую Турцию ничего подобного вроде бы не снимается. На что скептики, разумеется, скажут про закручивание в стране цензурных гаек. И будут правы, но отчасти. При всем своем очевидном авторитаризме, стремлении регламентировать медийную и внутриполитическую повестку режим Эрдогана оставляет гражданам важную степень свободы — экономическую.
Любой, побывавший на турецких курортах, прекрасно знает, насколько легко местные торговцы принимают валюту и с каким полетом фантазии даже в торговых центрах с кассовыми аппаратами выписываются чеки. И туристическими кластерами эта вольница явно не ограничивается. Иначе откуда взялись подсчеты, согласно которым почти 30% турецкого ВВП приходится на теневой сектор?
Худший результат среди стран, входящих в Организацию экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), — сетуют эксперты. С точки зрения экономистов-теоретиков и поборников фискальной дисциплины, статистика действительно удручающая. Но те работники и работодатели, которые сидят в «тени», оценивают происходящее принципиально иначе. Когда правительство устами министра финансов Турции Мехмета Шимшека обещает к 2018 году сократить долю «теневого сектора» до 21,5% ВВП, многие начинают прикидывать грядущие потери и косо посматривать не только на правительство, но и на Эрдогана. А когда новый турецкий премьер Бинали Йылдырым фактически отстраняет Шимшека от выработки экономической стратегии, отношение к власти, наоборот, меняется в лучшую сторону.
Не стану утверждать, что именно «теневики» сыграли решающую для Эрдогана роль в ночь с 15 на 16 июля. Но среди турецкого населения едва ли найдется другая категория, чьи риски заметно бы возросли из-за успеха путчистов. Слишком уж остры бюджетные проблемы Турции, чтобы военные, придя к власти, не попытались закрутить налоговые гайки.
Парадоксально, но для такой страны, как Турция, залог политической стабильности может кардинально отличаться и даже идти в разрез с условиями, обеспечивающими стабильность макроэкономическую. Поскольку последние предполагают кардинальное переустройство бизнес-уклада или, скорее, жизни широчайшей прослойки.
И в этом смысле турецкий кейс — урок очень многим добрым молодцам. Особенно с постсоветского пространства, где экономической «тени» тоже в избытке. Например, в России, в так называемой гаражной экономике, занято, по самым скромным оценкам, около 30 миллионов человек. Занимаются «неизвестно чем», если выражаться в терминах вице-премьера Ольги Голодец.
Недовольство руководителя социального блока вполне объяснимо. «Гаражники», из которых можно составить даже не город, а целую страну, — потенциально очень важный фискальный ресурс. И его использование позволяет решить многие бюджетные проблемы, избегая непопулярных мер вроде пенсионной реформы. Неудивительно, что о выведении бизнеса из «гаражей» говорится уже на совещаниях у президента. А случившиеся на прошлой неделе задержания криминальных авторитетов можно рассматривать и как элемент борьбы с теневым сектором, переходящей, таким образом, в активную фазу.
Но вот здесь и возникает «турецкий парадокс». «Самое опасное — задеть основы выживания. То, чем люди живут. Сейчас регионы и федерация что-то услышали про «гаражную» экономику и пытаются заставить муниципальные власти поделиться. А это ведет к социальному напряжению», — предупреждает социолог Симон Кордонский, которому термин «гаражная экономика» как раз и обязан своим широким распространением.
При этом бесполезен отсыл к мотивации, с помощью которой власть приучила к «белой» бухгалтерии крупные компании. Помимо «юкосовского» кнута там сработал пряник в виде капитализации — инвесторы любят налоговую чистоту. Но опять же, как объясняет Кордонский: «В отличие от бизнеса, промысел нельзя продать. Его можно только уничтожить или отнять. Промысел ориентирован не на капитализацию, а на репутацию. Здесь деньги — производная репутации».
Отнять какое-нибудь «гаражное производство» намного проще, чем ЮКОС. Но и «сдуется» оно в таком случае гораздо раньше, чем империя Михаила Ходорковский. То есть налогооблагаемая база все равно не увеличится. Но вот что будет делать сам «гаражник» после такого столкновения с «вертикалью власти» — большой вопрос. Как бы люмпенизация очередного «раскулаченного» дяди Вани не стала наилучшим исходом.
Когда здание уже давно построено, никто точно не знает, какой именно камень является краеугольным. Но это не повод искать его методом «тыка» и исключения, рискуя в далеко не прекрасный момент самим получить сакраментальный вопрос: «Вы хоть понимаете, что вы натворили?».