Кризис шкурной экономики

В школьных учебниках история Древней Руси излагается как череда кровопролитных походов, с помощью которых князья выясняют отношения друг с другом и c внешними врагами. При таком изложении из нашей истории удаляется нерв, каковым служило грандиозное коммерческое предприятие, кормившее страну семь столетий, — торговля пушниной. Поначалу дела шли блестяще, но еще до нашествия Орды у древнерусской «меховой корпорации» возникли серьезные трудности. Преодолеть их удалось только путем, как сказали бы сейчас, полной смены менеджмента и реорганизации бизнеса.

Посланец императора Карла Великого был так обижен королем мавров, что даже сбросил с плеч драгоценную соболиную шубу: «Граф Ганелон, — сказал послу Марсилий, — /Вы были мной обижены безвинно. /Я дротом вас в сердцах убить грозился. /Дарю за то вас мехом соболиным». Предатель Ганелон принял дар, и судьба доблестного рыцаря Роланда была предрешена — он погиб в Ронсевальском ущелье. Для европейского аристократа не было более ценного подарка, чем роскошный мех из далеких северных стран. В средневековом «Романе о Тристане» рыцарю прямо предписано покупать, «не прижимаясь, не считая, и соболя, и горностая». А немецкий поэт Гартманн фон Ауэ славил русские меха, поскольку «лучших никто не мог найти».

Средний класс довольствовался товаром попроще. «Если ты мне еще пришлешь и белого зайца, каких Россия доставляет в Константинополь, то очень мне поможешь, ибо врачи говорят, что заячья шкура отлично согревает», — писал в начале XIII века афинский митрополит Михаил Хониат никейскому императору Феодору I Ласкарису.

И немецкий трубадур, и византийский интеллектуал отлично знали, что поставки в Европу ценных и целебных мехов контролируются древнерусскими князьями. Их привозила еще киевлянка Ольга, приезжавшая креститься в Константинополь. В конце IХ — начале Х века русская пушнина появилась на рынках городов Южной Германии.

«Меховой путь» с юга на север обозначился еще в середине I тысячелетия до н. э. Этим временем датируются персидские серебряные сосуды, попавшие в леса верхней Волги и Камы. Но в полную силу он заработал только в IX веке, когда заезжие варяги вместе со славянами, угро-финнами и тюрками-болгарами проложили и освоили два водных пути, связавших Северную Европу с цивилизованным миром Средиземноморья и Ближнего Востока.

Выражаясь современным языком, древнерусские князья «сели на трубу», но не удовлетворились ролью транзитера. Лесные просторы европейского северо-востока открывали возможность масштабного промысла пушнины. Этим-то сырьем и были наполнены первые экспортные «трубопроводы» из Руси на запад и восток. Не случайно наши первые денежные единицы («куна», «гривна кун») имеют «меховое» происхождение.

О размахе меховой торговли говорят сотни кладов арабского серебра, зарытых на всем протяжении торгового пути — от поволжских земель до шведского и датского побережья. Древнерусские княжества не вели, конечно, экспортно-импортную статистику, но, по современным оценкам, в IX–XI веках к нам пришло с востока порядка 1 млрд серебряных монет-дирхемов, приблизительно эквивалентных нынешним $3,3 млрд. Это означает, что активное торговое сальдо древнерусской экономики на протяжении трех столетий равнялось примерно 2% ВВП в год (расчет основан на данных экономического историка Ангуса Мэдисона). Это в пять раз меньше, чем торговое сальдо России в 2007 году, но на средневековое, натуральное по преимуществу хозяйство стабильный приток денег влиял, по всей видимости, куда живительнее, чем лавина нефтедолларов на современную российскую экономику.

Большую часть доходов обеспечивала компактная, не боящаяся длительной транспортировки пушнина. По современным расчетам только на Волжском пути сбывалось не менее 500 000 шкурок в год, что приносило до 1000% прибыли. Прибыльнее была только работорговля: купленная на севере по стандартной цене, за «марку серебра» (70 дирхемов или 2 коровы) девушка могла быть продана в далекой восточной стране за 10 000–15 000 дирхемов.

Меха составляли основу дани, которую взимали первые киевские князья. Еще Олег в 883 году начал «воевать против древлян и, покорив их, брал дань с них по черной кунице». Шкурки стекались в административные центры Северной Руси — Изборск, Новгород (здесь дань собирали местные бояре), Белоозеро. Потом часть товара поступала в Киев, откуда княжеским флотом отправлялась на юг — в Византию.

Было ответвление и на запад. Скорняки Германии выделяли 8 сортов только беличьих шкур, которые прибывали из Новгорода, Смоленска и других уголков Руси; мехами торговали на одной из крупнейших в средневековой Европе ярмарке во Франкфурте-на-Майне. Слово «соболь» вошло в английский, немецкий, французский языки и обозначало товар эксклюзивный — из ежегодно поступавших в Англию в 1380–1390-е годы 300 000–400 000 шкурок более 90% были беличьими.

Другой поток шел по Волге, где конкурентами «русов» выступали купцы Волжской Булгарии — они привозили в мордовские и удмуртские леса свои серебряные украшения и керамику. Из Булгарии суда отправлялись на южное побережье Каспийского моря, откуда караваны везли тюки с драгоценной пушниной в города Средней Азии, Закавказья, Ирана, в столицу Арабского халифата — Багдад, где они обменивались на восточное серебро, шелк, пряности. В отличие от пути «из варяг в греки» «русы» контролировали только часть «волжско-багдадской магистрали». Прибылью приходилось делиться с теми же булгарами и другими посредниками. Но в выигрыше были все. Персидский географ Ибн-Русте в своей «Книге драгоценных сокровищ» (930-е годы) чуть ли не с завистью описывает «русов», увиденных им в начале X века в Булгарии: «Единственное их занятие — торговля соболями, белками и прочими мехами. Получают они назначенную цену деньгами и завязывают их в свои пояса».

По свидетельству арабских авторов, торговцы, отважившиеся отправиться вверх по Волге в «страну мрака», получали огромную прибыль. Поначалу, когда меха просто выменивались у аборигенов на украшения или железный нож, торговля была просто баснословно выгодной. В начале X века за одну шкурку куницы в Волжской Булгарии платили два с половиной серебряных дирхема — в то время как одна бусина из зеленого стекла стоила дирхем.

Славянская колонизация Севера, направлявшаяся из Новгорода и Ростова, изменила расклад сил. Цены на меха поднялись. В Новгороде одна шкура бобра стоила уже «гривну кун» — 20 полноценных серебряных дирхемов или 50 мелких и менее качественных западноевропейских денариев. Но торговля не замерла: цены на зарубежных рынках были еще выше. В Багдаде шкурка черной лисицы могла стоить 100 золотых динаров — за такую сумму можно было купить с десяток рабов. При этом цены на «энергосберегатели» устойчиво росли. Арабский путешественник Мухаммед ибн Абдаллах ибн Баттута в XIV веке побывал в Золотой Орде и отправился по Волге на север в Булгар, «чтобы увидеть короткую ночь в одно время года и короткий день — в другое». Поехать на Печору (в «страну мрака») он не рискнул, но вывез две прекрасные шубы; горностаевую продал в Индии за 250 золотых динаров (около 10 000 серебряных дирхемов), а соболиную — за 400 динаров, получив колоссальную прибыль.

Меховой бизнес задавал направления славянской экспансии. По большим рекам — Шексне, Онеге, Сухоне, Северной Двине — двигались все дальше на север и восток не только купцы и добытчики, но и обычные переселенцы. Древнерусские «охотники» доходили вплоть до Северного Урала, снимая сливки путем неравноценного обмена, а то и прямого грабежа аборигенов. Вернувшись с богатой добычей из далекой Югры, купцы ставили в Новгороде церкви — в благодарность за удачу и во спасение грешных душ.

Другие оставались. Возникшие в Х–ХII веках на водных артериях и волоках поселения позволили нашим предкам освоить колоссальные территории между водоразделом Волги и Сухоны и Белым морем. Главным магнитом для них была та же пушнина. Об этом свидетельствует анализ найденного на северных поселениях костного материала — от 40 до 50% его составляют кости бобра (мясо бобра в отличие от соболей, белок или куниц охотники не выбрасывали после снятия шкуры, а приносили домой и ели). Об этом же говорят и находки специальных роговых стрел с тупым наконечником — чтобы не испортить ценную шкурку. Вокруг меходобычи стали возникать и другие промыслы: уже в первой половине ХII века на Белом море начинается добыча (выварка из морской воды) соли — еще одного универсального продукта. Оттуда же стал поставляться «рыбий зуб» — моржовые клыки, из которых новгородские ремесленники делали гребни и рукоятки ножей.

Раскопки на Русском Севере, проведенные в конце 80-х — начале 90-х годов прошлого века, открыли удивительную картину. Уровень потребления в древнерусских селах, удаленных за сотни и тысячи километров от крупных городских центров, был необычно высоким и не соответствовал традиционным представлениям о примитивном быте средневекового крестьянина. В неказистых с виду избушках водились серебряные монеты — арабские дирхемы и западные денарии, предметы снаряжения всадника и коня, замки и ключи — словом, было что и где запирать. Мужики из «медвежьих углов» носили с собой гирьки и весы, на которых взвешивали золото и серебро, поступавшие в обмен на меха. Они приобретали те же орудия труда и предметы обихода, что и зажиточные горожане Киева, Чернигова или Новгорода; носили изящные кресты-тельники, их жены щеголяли в стеклянных браслетах, перстнях и прочем дамском убранстве — культурный слой древнерусских северных селищ содержит сотни украшений из бронзы и серебра. Освоившиеся на Севере поселенцы пили византийское вино из византийских же стеклянных бокалов.

В северных лесах не было идиллии и братства народов. Новгородские документы свидетельствуют и об избиении удальцов-даньщиков местным угро-финским населением, и о возникавших у Новгорода конфликтах с грозным владимирским князем Андреем Боголюбским, который сам стремился наложить руку на северные земли. Но громадные просторы при низкой плотности населения позволяли поселенцам и местным обходиться без взаимоистребления. К тому же их объединял взаимовыгодный бизнес. Очевидно, поэтому древнерусские поселенцы не строили на Севере крепостей-городищ и не укрепляли свои поселки. Интегральный показатель качества жизни, ее средняя продолжительность, был на Севере выше, чем в других землях Древней Руси — 40–43 года против 30–35 лет. Умирали на Севере своей смертью — скелеты из открытых захоронений не имеют следов боевых травм.

Но процветание, построенное на костях пушного зверя, оказалось хрупким. Уже в XII веке потеряли значение прежние мировые торговые пути. Подъем экономики Западной Европы и Крестовые походы сделали в Средиземноморье более выгодными прямые связи с Востоком. Окончательно распался Арабский халифат, истощились серебряные рудники, и сократилась чеканка монет — их эквивалентом на Руси стали «меховые деньги» из вытертых шкурок, заверенные княжеской печатью (по сути, первые выпущенные государством ассигнации). Арабский купец-путешественник Абу Хамид ал-Гарнати в XII веке описал эти необычные «дензнаки»: «Рассчитываются они между собой старыми беличьими шкурками, на которых нет шерсти... За каждую из таких шкурок дают отличный круглый хлеб, которого хватает сильному мужчине».

Исчезновение звонкой монеты — полбеды; в крупных сделках ее заменили слитки серебра. Хуже было другое: спрос на пушнину возрастал, а в центральных районах Руси пушного зверя оставалось все меньше. Возникшие в IX — первой половине XII века села и даже города (как старое Белоозеро) забрасываются или меняют свое местоположение: они больше не могут вести промысловое хозяйство, составлявшее основу былого процветания. Миграция Руси на восток и на север серьезно затруднила контроль над территорией со стороны «центральных властей»: период княжеских междоусобиц совпадает с кризисом мехового производства в главной экспортной отрасли. В XII–XIII веках начинается настоящая игра с нулевой суммой: князья и княжичи пытаются растащить по своим углам куски все уменьшающегося пирога. Перед татаро-монгольским нашествием беднеющая и разобщенная держава Рюриковичей была бессильна.

Тогда-то и наступило настоящее — как по учебнику — натуральное хозяйство. Жизненный уровень русской деревни второй половины XIII века по сравнению с домонгольским временем резко упал. Авторы новгородских берестяных грамот в XI–XII веках часто писали о деньгах и денежных расчетах, а в документах XIII–XIV веков главной темой становятся земля и продукты сельского хозяйства. И происходило все это в Псковской и Новгородской земле, на территории нынешних Архангельской и Вологодской областей, где не проходили войска хана Бату, не было штурмов городов и карательных экспедиций Золотой Орды.

На то, чтобы вернуть контроль над меховым экспортом, у наследников Киевской Руси ушло целых три столетия. К середине XVI века, одолев конкурентов — Тверь, Новгород, Казань, — Москва снова оседлала торговые пути и экспортные потоки. Низкий уровень экономического развития при постоянных войнах, отсутствии промышленности и морской торговли не оставлял властителям Московии другого источника богатства, кроме внешней торговли пушниной. Только идти за «мягкой рухлядью» пришлось намного дальше — в Сибирь и на Дальний Восток.     F

Автор — доктор исторических наук, 
профессор РГГУ