Первый советский

Юбилеи и годовщины — дело вроде бы рутинное. Но куда деваться от магии цифр! Первого марта — 125 лет с того дня, как террористы-народовольцы убили царя-реформатора Александра II. И вдруг — удивительное совпадение — оказывается, что на следующий день исполняется 75‑лет другому, современному, реформатору — Михаилу Горбачеву. Получается, что родился Михаил Сергеевич, когда еще живые свидетели гибели императора-освободителя отмечали 50 лет со дня этого прискорбного события.

А если посмотреть чуть дальше — 30‑марта будет 150 лет с того дня, когда Александр II, выступая на собрании представителей московского дворянства, заявил о намерении начать процесс отмены крепостного права. Эту дату можно считать точкой отсчета в истории «великих реформ», среди которых было не только освобождение крестьян, но и реформы судебной системы, финансов, местного самоуправления, народного просвещения, цензуры, вооруженных сил. В 80-е годы XX века те же цели и задачи стояли перед Горбачевым.

Трудно, конечно, сравнивать сельского комбайнера-самородка, современника, которого ты видел не только по телевизору, но и в жизни много раз, с венценосным государем, о котором приходится судить по портретам, немногочисленным фотографиям и порой весьма предвзятым историческим мемуарам. Тем не менее, так и хочется сопоставить эти две фигуры — Горбачева и Александра II.

И тот и другой были, по сути дела, первыми в свою эпоху правителями России, получившими современное гуманитарное образование. И тот и другой, несмотря на то, что Александра II воспитывал поэт Жуковский, а Горбачев учился на юридическом факультете МГУ, оказавшись у власти, выступали людьми своего класса, самой высшей касты общества: император — военным аристократом, генеральный секретарь — высокопоставленным партийным работником.

Далее можно спорить, но как в отношении Александра, так и в отношении Горбачева есть полноправная версия, что реформы они начали не оттого, что были в душе либералами, а потому, что умом понимали: это единственный способ удержать власть, предотвратить крушение режима.

При этом оба были мягкого характера, добросердечны, нерешительны, склонны к колебаниям. Поэтому и непоследовательны в проведении реформ: останавливались на полпути, шарахались из стороны в сторону, доверялись негодным людям.

Еще совпадение: в последний период пребывания у власти и тот и другой одинаково отреагировали на попытки врагов уничтожить их. После взрыва, устроенного террористом Халтуриным в Зимнем дворце в феврале 1880 года, когда царь чудом уцелел, реакцией Александра II было не закрутить, а отпустить гайки, в результате чего в России началась очередная, хоть и краткая, «оттепель». Горбачев после Фороса пошел на самые широкие преобразования, увы, запоздалые. Впрочем, у Михаила Сергеевича тогда уже не оставалось политического ресурса для закручивания гаек.

Наконец, и Александр II, и Горбачев — оба были последними для своей эпохи русскими правителями, не смущавшимися обращаться к подданным на «ты» (так было и по-царски, и по-партийному). Их преемники перешли с подчиненными исключительно на «вы».

За свои ошибки и промахи оба заплатили очень дорого: император — жизнью, Горбачев — президентским троном. И, добавим, скорее всего, здоровьем и жизнью самого дорогого ему человека, Раисы Максимовны.

В жизни у каждого из них — и президента, и государя — была Женщина. Пламенная страсть к княжне Екатерине Долгорукой, со временем перешедшая в глубокое чувство, стала едва ли не самим смыслом существования Александра II в его последние годы. Причем морганатическая супруга императора, как утверждают некоторые мемуаристы, не чуралась вмешиваться в политику. Долгорукую при дворе, мягко говоря, не любили; внебрачная связь, а вскоре после смерти императрицы второй брак императора были по тем временам потрясением устоев. Поэтому неизвестно, чего больше в неприязненных оценках, которые дают Долгорукой иные мемуаристы: объективности или банального злословия. Об этом, кстати, стоит помнить следующим поколениям, которые будут читать воспоминания современников о Раисе Горбачевой.

Публичная роль «первой леди», которую она стала так энергично играть при муже, тоже была потрясением устоев и вызвала у части общества, в принципе склонного к мужскому шовинизму, откровенное раздражение. Когда же в 1999 году Раиса Максимовна — жена опального бывшего президента СССР — буквально сгорела в одночасье от рака, к ее гробу вытянулась длинная очередь, каких Москва не видела со времен похорон академика Сахарова. Страна словно просила прощения у своей бывшей «первой леди» за то, что когда-то не сумела ее полюбить.

Многие помнят, как Горбачев году в 1987-м или 1988-м давал неслыханное по тем временам интервью в прямом эфире знаменитому американскому тележурналисту Тому Брокау с NBC. В тот момент в обществе уже шли разговоры о том, что Раиса Горбачева слишком много появляется рядом с мужем, что ее слишком часто показывают по телевизору. Брокау не преминул задать Горбачеву жесткий, трудный вопрос, о чем они с женой говорят дома. Горбачев после секундной паузы ответил: «Мы говорим обо всем». Брокау, как настоящий профи, бульдожьей хваткой вцепился в этот ответ и послал вдогонку еще один вопрос: «Значит ли это, что вы говорите о политике, о государственных делах?» Тут, казалось, было слышно, как Горбачев скрипнул зубами. «Мы говорим обо всем», — повторил он, чеканя слова.

Наверное, это был один из самых смелых поступков за всю его политическую карьеру. Я лично в тот момент Горбачева сильно зауважал. Он поступил как настоящий мужчина и, наверное, допустил непростительную для настоящего политика ошибку. Хотя мне, как и многим, не нравилось, например, как освещается так называемая «вторая программа» (этим эвфемизмом организаторы поездок Горбачева именовали все, что связано с публичными появлениями нашей «первой леди»).

Кстати, особое отношение к жене роднило Горбачева и с его главными контрагентами — Рейганом, боготворившим свою Нэнси, и Ельциным, в жизни которого так много значила и значит Наина Иосифовна, хотя, конечно, эти женщины — полные противоположности.

Мне только однажды довелось видеть Раису Максимовну в жизни. К тому времени я уже много раз брал интервью у Горбачева и для «Итогов», и для «Героя дня», встречался с ним для разговоров «не для печати», но с женой его ни разу не пересекался. И вот весной 1999 года понадобилось записать подробное интервью с Горбачевым для фильма о Юрии Андропове.

Отношения, которые завязались между двумя будущими генсеками, когда один был еще председателем КГБ СССР, а другой — первым секретарем Ставропольского крайкома КПСС, — отдельная, важная и по-настоящему еще не написанная глава новейшей истории. Андропов приезжал к Горбачеву каждый год — лечить больные почки на северокавказских минеральных водах. Он неслучайно, по-моему, стал протежировать Горбачеву.

Андропов был единственным в руководстве страны, кто располагал истинной информацией о состоянии здоровья членов Политбюро. Он не мог не понимать, что они вот-вот начнут умирать один за другим (как и случилось), нужно готовить смену. Андропов всегда испытывал слабость к «умникам и умницам», окружил себя помощниками из молодых ученых-интеллектуалов, которые потом стали академиками, дипломатами, политическими обозревателями вроде Арбатова или Бовина. Но он прекрасно понимал, что ни одному из них не сделать далекоидущей партийно-государственной карьеры. А в Горбачеве он эту способность распознал.

Горбачев согласился на беседу для «портретного» документального фильма, хотя обычно важные персоны делают это неохотно. Дело в том, что в отличие от обычного интервью тут в эфир идут лишь небольшие отрывки — самые яркие, эмоциональные, содержательные фразы. Но бывший президент не возражал. Теперь предстояло решить другую, не менее сложную задачу: «раскрутить» его так, чтобы он выложил какие-то конкретные истории и даже анекдотические случаи. Михаил Сергеевич же всегда был охоч до общих рассуждений. И вот тут-то очень помогла Раиса Максимовна.

Горбачев сразу предупредил, что его жена будет присутствовать на интервью, только придет не к началу — в тот день ей надо было показаться врачу (как потом выяснилось, жить ей оставалось несколько месяцев). Появилась она очень тихо, на цыпочках прошла у меня за спиной, чтобы не мешать, но я все же решил остановить запись и поздороваться. Она поинтересовалась, как меня зовут. Я представился коротко: «Евгений». В ответ она — тем самым голосом, с той самой неповторимой интонацией, которая была так знакома по телесюжетам про «вторую программу», сказала: «У нас, у русских людей, есть имя и отчество. Вот меня зовут Раиса Максимовна. А какое у вас отчество?» Удовлетворившись ответом, она села у меня за спиной — похоже, для того, чтобы подавать одобрительные или неодобрительные знаки мужу.

Опять пошел мотор, но когда стало казаться, что все темы уже исчерпаны, список заранее заготовленных вопросов закончился, я с досадой подумал, что опять не удалось ничего толком вытянуть из Горбачева, и начал благодарить и прощаться. Вдруг — с той же интонацией — заговорила Раиса Максимовна. «Михаил Сергеевич, — сказала она, церемонно обращаясь к мужу опять же по имени-отчеству; говорят, на людях она всегда так делала, — я не слышала начала интервью. Ты рассказал, как мы Юрия Владимировича на обед звали? Нет? По-моему, это обязательно нужно рассказать».

Когда Горбачева назначили секретарем ЦК КПСС по сельскому хозяйству и они только-только переехали в Москву из Ставрополя, им выделили дачу на Рублево-Успенском шоссе, рядом с резиденцией Андропова. В одно из воскресений Горбачев решил, как раньше на Ставрополье, оказать ему гостеприимство уже здесь, в Москве. Он позвонил Андропову на соседнюю дачу и пригласил отобедать «по-кавказски», пошутил, что теперь, мол, ехать далеко не нужно, достаточно пройти через калитку в заборе, разделяющем две дачи. Ответ, судя по интонации, с которой Горбачев вспоминал этот случай, был как холодный душ. «Знаешь что, Михаил? — сказал Андропов. — Я еще не успею перейти со своего участка на твой, как некоторые уже начнут судачить: что это там Андропов с Горбачевым затевают? Встречаются отдельно ото всех по выходным. Что-то обсуждают за обедом. Давай-ка, Михаил, лучше не будем дразнить гусей». Вот такая история про кремлевское византийство конца 1970-х.

Но было в том интервью нечто более важное: Горбачев достаточно прямо и недвусмысленно ответил на вопрос, был ли у Андропова потенциал реформатора? Имел ли Андропов, как до сих пор утверждают некоторые, план далекоидущих преобразований, который позволил бы Советскому Союзу пойти примерно по такому пути развития, который удалось за последние четверть века пройти Китаю? Горбачев однозначно ответил: «Нет».

Стал ли этот ответ своеобразным актом отречения от бывшего политического патрона и соседа по даче? Пожалуй, нет. Мне показалось, что Михаил Сергеевич говорил правду, когда рассказал, что однажды Андропов под большим секретом дал ему прочитать записку, отправленную им в Политбюро с предложениями изменений во внешней и внутренней политике СССР.

«И что было в записке?» — оживился я. — «Да ничего там не было, — ответил Горбачев. — Только на разные лады про пресловутое укрепление дисциплины, и ничего больше».

С годами Горбачев становился все более открытым и демократичным человеком, а порой даже и рисковым. Он вернул себе уважение либеральной интеллигенции, которая практически отвернулась от Горбачева в начале 1990-х, когда он качнулся в сторону будущих ГКЧПистов и стал называть демократов «так называемыми».

Как ему это удалось? Благодаря тому, что как проклятый мотался с лекциями по свету, чтобы на заработанные гонорары содержать свой фонд и часть прежней команды, которая с ним осталась. Что даже не побрезговал ради этого сняться в рекламном ролике фирмы Pizza Hut — Горбачев с внучкой под зонтиком, спасающийся от дождя в демократичной пиццерии, растопил многие сердца окончательно. К тому же со временем оказалось: Горбачева окружали не только будущие ГКЧПисты, но и приличные, умные, талантливые люди, многие из которых потом стали самостоятельными крупными фигурами, такие как Юрий Батурин или Игорь Малашенко.

В 2000 году Горбачев согласился стать председателем Общественного совета «старого» НТВ, хотя эта должность не сулила ничего, кроме неприятностей с Кремлем. В разгар событий вокруг НТВ весной 2001 года ему пришлось ставить свою подпись под весьма резкими, если не сказать крамольными, заявлениями. Конечно, занять совсем уж жесткую позицию, возложить главную ответственность за происходящее на нового президента России он не захотел. Скорее всего, Горбачева тогда «разводили» в Кремле, обещали, что новый президент будет его как-то использовать, распускали слухи, что для Михаила Сергеевича будет создана какая-то особая, необыкновенно почетная должность, но ничего этого не произошло. И слава богу. Горбачеву оказалось к лицу держать дистанцию от власти. А чем больше эта власть на него нападала, пытаясь задеть, унизить, тем больше симпатии он вызывал.

Последний раз я видел Михаила Сергеевича на одном из последних дней рождения покойного Егора Яковлева, который праздновали в одном из незамысловатых московских ресторанчиков. Почему-то запомнилось: бывший президент был без галстука, в какой-то темной водолазке, таким его, кажется, никто никогда не видел. Горбачев запросто вращался в немыслимой компании журналистов, либеральных политиков, правозащитников, ученых, литераторов, артистов, которая обычно собиралась вокруг Егора, и выглядел среди них вполне органично.

Я пишу эти строки накануне 75-летия Горбачева, еще не зная, как отметят его юбилей. Очень интересно будет узнать, как пройдет этот день. А памятник Горбачеву, который первым начал возвращать нам свободу, поставят непременно. Как поставили наконец памятник Александру II.