Тридцать лет назад «права человека» превратились в политическое оружие
Первого августа 1975 года лидеры 35 государств подписали в Хельсинки Заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ). Документ признавал «нерушимыми» границы, образовавшиеся после Второй мировой войны, и вводил в активный политический оборот понятие «права и основные свободы человека». Никто не мог вообразить, какого масштаба перемены ожидают континент всего через полтора десятилетия. Однако решения тридцатилетней давности предопределили не только их, но и основы всей политики XXI века.
ПРАВА В ОБМЕН НА ТЕРРИТОРИИ. «Никто не должен, опираясь на те или иные соображения внешнеполитического характера, пытаться диктовать другим народам, как они должны устраивать внутренние дела». Под этими словами генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Брежнева, произнесенными на Хельсинкском совещании, и сегодня подписались бы высшие российские руководители, отстаивающие право каждого народа на собственную модель развития. Разница в том, что «дорогой Леонид Ильич», говоря об этом, был совершенно уверен в прочности собственных «тылов», чем не могут похвастать нынешние обитатели Кремля.
Сама идея собрать общеевропейское совещание, которое окончательно легитимировало бы территориальные итоги Второй мировой, принадлежала именно СССР. Впервые она была высказана бессменным министром иностранных дел Андреем Громыко во время визита в Италию в 1966 году. Предложение вызвало благосклонную реакцию в Западной Европе, и, несмотря на советское вторжение в Чехословакию летом 1968-го, подготовительный процесс медленно, но все-таки продвигался.
Какое-то время этому мешала позиция, которую заняли США. Могущественный госсекретарь Генри Киссинджер, приверженец дипломатии, основанной на балансе сил, смысла многосторонних построений не понимал, предпочитая решать стратегические вопросы в диалоге сверхдержав. Но после визита президента Ричарда Никсона в Москву в мае 1972 года и подписания первого договора об ограничении стратегических вооружений Белый дом решил-таки поучаствовать в европейской затее.
«Чтобы узаконить послевоенные границы в Европе, Советы были готовы кое-чем поступиться, — подчеркивает американский исследователь Уильям Кори, автор книги о роли хельсинкского процесса во внешней политике Соединенных Штатов. — ГДР представляла собой искусственное образование, к Польше прирезали обширные территории. Кремль тревожился за эти границы».
По мнению ветерана советской дипломатии Анатолия Адамишина, участвовавшего в хельсинкском процессе с самого начала, советский подход не противоречил интересам западных европейцев, которым после ужасающих войн XX столетия «была ненавистна сама мысль о территориальных претензиях». Камнем преткновения могла стать разделенная на два государства Германия — как говорит Адамишин, вовсе «похоронить мечту о единстве было выше сил немцев». Выход нашли в «мирной оговорке», согласно которой границы государств могли быть изменены по взаимной договоренности. «У нас рассуждали так: теоретически это возможно, но кто же на практике даст ФРГ согласие? ГДР — никогда, мы — тем более, да и Запад будет не в восторге… Никто не мог даже представить себе, что произойдет с Советским Союзом уже в следующем десятилетии», — вспоминает Адамишин.
СЮРРЕАЛИСТИЧЕСКИЕ ПЕРЕГОВОРЫ. Уступки, на которые пошел СССР в обмен на признание сферы влияния, были упакованы в «третью корзину» — группу гуманитарных вопросов, включая обеспечение прав и свобод человека (первая корзина касалась мер обеспечения безопасности и военного доверия, вторая — экономического сотрудничества).
Работа над текстом Заключительного акта началась осенью 1973 года в финском местечке Диполи. «Переговоры напоминали нечто сюрреалистическое, — писал в мемуарах тогдашний президент Франции Валери Жискар д’Эстен. — Требования, выдвигавшиеся западными странами, касались подтверждения и уважения основных прав — свободы слова, передвижения, юридических гарантий прав каждого… Но эти требования ежедневно нарушались в восточноевропейских странах, и коммунистические лидеры вовсе не намерены были их соблюдать».
Отчего Москва согласилась, пусть и с массой оговорок, но все же взять на себя обязательство уважать «права человека и основные свободы, включая свободу совести, мысли, религии и убеждений»? Бытует мнение, что кремлевское руководство, стремясь как можно быстрее добиться согласия на границы, просто недооценило масштаб потенциальной угрозы, заложенной в «третьей корзине».
«Конечно, Брежнев не вполне понимал, что подписывает, — говорит Юрий Дубинин, один из самых опытных отечественных дипломатов, участник многолетних переговоров в рамках СБСЕ. — Но неправильно считать, что, мол, Советский Союз пошел на это только для того, чтобы закрепить границы. Мы активно работали над «третьей корзиной», в ней было много полезного, и ошибка заключалась в том, что после Заключительного акта избрали неадекватную линию поведения. Вместо того чтобы взаимодействовать с Западом по гуманитарным вопросам, не упуская при этом инициативу, Москва встала на дыбы, взяв курс на полное игнорирование принятых обязательств. Таким образом «права человека» были отданы на откуп оппонентам СССР, которые умело этим воспользовались».
Анатолий Адамишин тоже считает, что одобрение Заключительного акта явилось по сути плодом победы прогрессивного крыла в брежневском окружении. Советники либеральных взглядов, «дети XX съезда», верили, что «продвижение в сторону соблюдения прав человека — не уступка Западу, а необходимый залог развития страны; что демократические преобразования давным-давно назрели и если их подтолкнет внешняя политика, то честь ей за это и хвала».
Консервативную же часть советского руководства, прежде всего шефа идеологии Михаила Суслова, подписание документа встревожило. Интуиция его не обманула: скоро обязательства Москвы превратились в средство давления как извне, так и со стороны все более активного движения правозащитников, объединившихся в Хельсинкские группы. Когда же во второй половине 1970-х разрядку сменили заморозки, «права человека» вообще оказались эффективным инструментом политического противоборства. Сначала их защиту объявил внешнеполитическим приоритетом американский президент-идеалист Джимми Картер, а потом и его преемник Рональд Рейган. Последний был уверен, что «бациллы свободы» разрушат Советский Союз — колосс на глиняных ногах — изнутри. Осенью 1982 года Рейган первым из американских президентов принял в Белом доме большую группу советских диссидентов.
«У нас часто говорят о том, что СССР-де привела к краху та «слабина», которую руководство под давлением либералов дало в 1975 году. Хотя в реальности дело обстоит наоборот, — полагает Адамишин. — Фатальным стал как раз отказ Москвы идти путем, предначертанным в Заключительном акте, и втягивание в еще один, ставший непосильным, виток противостояния с Западом».
ТРИЛЛИОН В «ТРЕТЬЕЙ КОРЗИНЕ». Сегодня итоги Хельсинкской конференции предстают в ином свете. «Нерушимые» границы, ради которых все и затевалось, не пережили политических бурь: четверо из подписантов Заключительного акта более не существуют — ГДР, СССР, Югославия и Чехословакия. Военные вопросы, считавшиеся самыми главными три десятилетия назад, отошли на задний план, зато, казалось бы, третьестепенная гуманитарная «корзина» определяет повестку дня всей международной политики. Не случайно Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ), в которую 10 лет назад преобразовалось Совещание, сейчас, по сути, занимается только одним — мониторингом демократичности «новых независимых государств». Как раз тех, кого не было на момент учреждения общеевропейского процесса. Это вызывает острое раздражение политиков России и многих стран СНГ, которые считают оценки ОБСЕ предвзятыми и политически мотивированными.
Теперь кажется странным, что сразу после подписания Заключительного акта западные лидеры подвергались резкой критике в своих странах за «новый Мюнхен» и неоправданную мягкость к Советам. Чешский диссидент Ян Урбан на вопрос о том, какую роль сыграл Заключительный акт в его судьбе, ответил коротко: «Хельсинки — это начало всего». «Бациллы свободы» плюс глубокий экономический кризис, в который социалистический лагерь вступил в конце 1970-х, сделали мечту Рейгана об уничтожении «империи зла» реальностью. На исходе прошлого века обеспечение прав и свобод человека превратилось в повод для военного вмешательства (в международный обиход вошло понятие «гуманитарная интервенция») и даже для начала полномасштабной войны, подобной кампании НАТО против Югославии в 1999 году.
Из «третьей корзины» возник масштабный «третий сектор» — неправительственные организации (НПО), или, как их теперь чаще называют, организации гражданского общества. Их численность и влияние на международную политику растут. По данным исследования, проведенного в 22 странах Университетом Джона Хопкинса (США), общий бюджет неправительственных организаций превышает $1,1 трлн, в них заняты 19 млн служащих. Мнение крупнейших НПО по таким вопросам, как соблюдение прав человека и равноправия или состояние экологии, уже невозможно игнорировать, они тесно взаимодействуют с ведущими международными организациями — ВТО, МВФ, Всемирным банком, ООН. В ходе осуществляемой ныне реформы Организации Объединенных Наций по настоянию правозащитников создается Совет по правам человека, который предполагается сделать органом всемирного значения.
ЗА ГРАНЬЮ СУВЕРЕНИТЕТА. В силе неправительственных организаций Россия убедилась на примере соседних стран. Гражданское общество, представленное многочисленными структурами с различным, в основном иностранным, финансированием, стало движущей силой «цветных революций». Так, по данным Министерства юстиции Украины, которые приводит глава Института стран СНГ Константин Затулин, на 1 января 2004 года в стране было зарегистрировано 399 международных организаций, 421 благотворительная организация с международным статусом, 179 структурных ячеек неправительственных общественных организаций зарубежных государств. При этом бытующее у нас представление о том, что все эти структуры не более чем прикрытие для геополитического вмешательства иностранных государств, как минимум сильно упрощено.
В эпоху глобализации изменились и действующие лица, и психология международной политики. Транснациональные организации, такие как Amnesty International, Freedom House или Greenpeace, видные филантропы, подобные Джорджу Соросу, Биллу Гейтсу или Теду Тернеру, по степени воздействия на мировые процессы способны поспорить с правительствами крупных держав. Принцип государственного суверенитета, составлявший основу международных отношений на протяжении 350 лет, со времени заключения Вестфальского мира, размывается, открытые сетевые системы, опирающиеся на инициативу снизу, сменяют замкнутые иерархические. В столкновении двух моделей сеть раз за разом одерживает победу — будь то противостояние террористических ячеек и силовых структур или организаций гражданского общества и бюрократической вертикали.
Неудивительно, что в любых ростках гражданского общества западного типа, равно как и в апеллировании к общечеловеческим ценностям, отечественная правящая элита видит политическую угрозу. Однако урок хельсинкского тридцатилетия заключается в том, что попытки спрятаться от объективных мировых процессов за стеной национального суверенитета вместо того, чтобы найти собственное место в этих процессах, имеют мало шансов на успех. Сегодня еще меньше, чем в 1970-е. А если спроецировать на современную Россию результаты неадекватного курса СССР, то итог может оказаться еще более плачевным.
Автор — главный редактор журнала «Россия в глобальной политике»