Между забвением и покаянием

Никогда еще годовщина великой победы, казалось бы, бесспорный для всех праздник, не вызывала столь острого противостояния. В Европе зазвучали прямые обвинения в адрес России. Страну, которая внесла решающий вклад в борьбу с нацизмом и заплатила за это страшную цену, призывают покаяться за ее военное прошлое. Что происходит: ревизия истории или всплеск политических спекуляций? И главное — как нам на это реагировать?

Прагматическое примирение.

В 1970 году все газеты мира обошла фотография: канцлер ФРГ Вилли Брандт стоит на коленях перед мемориалом жертвам восстания в Варшавском гетто. Символический жест гостя удивил принимавших его польских руководителей. Тогдашний глава народной Польши Владислав Гомулка евреев не жаловал, и в местных СМИ фотографию подрезали, чтобы не было видно, перед кем кается канцлер. Поступок Брандта открыл дорогу к новой «восточной политике», позволившей окончательно легализовать послевоенные европейские границы. Имел он, однако, и куда более глубокое значение, заложив основу политической культуры большой Европы.

Всемирная история изобиловала войнами, но до недавнего времени не было прецедентов извинения за их развязывание и тем более за участие в боевых действиях. Победителей, как известно, не судят, а побежденные расплачивались не покаянием, а территориями, контрибуциями либо вовсе утратой политической самостоятельности. О равноправном примирении былых противников как о способе построить устойчивый мир впервые заговорили после Второй мировой войны, ужаснувшись тому кошмару, в который был ввергнут Старый Свет.

Идея создания из заклятых врагов — Германии и Франции — стержня для прочного альянса, высказанная 55 лет назад, 9 мая 1950 года, французами Жаном Моннэ и Робером Шуманом, стала прообразом европейской политики нового типа. Фактически в обмен на признание Германией своей вины державы-победительницы открыли перед страной-агрессором двери клуба. Это был подход прагматиков. Вражда и ненависть, неизбежные после такой чудовищной войны, конечно, никуда не делись, но они по всеобщему согласию были вынесены за скобки во имя спокойствия и развития. А потенциальные конфликты внутри западного сообщества заморозила холодная война. Неудивительно, что с ее окончанием статус-кво, установившийся по итогам Второй мировой, начал подвергаться эрозии.

Реванш малых.

Полвека страны Центральной и Восточной Европы были исключены из процесса формирования европейской политики. С 1938 года, когда Великобритания и Франция пожертвовали Чехословакией, чтобы откупиться от Гитлера, судьбы малых наций вершили исключительно великие державы. Освободившись от советского диктата, бывшие участники соцлагеря потребовали от Запада компенсации и за мюнхенский сговор, и за ялтинское соглашение, по которому западные демократии отдали Восточную Европу под власть Сталина. Подобной компенсацией стала быстрая (как полагают некоторые, слишком быстрая) интеграция бывшего соцлагеря в евроатлантические структуры.

Однако геополитические сдвиги стерли черту, некогда подведенную под историей. Преодоление прошлого, состоявшееся в Западной Европе, на Востоке проходило очень трудно. Когда в середине 1990-х президент Чехии Вацлав Гавел публично извинился за «декреты Бенеша», в соответствии с которыми из Чехословакии в 1945 году было депортировано около 3 млн немцев, это вызвало бурю протестов. Официальной же отмены этих декретов от Праги не добились даже под угрозой заблокировать ее вступление в ЕС. Впрочем, чехи ссылались на то, что «этнические чистки» 1945 года были санкционированы державами-победительницами: Уинстон Черчилль называл тогда выселение немцев наиболее разумным способом стабилизировать новые границы.

В Польше бурные дискуссии вызвало решение президента Александра Квасьневского признать вину поляков за убийство в 1941 году более полутора тысяч евреев в местечке Едвабне. Всегда считалось, что виноваты в этом злодеянии нацисты, и против восстановления истины выступали более половины граждан. Квасьневский тем не менее не отказался от покаяния, более того, подвигнул к этому польский костел, который изначально категорически отвергал саму мысль об этом.

Предпринимались и попытки добиться каких-то слов сожаления от держав-победительниц, правда, без успеха. В той же Польше звучали упреки в адрес британцев, не оказавших достаточной помощи Варшавскому восстанию 1944 года, а жители Дрездена призывали королеву Елизавету во время визита в Германию извиниться за варварскую бомбардировку города (в феврале 1945 года), которая по масштабам ущерба равна ядерному удару по Нагасаки. Однако Лондон объяснил, что война есть война и нет оснований просить прощения за то, что происходило в ходе боевых действий, развязанных не англичанами.

В результате Европа пришла к негласному соглашению: мы помним наше прошлое, признаем ошибки и сожалеем о совершенных жестокостях и несправедливостях. Однако во имя всеобщего блага лучше его не ворошить, поскольку сведение исторических счетов только отдалит нас от общей цели — сделать так, чтобы подобное более не повторилось. За рамками этого компромисса как раз и осталась Россия.

Жертва былого величия.

Осенью прошлого года, когда исполнилось 65 лет пакту Молотова — Риббентропа, председатель комиссии по иностранным делам сейма Латвии Александр Кирштейнс заявил: «Теперь, когда Латвия вступила в ЕС и НАТО, главнейшим внешнеполитическим приоритетом страны является признание Россией факта оккупации, признание этого Евросоюзом и последующая деколонизация». Казалось бы, наоборот — обеспечив себе тылы, Рига могла бы, наконец, перевернуть мрачную страницу… Но по мере приближения собственно годовщины победы градус критики, звучащей из балтийских столиц и Варшавы, поднимается. От России требуют покаяться за преступления сталинского режима, аннексию 1939 года и политическое подавление после 1945-го. Нервная реакция Москвы, которая отказывается признать оккупацию Балтии, по непонятным причинам засекречивает материалы расследования уже давно признанного убийства польских офицеров в Катыни или в полемическом задоре настаивает на том, что ялтинские соглашения принесли демократию в Восточную Европу, вызывает обратный эффект. Словесная канонада нарастает, а вместе с ней и странное ощущение, что Россия, пытаясь полностью обелить советские действия, попадает в ловушку и девальвирует свою роль в Великой победе.

С чем связаны нападки на одну из держав-победительниц? «Конечно, идет манипуляция исторической действительностью с политическими целями, — считает директор Института Всеобщей истории Александр Чубарьян. — В балтийских странах это зачастую связано с внутренними проблемами, в Польше же вписывается в более широкий контекст — попытка Варшавы обрести какую-то новую международную роль, лидерство». Теперь, когда Восточная Европа спряталась под зонтиком НАТО и Евросоюза, фронда в отношении Москвы безопасна и стремление свести исторические счеты с бывшей империей очень велико.

Однако видеть за происходящим примитивную русофобию ошибочно. Просто Россия в силу ряда причин оказалась вне поля современной европейской ментальности, в которой геополитика, способная рационально объяснить многие морально сомнительные вещи, — бранное слово, а маленький всегда вправе рассчитывать на более снисходительное отношение, чем большой. Европа XXI века, не забывая о деяниях прошлого, не желает гордиться военными доблестями, а оборотная сторона тех или иных великих событий рассматривается не как досадная издержка, а как их неотъемлемая и равновеликая составляющая. Поэтому многие табу, как, скажем, зверства Советской Армии на оккупированных территориях Германии, теперь становятся темами для обсуждения. Причем поднимают их никакие не реваншисты, а такой, например, убежденный противник фашизма и левый интеллектуал, как лауреат Нобелевской премии по литературе Гюнтер Грасс.

Что же делать? Жестко отсекать все поползновения ревизовать историю, игнорировать восточноевропейскую риторику или все-таки вступить в диалог о прошлом?

Первый путь можно назвать азиатским, ведь Япония, потерпевшая, как и Германия, поражение во Второй мировой, в отличие от нее не каялась полвека за содеянное. Извинения начали звучать из Токио относительно недавно, в 1990-е годы, но при этом не прекращаются и препирательства со странами, которые пострадали во время войны на Тихом океане: обеими Кореями, Тайванем, Китаем. Япония, например, категорически отказывается признать ответственность за «нанкинскую резню» — массовое убийство китайцев в 1937 году, в результате которого, по утверждениям Пекина, погибло 300 000 человек. Новая волна конфликтов связана с именем нынешнего премьер-министра Японии Дзюнъитиро Коидзуми, который с 2001 года регулярно посещает синтоистский храм Ясукуни, где похоронены военные преступники. После прошлогоднего посещения КНР отказала японцам в реализации выгодного контракта на строительство высокоскоростной железнодорожной магистрали Пекин — Шанхай.

То, что возможно в Азии, не проходит в Европе. До сих пор Анкара категорически отказывается признать геноцид армян в 1915 году, ссылаясь на особые обстоятельства того периода. Но, судя по всему, именно покаяние перед жертвами станет главным тестом для Турции, давно стремящейся в Евросоюз. Пожалуй, именно здесь проходит водораздел между современной Европой и не-Европой. Хочешь быть европейцем — откажись от великодержавных и националистических амбиций, даже относящихся к прошлому. От России, страны куда более европейской, чем Турция, ждут того же.

Игнорировать волну, которую поднимают балтийские страны и Польша, едва ли удастся — после расширения ЕС влияние малых стран на формирование политики, особенно на российском направлении, значительно возросло.

А как насчет диалога? Академик Чубарьян напоминает, что Россия уже признала противозаконность пакта Молотова — Риббентропа. Это сделал Съезд народных депутатов по итогам работы комиссии Александра Яковлева, никто официально от этой оценки не отказывался, и странно сегодня утверждать обратное. «Не нужно создавать впечатление, что мы хотим вернуться именно к тоталитарной трактовке нашего прошлого. Другое дело, — считает академик, — что всеобъемлющее покаяние не нужно и невозможно. Если уж начинать каяться, то почему собственно только за Вторую мировую войну? Можно пойти и дальше».

В сегодняшней ситуации политический диалог о трактовке истории имеет одно следствие: признание грехов почти неизбежно влечет за собой иски о компенсации ущерба. Компенсации жертвам — холокоста, принудительного труда, переселения, конфискаций — превратились в индустрию. После того как к работе с истцами подключились ведущие американские адвокаты, платить пришлось всем — не только правительству Германии, но и крупнейшим немецким корпорациям, австрийским и словацким властям (в этих странах тоже применялся труд заключенных), швейцарским банкам, утаившим спящие счета евреев — жертв геноцида… Кстати, выплачивать компенсации начала и Япония — немалые суммы получали, например, в 1990-е годы тайваньские и корейские женщины, принуждавшиеся во время войны к работе в борделях для японских солдат.

Стоимость оккупации Литвы, например, объявил бывший глава парламента Витаутас Ландсбергис — от $20 млрд до $300 млрд, которые он намеревался взыскать с Москвы. И хотя ясно, что, если дело когда-нибудь дойдет до обсуждения этой проблемы, суммы будут на порядки меньше, сам факт неизбежного предъявления претензий едва ли стимулирует дискуссию о прошлом.

Европейская история, естественной частью которой является Россия, — это смесь жестокости и героизма, корысти и романтики, несправедливости и торжества права. Выбирая между забвением и покаянием, Европа пошла на очень характерный для Старого Света компромисс — выборочное покаяние и частичное забвение. Трезвый и прагматичный подход к собственному прошлому дает надежду на то, что хоть какие-то из ранее совершенных ошибок не будут повторяться в будущем. ƒ

Автор — главный редактор журнала «Россия в глобальной политике»