Когда российские лидеры начинают обращаться к внешнеполитическим темам, практически всегда высказывается мысль о том, что Россия исходит в своих действиях из того, что и конфронтационный мир периода холодной войны, и однополярный мир времен ожидания «конца истории» остались в прошлом. Современная эпоха, по их мнению, отличается множественностью центров силы, каждый из которых имеет свои интересы и свои представления о «нормальности» в международных отношениях.
Можно спорить о том, безопаснее ли многополярный мир, чем тот, в котором доминирует одна держава или тот, что разделен между двумя на зоны влияния; можно обсуждать, родилась ли концепция многополярности в России или нет, но более существенным, на мой взгляд, является вопрос о том, выступает Россия реальным «полюсом» в мире XXI века или готова довольствоваться осознанием того, что ее основной воображаемый враг, Соединенные Штаты, уже не являются глобальным гегемоном.
Краткая история «многополярности по-российски» заставляет задуматься именно о последнем варианте. Если опустить краткий период заигрывания с США на почве борьбы с терроризмом в 2001-2003 гг. (он закончился, когда в Москве поняли, что такая единая «платформа» – вовсе не основание для того, чтобы Белый дом считался с Кремлем), то она легко разделяется на три периода.
Первый (2002-2004/05 годы) был периодом, когда России казалось, что на основе недовольства американской самодеятельностью в Ираке возможно создание российско-(континентально)европейского объединения, которое в перспективе станет сдерживать американское влияние. В Москве, однако, недооценили масштаб атлантической интеграции и забыли при этом, что европейцы достаточно последовательны: если не вмешиваться в чужие дела – то не вмешиваться, будь то Ирак или Украина. И после неудачной попытки России срежиссировать украинские выборы о связке с Европой пришлось довольно быстро забыть.
Второй (2006-2012 годы) был периодом, напоминавшим, если брать исторические аналогии, участие России в «новом движении неприсоединения» – БРИКС. Будучи самой небольшой из экономик первоначально образовавших его четырех стран, Россия вряд ли была способна претендовать на лидерство в блоке, но вполне могла надеяться, что новое объединение сможет влиять на мировую политику, ограничивая амбиции Запада. Однако вскоре выяснилось, что глобальная конъюнктура не слишком благоприятна, а БРИКС не тянет на статус мирового экономического локомотива, так что увлечение им постепенно сходит на нет.
Третий (с 2012 года) стал временем пресмыкательства перед Китаем и «поворота на Восток». Мы строим газовые трубы под непонятные ценовые обязательства; сдаем китайцам землю и леса на Дальнем Востоке, обеспечиваем им льготный миграционный режим, и, что самое главное, начинаем подыгрывать в военных маневрах в Южно-Китайском море и всячески солидаризироваться с «независимой позицией» Пекина в отношении американской гегемонии, хотя Китай ни разу так и не выразил восторга по адресу аннексии Крыма или российских попыток превратить Украину в failed state (я не говорю о том, что возвышение Китая вовсе не делает Россию одним из полюсов мировой политики).
Иначе говоря, если пристально посмотреть на историю последних 20 лет, сложно найти период, в который Россия действительно намеревалась превратиться в самостоятельный центр силы, который можно было бы счесть одним из мировых полюсов. Рассуждения о Евразийском Союзе, который в случае своего полного успеха все равно оставался бы экономически слабее Бразилии – увы, не в счет.
При этом российское руководство оказалось успешным кое в чем ином. Не превратив страну в полюс мировой мощи, оно добилось того, что относительно незначительными силами и средствами сделало из нее самого малопредсказуемого субъекта глобальной политики. Операция в Грузии в 2008 г., агрессия против Украины и перекройка границ в Европе в 2014-м; вовлеченность в войну в Сирии в 2015-м — все это, а также многое другое внесло серьезные коррективы в политические планы и представления Запада, заставив его серьезно понервничать. «Вставши с колен», Россия привлекла к себе внимание, совершенно непропорциональное ее реальным возможностям и экономическому потенциалу. Между тем, похоже, власти ждут чего-то большего, надеясь на то, что мир пойдет России на уступки, а постсоветские центростремительные тренды возродят былое величие.
Эти надежды, на мой взгляд, безосновательны. Воинственная риторика и ядерный потенциал сегодня никому не добавляют друзей (да и не только сегодня – даже в «благословенную» эпоху «холодной войны» друзья в основном покупались, а сейчас, как известно, денег нет). Формирование глобального центра силы вокруг чудовищно технологически отсталой страны с номинальным ВВП в 1,52% от общемирового невозможно. Поэтому следует начинать приводить русские представления о многополярности в соответствие с реалиями нашего времени.
Эти реалии, на мой взгляд, прекрасно описаны в книге американского политога П.Ханны [Khanna, Parag. The Second World: Empires and Influence in the New Global World, London: Allen Lane, 2008] еще в 2008 году. Мир действительно стал многополярным, подтверждает российские гипотезы автор: атлантическая солидарность, которую Россия пыталась подорвать в начале 2000-х, не так сильна как прежде; Китай, с которым Москва заигрывает ныне, несомненно стал самостоятельным центром силы, чья мощь будет и впредь расти. В то же время позиции этих трех «полюсов» (США, ЕС и Китая), на которые приходится 49-55% глобального валового продукта, рассчитанного с учетом паритета покупательной способности, вряд ли могут быть сегодня и в будущем оспорены новыми игроками. Ханна называет целый ряд государств – от Японии до Бразилии, от Мексики до Индии и от ЮАР до Турции – которые смогут выгодно позиционироваться в многополярном мире, только если умело «продадутся» одному из лидеров, встав на его сторону в главной геополитической игре XXI века.
На мой взгляд, американский исследователь прав. Многополярный мир и впрямь наступил, он уже здесь, с нами. Единственное, что немного отличает его от представлений обитателей кремлевской кочки (или холма, как кому больше нравится), – это то, что Россия не является одним из полюсов в этой желанной реальности. Между тем это вызывает (или скоро вызовет) у российского руководства самый серьезный дискомфорт, который оно испытывало со времен «величайшей геополитической катастрофы» ХХ века.
Россия на протяжении многих веков, будучи сильнейшей державой Европы, свыклась с представлением о том, что не она должна быть чьим-то союзником, а союзники должны группироваться вокруг нее: не она должна согласовывать свои позиции с кем-то, а «прочие» обязаны ориентироваться на нее. Она не готова играть подчиненную роль, а если у нее получается быть где-то лидером, она не воспринимает тех, с кем договаривается, как серьезных партнеров (в этом отношении поразительны слова В. Путина, главы государства, входящего в СНГ, ОДКБ, ШОС и пр., и др., о том, что «Россия, слава богу, не входит ни в какие альянсы», потому что, по его мнению, «любая страна, которая в альянсы входит, сразу часть своего суверенитета отдает»). Между тем многополярный мир — это мир альянсов, и России потребуется участвовать в них (к сожалению, не на первых позициях, но в этом виновны уже мы сами).
Многополярный мир сложился без российского участия — и в этом я вижу самый большой вызов для нашего государства в ближайшие десятилетия. В 1990-е годы в одном известном рекламном ролике мужик, прорываясь через орущую очередь в чистый офис, падал на стул со словами «Вот я и в «Хопре»!» Чем заканчивались потом его радости, хорошо известно. Нас сейчас убеждают, что девяностые остались далеко позади, и мы знаем куда стремиться. Ну что ж, посмотрим…