Если у вас есть смутное ощущение, что надо бы прочитать выдающихся экономистов-институционалистов XX века — Рональда Коуза, Гэри Беккера, Оливера Уильямсона или пора познакомиться с достижениями поведенческой экономики последних десятилетий — Даниэль Канеман, Ричард Талер, Касс Санстейн, но нет времени на чтение многих книг, то теперь у вас есть «экономный вариант». Издательство НИУ ВШЭ выпустило том избранных работ Ростислава Капелюшникова — известного специалиста по институциональной экономике и экономике труда. А еще Капелюшников — внимательный и компетентный проводник идей лучших экономистов XX века в русскоязычную среду. В книгу «Экономические очерки. Методология, институты, человеческий капитал» вошли несколько портретных очерков (Коуз, Беккер, Хайек, Уильямсон и Элизабет Остром), статьи о работе Карла Поланьи и о проблеме QWERTY, еще две работы о Коузе, критический очерк о поведенческой экономике и новом патернализме, несколько работ о легитимности собственности и институтах в переходной экономике, а также две статьи о стоимости человеческого капитала и спросе/предложении на высококвалифицированную рабочую силу в России. Они написаны в последние полтора десятилетия и публиковались в журналах, в серии working papers НИУ ВШЭ как предисловия к переводным монографиям и т. д.
Лучшее, на мой вкус, интеллектуальное приключение этой книги — критическое прочтение вместе с Капелюшниковым Коуза и бихевиористов. Основной коузовский лейтмотив — мысль о том, что любая форма социальной организации (фирма, рынок, государство) не является бесплатной и требует много усилий и издержек для своего создания и функционирования. Любой социальный механизм небесплатен: сразу возникают транзакционные издержки. Иногда они оказываются запретительно велики. В этом смысле искусство экономической политики — это отбор и внедрение оптимальных по соотношению «цена/качество» способов координации экономической деятельности. Такой взгляд противоположен общераспространенной наивной концепции «провалов рынка», видящей государство агентом, который сделает все то хорошее, чего не может рынок. Такое лечение может быть хуже болезни, показывает Коуз: воплощение любой «хорошей схемы» не обходится даром. Госрегулирование сопряжено с издержками — ценовыми и информационными. Например, чтобы установить монополиям цены на уровне предельных издержек, государство должно о них очень много знать и выстроить орган, не подверженный их влиянию.
Полвека назад все это не было очевидно даже великим либералам. В 1960 году в Чикагском университете Коуз пересказывал аудитории, в которой были Милтон Фридман и Джордж Стиглер, свою статью, в которой предлагал создать радиовещательный рынок. Причину «заторов» в радиоэфире (много агентов работают на одних и тех же частотах, создавая друг другу помехи) он увидел не в недостатке госрегулирования, а в отсутствии прав собственности на электромагнитные волны. Коуз предложил неслыханное — сократив госконтроль, ввести право собственности на ненаблюдаемый объект, частоты и продавать право вещания на аукционах. Перед началом дискуссии против этой идеи высказались 20 участников семинара, за был только ее автор. Но Коузу удалось переубедить коллег, и потом они жалели, что не записали дискуссию на магнитофон, вспоминая о ней как об одном из наиболее драматичных событий своей интеллектуальной жизни.
Коузовский анализ перевернул и представление о внешних эффектах — экстерналиях. К ним относят, например, фабричный дым, отравляющий воздух для жителей ближайших домов. Такие эффекты — повод для госвмешательства: чтобы устранить «провалы рынка», надо ввести налог или установить контроль за деятельностью тех, кто порождает отрицательные эффекты.
И даже если транзакционные издержки велики, издержки госрегулирования могут быть выше потерь из-за «провалов рынка». Четко установленные права собственности заставляют частных агентов не игнорировать, а принимать во внимание издержки и выгоды, которые их действия могут принести другим, пишет Капелюшников. Возможность рыночных операций с каким-либо ресурсом появляется тогда, когда им кто-то владеет. И если права собственности четко определены, заинтересованные стороны могут прийти к наиболее рациональному решению: тот, для кого обладание правом представляет наибольшую ценность, выкупит его у того, для кого это право менее ценно.
Результат такого саморегулирования, например, — своеобразный «рынок опыления»: владельцы пчел платят владельцам фруктовых садов с богатым содержанием нектара за право опыления их деревьев. Владельцы садов с малым содержанием нектара, наоборот, платят держателем пчел, а в промежуточном случае никто никому не платит. Неплохо решает рынок (в случае определенности прав собственности) и проблему с предоставлением общественных благ. Об этом говорит хрестоматийная коузовская статья о маяках: их в Великобритании возводили частные лица, окупавшие свои затраты благодаря портовому сбору на содержание маяков.
Похожую мысль Капелюшников находит и у Остром, неожиданного нобелевского лауреата 2009 года. В нескольких работах она опровергает механизм, который по аналогии с «провалами рынка» можно назвать «социальными провалами». Речь о ситуациях, когда максимизация каждым индивидом своего краткосрочного интереса ставит всех в худшее положение, чем это было бы при иных вариантах.
Способность людей к нему проверялась во множестве экспериментов, и исследователи были пессимистичны: добровольная самоорганизация при предоставлении общественных благ и управлении ресурсами общего пользования почти невероятна. Агенты заперты в плохом равновесии («проблема безбилетника», «дилемма заключенного»), а контроль за внедрением и соблюдением правил довольно дорог. Пока рыба плавает в озере, она ничья. Как только я ее выловил, она уже моя. Это трагедия общедоступности — быстрое истощение ресурсов общего пользования: платить за них никто не хочет, их потребление для каждого — «чистая прибыль».
Остром показала, что, несмотря на эту логику, люди не так уж беспомощны. Они веками управляют ресурсами общего пользования без их деградации. Локальные сообщества справляются с проблемой коллективного действия, например, изучавшиеся Остром крестьяне в Непале, поддерживающие ирригационные системы. Обязательные условия успеха — установление четких границ группы, имеющей доступ к благу (чужие здесь не ходят), участие самих пользователей в выработке правил и контроле за их соблюдением, введение санкций против нарушителей, площадка для разрешения конфликтов — суд.
В очерке о «новом» патернализме Капелюшников обращается к исследовательской традиции, переживающей расцвет, — поведенческой экономике. В последние годы от изучения нашей бихевиористы шагнули к теории «подталкивания» (nudge) Талера и Санстейна. Идея состоит в следующем. Человеческий выбор зависит от многих случайностей. Например, при выборе опций для инвестирования люди чаще останавливаются на «дефолтном» варианте (по умолчанию). А на прилавке берут ближайший товар, который видят первым. Если это так, если наша рациональность ограниченна, то почему бы не подталкивать людей к правильным решениям? Например, к тому, чтобы они экономили воду и химикаты, не заставляя гостиничные службы каждый день перестирывать неиспользованные полотенца в отеле. Гостиницы делают это при помощи табличек, педалируя заботу об окружающей среде, но и себя не забывая: меньше стирки — ниже издержки. Это и есть мягкий патернализм — «ненавязчивое» подталкивание поведения людей в нужное русло, почти не ограничивающее их личную автономию. К такому воздействию все чаще в последние годы прибегают и правительства.
Подробно разбирая аргументы Санстейна, Талера и их сторонников, Капелюшников отдает должное вкладу бихевиористов в современную экономическую политику, но остается скептиком по отношению к поведенческим интервенциям государства. Политика мягкого подталкивания, если она не сработала, легко перерастет в старый грубый патернализм. Отношения между государством и людьми в этой модели похожи на отношения между взрослыми и детьми, никаких пределов госактивизму не ставится. Государство начинает скрыто или явно принимать решения вместо людей, которые могут и не подозревать, что стали объектом манипулирования со стороны политиков. В пределе этот подход ведет к формированию кастового общества, состоящего из двух групп людей — рациональной и нерациональной, с разными правами и ответственностью. Возможно, так и произойдет, но надо ли к этому стремиться? Приписывать политикам лучшие знания об истинных предпочтениях людей, чем есть у них самих, — это «пагубная самонадеянность» и еще одна «дорога к рабству», говорил первый герой книги Капелюшникова — Фридрих Хайек.