Почти одновременно в Москве вышли две книги о развивающихся рынках. Первую написал бывший главный экономист Goldman Sachs Джим О’Нил, в 2001 году придумавший акроним BRIC (Бразилия, Россия, Индия, Китай). «Карта роста: будущее стран БРИК и других развивающихся рынков», выпущенная «Альпиной бизнес букс», подробно рассказывает о «большой четверке», в 2000-х годах бывшей в фаворе у инвесторов.
Вторую книгу написал конкурент О’Нила, директор по развивающимся рынкам и глобальной макроэкономике Morgan Stanley Investment Management Ручир Шарма. Его работу «Прорывные экономики: в поисках следующего экономического чуда» выпустило издательство «Манн, Иванов и Фербер». В противовес О’Нилу Шарма в основном размышляет о том, какие развивающиеся рынки «выстрелят» в этом и следующем десятилетиях.
Когда слово «кирпич» (brick по-английски) еще не было акронимом, на четыре крупнейшие развивающиеся экономики (43% населения мира) приходилось всего 8% мирового ВВП. Но они обещали опережающий рост и грозили выдвинуться на первые позиции в «мировом чемпионате» стран по размеру ВВП. Будущее — зеркало прошлого: с X по XV век, по расчетам Ангуса Мэдисона, Китай был крупнейшей экономикой мира, а до этого главенствовала Индия.
Благодаря уже набранному весу и быстрым темпам роста рывок четверки был неизбежен. За прошедшие годы Китай стал второй экономикой мира, Бразилия — седьмой. Четверка росла вдвое быстрее мировой экономики. В ближайшие 20 лет экономический вес BRIC превысит суммарный вес стран G7. Оценки, казавшиеся смелыми в 2001 году, 10 лет спустя кажутся консервативными.
Конвергенция с Западом проявляется не только в сближении размеров ВВП. Образ жизни и потребления китайцев и россиян становится все больше похож на западный. Китайский авторынок превзошел американский. В Пекине уже 200 000 долларовых миллионеров. Продажи модной одежды Louis Vuitton растут в основном за счет BRIC. Даже на сайте футбольного клуба «Манчестер Юнайтед», за который болеет О’Нил, зарегистрировано 70 млн китайских фанов. Долгое время мировую экономику двигали американские потребители, но теперь они не одни. К новой ситуации крупнейшие компании мира, открывающие филиалы в развивающихся странах, адаптируются быстрее финансовых инвесторов.
Акроним BRIC оказался удачным маркетинговым ходом. Фонды, собранные под эту идею, стали популярным инструментом диверсификации и за 2001–2010 годы привлекли $67 млрд. Раскрутка BRIC привлекала внимание и к другим рынкам. Один только фонд Morgan Stanley привлек в бумаги развивающихся стран $30 млрд, а всего объем таких инвестиций за 2000-е годы вырос в 12 раз. «Инвесторы нашего направления были просто обречены стать хозяевами вселенной», — уверен Шарма.
Но идея BRIC Шарме крайне не по душе — и не только потому, что ее придумали конкуренты. Не стоило объединять страны, общее у которых лишь то, что они крупнейшие на своих континентах, считает он. Критиков у идеи BRIC очень много. У одних претензии к методологии прогноза, у других — к экономическим результатам «большой четверки». Так, российский фондовый рынок бурно рос лишь до 2006 года, а с этого времени сильно уступает коллегам по четверке (см. график). Наши «голубые фишки», входящие в индекс MSCI, все еще на 15% дешевле уровня начала 2006 года. Индийский и китайский индексы выросли на 82–97%, а бразильский — почти на треть.
С началом кризиса в 2008 году инвесторы вспомнили про проблемы BRIC: коррупцию и бюрократию в Индии, сырьевой характер российской и бразильской экономик. Китай тревожит возможностью «жесткой посадки», избыточными инвестициями (пустые новые микрорайоны и полупустые скоростные поезда) и постепенно ухудшающейся демографией.
Предугадав разочарование инвесторов BRIC, О’Нил еще в 2005 году решил не ограничиваться четверкой. Структуру мировой экономики меняют и другие растущие экономики — Next Eleven («Следующие 11»). Оба названия — условность. «Популярность любых упрощающих классификаций должна настораживать, — пишет О’Нил. — Ленивый консенсус — мощная удушающая сила». Но именно он внес большой вклад в новый консенсус, адекватнее прежнего учитывающий роль развивающихся стран в мировой экономике.
Модель Goldman Sachs основана на очень простых вещах — прогнозе роста трудоспособного населения и производительности труда. Представив, как выглядело будущее на 40 лет вперед в 1960 году, О’Нил получил результаты, очень похожие на случившееся в действительности. Но с оговоркой: там, где правительства мешали росту (Бразилия, Индия, Аргентина), он оказался ниже ожидаемого, а там, где помогали (Корея, Гонконг и Япония), — выше.
Страна может уверенно двигаться вперед пару десятилетий, а потом оказаться отброшенной далеко назад и все сначала и так не один раз, отмечает Шарма: «Процент «банкротств» среди стран не ниже, чем среди компаний». Вдохновляясь перспективами развивающихся стран, надо помнить о ямах и ловушках, предупреждает он. Это нестабильные рынки: с 1950 года лишь треть из них поддерживала 5%-ный рост 10 лет подряд. Все 2000-е годы в их паруса дул попутный ветер, отмечает Шарма: высокие цены на сырье, дешевые деньги, растущий спрос на экспорт. Но он иссяк. В I квартале 2013 года развивающиеся экономики выросли всего на 3,7%. После эпохи бурного роста они возвращаются к нормальному циклу «бум — спад», пишет Шарма в недавней статье в Financial Times. Замедление Китая и спад цен на нефть могут стать шоком для звезд предыдущего десятилетия — Бразилии, России, стран Ближнего Востока. Наоборот, улучшится ситуация для Индонезии и Турции.
У фаворитов из числа развивающихся экономик множество проблем. Китай слишком велик, чтобы дальше расти на сверхвысоких скоростях. Избыток рабочей силы иссякает, экспорт замедлился из-за долговых проблем Запада. Индия не может избавиться от кланового капитализма и кумовства. Это тормозит ротацию крупнейших компаний страны и богатейших индийцев в списке Forbes, а следовательно, экономический рост. В политике и бизнесе преуспевают семейные династии, обществом управляют личные связи, а не законы и правила.
Бразилия не может справиться с укреплением курса реала, которое вызывает подъем цен. Постричься в Рио дороже, чем в Лондоне, а билет в кино дороже, чем в Мадриде. Если уровень цен так высок (это характерно и для России) — значит, в экономике что-то неладно, отмечает Шарма. Сравнение цен на проживание в отелях Four Seasons в 19 странах мира удручает поклонника BRIC: самые дорогие номера в Москве, на втором месте — Сан-Паулу. Вдобавок в Бразилии выросли бюджетные расходы и налоги, государство начало множество затратных проектов. Но высокие процентные ставки сдерживают инвестиции в инфраструктуру. «Чтобы вырваться из порочного круга, стране нужно начать экспериментировать», — призывает Шарма.
Еще хуже ситуация в России — «нефтяном государстве, сбившемся с пути». Москва видится много путешествующему Шарме «витриной состояний чванливых нуворишей, непревзойденных по кричащему безвкусию». Шампанское по $10 000, поездки бизнесменов за грибами в лес на вертолете. Безграничная страсть к потреблению на фоне по-советски серых и мрачных провинциальных городов. А правительство все больше сосредотачивается на поддержке госкомпаний. Все это мешает становлению предпринимательской культуры — основы долгосрочного роста. Ухудшает перспективы и прогнозируемое Шармой снижение цен на нефть.
Проблемы не только у BRIC. Мексике мешает централизованная структура власти и картельно-олигополистическая экономика. Неэффективно работающие госкомпании лишают страну дохода от нефти, растет неравенство. Все более вялой и неконкурентоспособной становится Малайзия, одержимая идеей централизованного планирования. Вьетнаму мешает госкапитализм, «управляемый людьми, не понимающими принципов экономического роста».
Нескольким странам Шарма симпатизирует. Это Польша (там созрели экономические институты, а внутренний рынок достаточно велик), Индонезия (напоминает Китай начала 1990-х), Корея, становящаяся глобальным игроком в высокотехнологичных отраслях и много инвестирующая в науку и образование. Есть шанс у стартующих с низкой базы Филиппин. Турции мешает политический авторитаризм, низкий уровень инвестиций, зарегулированный рынок труда. Но при улучшении госуправления она может стать одной из «прорывных экономик» следующего десятилетия.
Все это не опровергает модель Goldman Sachs. Она оказалась весьма реалистична. «Мы не ждем от России чудес, да они и не нужны, — говорил автору этих строк 8 лет назад О’Нил. — В ближайшие 45 лет, чтобы реализовать потенциал, России достаточно расти в среднем на 3,2% в год». В книге он понизил эту оценку до 3%. Даже при скромных темпах роста российский подушевой ВВП еще долго будет превышать уровень коллег по четверке.
Разочарование западных инвесторов отчасти вызвано их ошибочной верой в то, что Россия быстро превратится в демократию западного образца. «Многие инструменты советского государства еще живы и вызывают искушение использовать их снова», — пишет О’Нил. Лишь просидев в московском аэропорту 14 часов после финала Лиги чемпионов «Манчестер Юнайтед» — «Челси» в 2008 году, он задумался, надо ли сохранять в акрониме BRIC букву R.
У каждой развивающейся экономики есть гигантские проблемы, но им «еще предстоит долгий путь, прежде чем они придут к зрелым и неторопливым темпам роста западных стран — около 2,5% в год», пишет О’Нил, призывающий относиться к BRIC без эмоций — как к любым инвестиционным возможностям. Незавершенная урбанизация и гигантское количество людей, еще не ставших «обеспеченными потребителями», — хорошая стартовая позиция для роста.
